Вадим Смоленский - Записки гайдзина Страница 44

Судзуки-сан изобразил свободной рукой сразу две параболы – горизонтальных, на уровне груди.

– Топпурэсу дансу!

– Аригато, – сказал Рауль Абрамович, ловко переведя поклон в освобождение от захвата. – Ви гоу хоум. Бай-бай!

– Бай-бай! – послушно повторил господин Судзуки.

– Большое спасибо, приходите к нам еще! – донеслось из-за стойки.

На машину падал мелкий снег. Лес вокруг погружался в темноту.

– Слушай, Ралька! – сказал Владлен Эдисонович. – Я все хотел спросить. Там на самом деле водомерки бегали, или это я в сауне пересидел?

– Водомерки? – удивился Рауль Абрамович. – Какие могут быть в феврале водомерки?

– Вот и я думаю... Может, это шатуны? Медведи тоже так иногда...

– Может, Владлен, может... Здесь все бывает, ты же видишь... Удивительно только поначалу, потом привыкаешь. Может, и водомерки...

– Как же они выдерживают сорок пять градусов? – усомнился Гена Сучков.

– Кто выдерживает, а кто и нет.

Профессор завел двигатель, включил задний ход и газанул. Машина рванулась назад, раскидывая гравий из-под колес. Мы толком и не расслышали, как над водой озера захлопали лебединые крылья.

О силовых ударениях

Вот еще вопрос, который иногда задают:

– Как правильно говорить: «гайдзин» или «гайдзин»?

Отвечаю: в японском языке нет силового ударения. Поэтому по-русски можно говорить и так, и этак. Есть тонкости с музыкальным ударением и редукцией некоторых гласных в некоторых позициях – но это детали. Короче, произносите, как вам больше нравится.

– Позвольте! Что значит «нет ударения»? Как это вообще может такое быть, чтобы не было ударения?

Да запросто. Как нет ударения в большинстве мировых языков. Как нет его, например, в грузинском. Где, по-вашему, стоит ударение в слове «дарагой»? Везде. И нигде.

– «Дарагой таварыш гайдзин», да?

Да, примерно так...

– Значит, можно сказать «Записки гайдзина», а можно «Записки гайдзина»?

Нет, так нельзя. Можно только «Записки гайдзина».

– Как это? Почему? Где логика?

Потому что название. Как автору нравится, так и будет. Хозяин – барин.

– Выходит, автор всегда говорит «гайдзин» и никогда «гайдзин»?

Именно так. Автору «гайдзин» более по душе. «Гайдзин» – это звучит гордо.

– А как говорит автор: «девушки гангуро» или «девушки гангуро»?

Ни так ни этак. Автор говорит: «девушки гангуро».

– Потому что звучит гордо?

Не поэтому. Безударная гласная в русском всегда редуцируется. В безударном виде это уже никакое не «о». А звучать оно должно как «о». Так что лучше сделать «о» ударным. «Гангуро»... «Натто»... «Иносиси»... Туда же запишем и «якудзу».

– Как это сложно, дарагой таварыш автар, как это тонко...

– Дык...

Формула политкорректности

Комплексный обед в университетской столовой стоил восемьсот иен. Звонок на перемену еще не прозвенел, и коротенькая очередь состояла исключительно из профессоров и прогульщиков. Я подхватил поднос, уставленный мисочками и плошечками, донес его до облюбованного столика, опустился на стул и расщепил палочки. Отхлебнул зеленого чаю, съел фиолетовый кружок маринованой редьки, поклевал сопливых желтеньких грибочков. После чего приступил к самому любимому – снял крышку с черной лакированной миски, поднес ее к ноздрям и вдохнул пар, поднимавшийся от супа мисо.

Я законным образом рассчитывал ощутить дразнящий аромат перебродившей сои, флюиды аппетитного месива из растертой пасты, мелко нашинкованного лука и морских водорослей. Но ощутил иное. В мои ноздри забралось нечто странное – так могли бы пахнуть несъедобные плоды какого-нибудь африканского дерева или феромоны исполинского тропического муравья. Осторожно вдохнув еще раз, я различил в этом запахе какую-то более знакомую струю, уводившую мысли в парфюмерном направлении. Недоумевая, я поставил миску обратно на поднос – но запах никуда не ушел. Напротив, он усиливался и, казалось, хотел затопить собой все вокруг. Еще через несколько секунд он стал вовсе нестерпим. В то же мгновение столик накрыла тень, и какой-то утробный баритон из-за моей головы произнес по-английски с невозможным акцентом:

– Не возражаете?

– Не возражаю, – ответил я на автомате, не успев еще увидеть говорившего. А тот уже заходил спереди, опускал свой поднос и усаживался напротив меня.

