Питер Мейл - Год в Провансе Страница 44

Официанты внесли в зал говядину под звуки фанфар и два раза обошли с ней вокруг столиков, прежде чем разложить по тарелкам. Вместо белого вина в бокалы налили гордость местных виноделов — удивительно плотное и крепкое красное. Блюда продолжали сменять одно другое, в заключение подали суфле и шампанское, а потом пришло время танцевать.

Оркестр принадлежал к старой школе, не признающей музыку, под которую можно просто попрыгать — они желали видеть, как люди танцуют. Было исполнено несколько вальсов, квикстепов и чего-то похожего на гавоты, но настоящим пиком вечера стало танго. Думаю, немногим довелось видеть, как пятьдесят или шестьдесят пар, находящихся в разной стадии опьянения, с подлинно южноамериканской страстью пытаются исполнять классические шаги, повороты и броски. Я никогда не забуду этого зрелища. Локти отбрасывались в стороны, головы, как на шарнирах, крутились направо и налево, каблуки щелкали, самые отчаянные пары на нетвердых ногах совершали броски из одного конца зала в другой, а неизбежные столкновения никого не смущали. Один тщедушный кавалер танцевал вслепую, уткнувшись лицом в декольте своей рослой партнерши. Пара в стеклярусе и плиссированной рубашке, слившись друг с другом в районе бедер и круто выгнув спины, рассекала толпу с грацией, достойной притонов Буэнос-Айреса.

Как ни странно, все обошлось без серьезных травм. Когда мы уходили во втором часу ночи, музыка все еще играла и пары, до отказа заполненные едой и вином, продолжали танцевать. Уже не в первый раз мы подивились крепости провансальских организмов.

На следующий день мы вернулись домой и обнаружили, что за время нашего отсутствия он изменился: ступеньки, ведущие к парадной двери, выглядели как-то непривычно. Через минуту нам стало ясно: исчезла бетономешалка, вот уже несколько месяцев украшавшая наше крыльцо.

Мы сочли это дурным знаком. Бетономешалка вызывала у нас острую ненависть, но все-таки она служила гарантией того, что рано или поздно Дидье и его строители вернутся. И вот, воспользовавшись отсутствием хозяев, они явились и тайком увезли нашу бетономешалку, вероятно заключив шестимесячный контракт на строительство по ту сторону горного хребта. Надежда закончить ремонт к Рождеству стремительно таяла.

Кристиан, как всегда, ободрил и успокоил нас:

— Им пришлось ненадолго поехать в Мазан… срочная работа… крыша… домик… старушка вдова…

Мне стало стыдно. Что значат наши проблемы по сравнению с бедой вдовы, оставшейся без крыши над головой?

— Не волнуйтесь, — продолжал утешать меня Кристиан, — дня через два-три они вернутся и все закончат. До Рождества еще далеко.

Не так уж и далеко, подумали мы. Жена предложила похитить собаку Дидье, которую тот любил, наверное, даже больше, чем бетономешалку, и держать ее в заложниках до тех пор, пока они не закончат ремонт. Отличный план, но невыполнимый, потому что Пенелопа не отходила от хозяина ни на шаг. Ну, если не собаку, тогда, может, жену? Мы были готовы на все.

Недоделки наших строителей и особенно щели в кладке и незаделанные окна напомнили о себе сразу же, как только задул первый зимний мистраль. Он свирепствовал три дня, сгибал кипарисы так, что они образовывали зеленую букву «С», носил по полям обрывки пластика с бахчей, пытался сорвать с петель ставни и окна и завывал всю ночь напролет. От него невозможно было спрятаться, он бился в стены и норовил проникнуть в дом, и мы совсем упали духом.

— Хорошая погода для самоубийства, — заметил как-то утром Массо и выплюнул изо рта ус, загнанный туда мистралем. — Eh oui. Если так будет продолжаться, несколько похорон нам обеспечены.

Конечно, продолжал он, это далеко не тот мистраль, что дул в годы его детства. Тогда он не утихал по нескольку недель подряд и творил странные вещи с мозгами. Массо поведал мне историю Арно, бывшего другом его отца.

Лошадь Арно была старой и замученной и уже не годилась для работы в поле. Он решил купить себе молодую здоровую лошадку и как-то ветреным утром отправился за пятнадцать километров в Апт, ведя за собой на поводе старую клячу. Покупатель на нее скоро нашелся, но хороших молодых кобыл на рынке в тот день не было, и Арно вернулся домой один. Он решил пойти в Апт в следующее воскресенье.

