Лидия Сычева - Уже и больные замуж повыходили Страница 44

Между прочим, на Вову, провальный «проект», она потратила восемь месяцев жизни. А как хорошо все начиналось! Тогда Галия только что поменяла машину — купила шикарный джип, а у Вовы — распоследний «Мерседес», ну пока их кони стояли на светофоре, хозяева успели и перемигнуться, и улыбнуться, и визитками обменяться. У деловых людей все быстро делается, нет времени на «охи-ахи».

Вова оказался золотым мальчиком — папа его владел стадионами, заводами, пароходами и полями для гольфа. А у Галии — квартира в центре Москвы (в кредит — платить еще четыре года), дорогой джип (не каждый банкир таким похвастает!), голова на плечах (не зря же от клиентов отбоя нет — тащат ей свое «бабло» в доверительное управление, знают, у этого брокера — без проколов…). А Вова — завидный жених. Он щедрый мальчик — не считает денег в ресторанах, не смотрит на ценники в бутиках, в его визитнице карточки дорогих моделей, модных актрис, известных телеведущих. Длинные тощие девочки, которые и питаются-то тремя сухариками в день, оказавшись с Вовой в ресторане, капризничают, заказывают блюда подороже — из жадности, зная, что кавалер за все заплатит. А Вова что? Он легко относится к жизни — не свое, не жалко. Галие он говорил: «Котенок, тебе со мной хорошо? Ну и наплюй, не думай про завтра — придумаем что-нибудь веселое! Ты же у меня умный, пушистый, маленький котенок!»

Именно потому, что Галия не была дурой, она однажды Вову и заподозрила. Позвонил ей на мобильный: «Котенок, я сегодня дома ночую — отец попросил остаться, семейный корпоратив». Странно, раньше он никогда не предупреждал. А тут — такая заботливость! С чего бы? «Никогда я мужиков не проверяю — считаю ниже своего достоинства. Но вечер был свободный, погода хорошая. Вышла, села в джип, думаю, куда бы поехать… И машина сама собой покатила к Вовиному дому. Ему папа квартиру купил — недалеко от меня, буквально через три-четыре улицы. Подъезжаю — а у него свет горит! Звоню: „Ну что, дорогой, выгляни в окошко — дам тебе лукошко!“ Так и не открыл, хотя я была в сумасшедшей истерике, думала, дверь разнесу в щепки! Попортила я им настроение — не дала путем развлечься».

Но Вова — хитрый мальчик, сумел свой грех обратить против Галии. «Котенок, я действительно задержался у себя. А не открыл из-за твоей мелочности. Ты мне не доверяешь?! Мы еще не женаты, а уже начинается шпионаж. Чего дальше ждать?.. Я разозлился, решил с тобой порвать. Но потом, мой милый котеночек, я вспомнил все, что у нас было — романтические свидания при свечах, путешествия, приколы… Ты добрая девочка, ласковая. Я решил сделать первый шаг навстречу — давай все забудем. Я же благородный, великодушный мужчина!» Вова привез букет алых роз, колечко с бриллиантом и комплект дорогого постельного белья — белейшего, с тончайшим шитьем. Галия засомневалась — может, мальчик правду говорит?! Нормальным мужикам действительно не нравится, когда за ними следят, — было бы странно, если наоборот… В общем, они помирились. Но, как выяснилось, до времени. Встреча с серьезными клиентами у Галии была назначена в дорогом ресторане, и когда она с важными дядьками вошла в полупустой зал, то первым, кого она увидела, был ее Вова, целующийся с потасканной лярвой. Девочка была низкого пошиба, плохо накрашенная, неуклюжая, возможно, глубокая провинциалка. А Вова настолько погрузился в процесс страсти, что заметил Галию только в тот момент, когда она с клиентами подошла совсем близко. Но он все равно выдавил из себя: «Привет!» — и даже изящно помахал рукой, будто спускался вниз по трапу самолета.

У Галии все внутри стало черно, как после ядерного взрыва. Но не устраивать же сцену при клиентах?! Не плакать, не кривить от ужасной внутренней боли губы, не бледнеть, не краснеть, бровью не повести — интересно, кто-нибудь из этих денежных дядек, что шли сейчас рядом с нею, смог бы выдержать такой удар под дых, если бы, допустим, в одночасье лишился восьми миллионов долларов?! А она потеряла восемь месяцев жизни и одну надежду — выйти замуж, пожить спокойно за шалопаем Вовой. Она уже привязалась к мальчику, смирилась с его слишком легким характером, подстроилась под его вкусы…

Легкая тень неловкости пробежала по лицу Вовы, он расплатился с официантом и, не обращая внимания на бубнеж глупой девочки, двинулся к выходу. Единственное удовольствие, в котором не отказала себе Галия, это подставить подножку сопернице. Девочка рухнула на пол, фейсом об элитное покрытие со встроенными лампочками, она растянулась во весь рост, здорово приложилась, что и говорить! Вова не подал виду — он, конечно, понял, почему его дама споткнулась на ровном месте, позеленел только, когда помогал спутнице подняться — как же, кавалер, светское воспитание! Галия официально и почти сердечно извинилась: «Ой, девушка, извините за беспокойство, за неловкость, здесь сумка была, я ее подвинула…» Клиенты вообще ни во что не въехали — потели мыслями о бабле, облигациях, «зелени».