Это был упитанный мужчина лет пятидесяти, с широким носом, короткими вьющимися волосами и буровато-серой кожей. На нем сидел щеголеватый светло-коричневый пиджак, по животу сползал узорчатый галстук, а из рукавов выглядывали белые манжеты с нефритовыми запонками. Муравьиные феромоны так и разлетались от него во все стороны.

Верхняя губа приподнялась в улыбке, обнажив ряд белых зубов.

– Мы с вами незнакомы. Позвольте представиться.

Он вынул из пиджака бумажник, из бумажника визитную карточку – и протянул мне. Я прочитал:

Quabaraman Nababa

full professor

Достал свою, протянул ему. Он взял, склонил голову, пошевелил губами и снова показал зубы.

– Рад с вами познакомиться.

Карточка исчезла в бумажнике, бумажник в пиджаке. Он расщепил палочки и оглядел поднос.

– Я очень люблю японскую еду. А вы?

– Я тоже.

– Она прекрасна! – он восторженно пошевелил бровями. – Прекрасна! Давайте будем есть!

В надежде, что мой нос уже принюхался к феромонам, я еще раз попытался насладиться ароматом супа. Тщетно. Феромоны отбили мне не только обоняние, но и вкусовые рецепторы тоже. Проглотив суп в четыре глотка и догребя палочками оставшиеся водоросли, я безо всякой радости принялся за рис.

– На каком факультете вы работаете? – осведомился мой новый знакомый, проглотив кусок курицы.

– На компьютерном, – ответил я, поливая курицу соусом.

– О-о-о! – произнес он с уважением. – Компьютеры – наше будущее!

Я не нашел, что на это возразить.

– Что до меня, – продолжал он, – то я работаю в центре социологических исследований.

– О-о-о! – счел нужным сказать и я.

– Предмет моих научных интересов, – воодушевился он, – это помощь развитых стран слаборазвитым странам. Вот, например, Япония – это развитая страна. Здесь развитая промышленность, наука, образование и финансы.

С этим тоже трудно было спорить.

– А есть слаборазвитые страны. Вот, например, Республика Бабалогу – это слаборазвитая страна. Там нет развитой промышленности, нет развитой науки, и вообще ничего такого развитого нет.

– Как вы сказали? – переспросил я. – Какая республика?

– Бабалогу, – повторил он. – Это в Меланезии. Один большой остров и много маленьких. Раньше мы были протекторатом Новой Гвинеи, а в прошлом году получили независимость. Сначала я работал чрезвычайным и полномочным послом Бабалогу в Японии, а теперь работаю здесь. Уже почти месяц.

Я кивнул и засунул в рот осьминожье щупальце.

– У нас в Бабалогу тяжелая ситуация, – развивал он свою мысль. – Нет денег, нет еды, нет лекарств и компьютеров. Жители голодают, дети не ходят в школу, много болезней и преступников.

На его лице изобразилось страдание.

– А поскольку у развитых стран много денег и еды, то они могут помочь слаборазвитым странам. Мы живем на островах. Мы островитяне. И японцы тоже живут на островах. Они тоже островитяне. Одни островитяне должны помогать другим островитянам.

Сказав это, он посмотрел на меня победоносным взглядом – так доказавший сложнейшую теорему математик мог бы смотреть на коллег по семинару.

Я кивнул, поднял ко рту очередную плошку, сгреб на язык ее содержимое и проглотил. Побеги бамбука побежали вниз по пищеводу.

– Из какой вы страны? – поинтересовался профессор Набаба.

– Из России, – ответил я.

– О-о-о! – возрадовался он. – Значит, вы тоже островитянин?

– Нет, – опешил я. – Совсем не островитянин. Боюсь, вы что-то перепутали.

– Возможно, – согласился он. – Возможно, я перепутал с Англией. Или с Аргентиной. Но это неважно. Если вы хотите помочь слаборазвитой стране, то вовсе не обязательно быть островитянином.

Побеги бамбука подпрыгнули у меня в желудке.

– Я основал Общество Друзей Бабалогу, – сказал профессор, доставая из кожаной папки какие-то бумаги. – Вот устав, вот список членов, вот отчет о мероприятиях. Первый взнос составляет три тысячи иен, потом – тысяча в месяц. Взносы идут на закупку лекарств и издание школьных учебников для детей Бабалогу. Если хотите, можете вступить прямо сейчас.

– Сейчас не могу, – сказал я. – У меня нет с собой трех тысяч.

– Ничего страшного, – успокоил он меня. – Я вас занесу в список, а деньги принесете потом. Должен сказать, что люди вступают очень активно. Вот, можете взглянуть, это с последнего собрания.