Мистраль дул не переставая всю неделю и в то самое воскресенье, когда Арно опять отправился на рынок. На этот раз ему повезло, и он купил большую, темной масти лошадь. Заплатить за нее пришлось в два раза больше той суммы, что он выручил за старую кобылу, но продавец объяснил, что он платит за молодость. У новой лошади впереди было еще много лет работы.

Арно с покупкой отправился обратно, и, когда до его фермы оставалось еще километра три, новая лошадь вдруг оборвала повод и унеслась прочь. Арно бежал за ней, сколько у него хватило сил. Он искал ее в роще и на виноградниках, кричал, срывая голос, ругался, проклинал мистраль, сбивший кобылу с толку, свою злую судьбу и потерянные деньги. Только когда совсем стемнело, он пошел домой. Без лошади он не сможет работать и умрет в бедности.

Жена встретила его у ворот и рассказала об удивительном происшествии: большая, темной масти лошадь прибежала к ним на ферму и сама зашла в конюшню. Женщина дала ей воды и заперла дверь, чтобы та не сбежала.

Арно взял фонарь и пошел взглянуть на лошадь. С головы у нее свисал обрывок повода. Арно потрогал ее шею, и его пальцы стали черными. В свете фонаря он увидел, что пот сбегает с нее темными струями, а на шкуре остаются светлые полосы. Он купил свою собственную старую лошадь. Арно бросился в лес, начинавшийся сразу за его фермой, и от горя и стыда повесился.

Сгорбившись и прикрывшись от ветра руками, Массо закурил сигарету.

— Следователь был человеком с чувством юмора, — продолжал он, — и в графе «Причина смерти» он записал: «самоубийство в состоянии помрачения рассудка, вызванного лошадью». — Массо ухмыльнулся. Он любил истории с жестоким концом. — Но Арно был дурак. Ему надо было вернуться на рынок и застрелить того человека, который продал ему кобылу, — паф! — а потом свалить все на мистраль. Я бы так и сделал.

Его рассуждения о правосудии прервал рев мощного двигателя, и через секунду на тропинке появился широкий, как танк, джип «тойота». Он притормозил, давая нам возможность отскочить в сторону. Джип принадлежал месье Дюфуру, владельцу продуктовой лавки и грозе местных sanglier.[200]

Их головы украшали стены его лавки, и раньше они не вызывали у нас никаких эмоций. Но несколько раз за лето жажда сгоняла sanglier с высохших склонов гор и они заходили к нам попить из бассейна и полакомиться дынями. Познакомившись с ними лично, мы уже не могли смотреть в глаза чучелам. У живых sanglier были черные, толстые бока, длинные ноги и усатые встревоженные морды. Они нам ужасно нравились, и мы жалели, что охотники никак не хотят оставить их в покое. К сожалению, мясо sanglier по вкусу напоминает оленину, и несчастных животных постоянно гоняют из одного конца Люберона в другой.

Месье Дюфур считался признанным лидером среди местных охотников. Его машина, набитая самым современным и дальнобойным оружием, могла подниматься высоко по склонам и добиралась до мест обитания sanglier, когда остальные охотники, пыхтя, еще тащились по подножию горы. В кузове автомобиля стоял большой деревянный ящик, в котором томились шесть гончих, способных бежать по следу целые сутки. У бедных хрюшек не оставалось никакого шанса.

Я признался Массо, что сочувствую sanglier, за которыми непрерывно охотится такое количество народу.

— Но они очень вкусные, — пожал плечами он. — Особенно молодые, marcassins.[201] И потом, это ведь естественно. Вы, англичане, чересчур носитесь с животными, если, конечно, не считать тех, что травят лис, но они просто чокнутые.

Ветер становился все сильнее и холоднее, и я спросил Массо, сколько, по его мнению, это будет продолжаться.

— День, неделю. Кто знает? — Он пристально посмотрел на меня. — Еще не тянет повеситься?

Я ответил, что мне жаль разочаровывать его, но я чувствую себя отлично и с нетерпением жду зимы и Рождества.

— После Рождества обычно бывает много убийств, — с надеждой сказал Массо.

По дороге домой я услышал несколько выстрелов и мысленно пожелал Дюфуру промахнуться. Наверное, мне никогда не стать настоящим деревенским жителем. Да и настоящим французом тоже, раз я предпочитаю видеть дикую свинью в лесу, а не на тарелке. Они готовы на все ради своих желудков, но я никогда не стану участником того непрерывного кровопролития, что творится вокруг.

Моего благородства хватило до обеда. Анриетта принесла нам дикого кролика, и жена пожарила его с горчицей и травами. Я съел все, что было на тарелке, и попросил добавку. Особенно вкусна была подливка из загустевшей крови.