Вова после приезжал прояснять отношения — на коленях не ползал, но говорил, что это был «заскок», что с девочкой «ничего серьезного», и что котенок ему «запал», и глупо, мол, из-за какой-то «березки» (так он звал простушек) рушить почти налаженную жизнь. Но Галия его не простила. Что ни говори, а она не любила Вову. А деньги, поля для гольфа, «Мерседесы», пароходы и заводы — нет, все это не заменит надежного мужского плеча, крепкой руки, суровой ласки. Когда-то Галия любила Игоря. Одна его кличка — Железный — наводила ужас на богатеньких дядек и теток из города Т.

В городе Т. Галия училась на экономическом факультете университета. А до этого она фактически порвала с родителями — сначала с отцом, потом с матерью. Семья их жила в северном городишке Когалыме. Бог щедро одарил Галию — все, за что бы она ни бралась, у нее получалось. Ее отдали в музыкальную школу, и она сразу же проявила выдающиеся способности. Педагоги прочили ей славу вокалистки, дело дошло до подготовительных классов Московской консерватории, но отец сказал: «Только через мой труп!» — и не отпустил ее в столицу, уже тогда кишащую пороками и соблазнами. Он видел дочку правоверной мусульманкой, строго следующей заветам Корана, мечтал о тихом семейном счастье для своей буйной Галии.

Параллельно она занималась спортивной гимнастикой — сообразительная, ловкая, с прекрасной координацией, Галия и здесь быстро стала первой. Она выиграла соревнования в областном городе, ее отобрали в запас молодежной сборной страны. Для дальнейшего роста Галие нужно было ездить на спортивные сборы, неделями жить вне дома. Отец и тут разрушил мечту — всюду ему виделся разврат, свальный грех, покушение на целомудрие. Он не верил своей дочери и требовал, чтобы в девять вечера она была дома.

Галие исполнилось семнадцать, карьера знаменитой певицы или прославленной гимнастки ей, увы, уже не грозила (она не жалела об этом — столько в ней было молодых сил и желаний!), и всю ее захватила радость жизни, первых свиданий, поцелуев. Раньше, занятая музыкой, спортом, учебой (и здесь у нее были прекрасные способности — «пятерки» она получала играючи), Галия мало отдавалась улице, дискотекам, компаниям, отношениям полов. Время пришло — теперь она могла себе позволить развлечения. Жизнь родителей в затхлых рамках догмы казалась ей адом (мать традиционно во всем поддакивала отцу-кормильцу), и если Галия так несчастна, то значит, все устройство их семейного гнезда должно быть разрушено. Девушка не понимала: почему она должна подчиняться абсурдным отцовским требованиям и всякий раз находить предлоги для своих знакомых, чтобы быть дома к девяти часам?! Всякое опоздание, даже на десять минут, вызывало чтение долгих нотаций или истерические скандалы. Однажды она подошла к подъезду вместе с одноклассником Ильей. Между молодыми людьми шел ни к чему не обязывающий треп — о музыке, о моде, о погоде; Галия беспричинно веселилась. Было без пяти девять, и она увидела, как на окне их квартиры шевельнулась штора — отец высматривал ее во дворе и конечно же заметил, что она стоит у двери с одноклассником. Дочь решила его немножко позлить и проболтала с Ильей еще с полчаса, подспудно ощущая спиной кипение предка.

У Галии было вдохновенно-дерзкое настроение, когда она входила в квартиру. Отец прямо в прихожей набросился на нее с руганью, она небрежно-горько бросила: «Надоел ты мне!» — И он, в бешеной ярости, схватил табуретку и со всего маху хватил Галию по голове…

Она пролежала шесть суток в реанимации, в коме. К счастью, она не повредилась в рассудке, у нее не отказали ноги или руки, ее не покинула память. Говорят, отец плакал, молился за нее, казнил себя. Она, уже переведенная в общую палату, долго и сосредоточенно молчала. Потом сказала матери: «Он мне больше не отец. Я не вернусь домой, если он там будет. Выброшусь из окна, уйду к бомжам, стану наркоманкой». Отец, видимо чувствуя вину, пошел на невиданную уступку — снял себе квартиру. А вскоре он, так ратовавший за высокоморальный образ жизни, сошелся с женщиной много моложе себя. Она-то и скрутила его в бараний рог — отец развелся с матерью Галии и даже поделил имущество в суде.