Ясуси Иноуэ - Сны о России Страница 44

Всю ночь толмачи с помощью Кодаю переводили на японский язык письмо Лаксмана, в котором, в частности, отмечалось:

«Законы нашего государства обязывают относиться с должной заботой к потерпевшим кораблекрушение.

Человеколюбивая повелительница Великой Российской империи повелела иркутскому генерал-губернатору Пилю отправить означенных подданных Великой Японии на родину, с тем чтобы они вновь смогли встретиться со своими родными и соотечественниками.

Далее в письме сообщалось:

«Достигнув этого побережья, населенного аборигенами, мы сошли на берег и случайно встретились с чиновниками Вашего княжества. Поскольку наступила поздняя осень, мы вынуждены остановиться здесь на зимовку. Мы обратились к Вашим чиновникам с просьбой направить с гонцом означенное письмо властителю княжества Мацумаэ, с тем чтобы сообщить о нашем прибытии и о том, что следующей весною мы продолжим наше плавание. Просим также князя, властителя Мацумаэ, известить правительство в Эдо о нашем прибытии».

Помогая переводить письмо, Кодаю думал о том, что из изложенного в нем нельзя понять, является Адам Лаксман посланцем императрицы Екатерины или иркутского генерал-губернатора. Ему показалось даже, будто это сделано сознательно. Однако он ни с кем не поделился своими мыслями.

Кодаю и его спутников доставили наконец на японскую территорию — пусть это и был отдаленный район, — где регулярно бывали японские чиновники. Оставалось только ждать, когда русские передадут их японским властям. Кодаю с грустью думал, что зиму все же придется провести здесь. Ему казалось, что стоит ступить на японскую землю, и он снова станет подданным Японии. На деле же все оказалось не так просто.

— Потерпите еще немного, — повторял Кодаю, глядя на Коити и Исокити.

Однако и после того как корабль бросил якорь в гавани Нэмуро, японцам не разрешили сойти на берег. Они вынуждены были любоваться осенним пейзажем севера Хоккайдо с палубы.

— Неужели это Япония? — вздыхал Исокити. — Не чувствую я, что возвратился на родину.

— Мне все кажется, будто я приехал не в Японию, а на Амчитку. Неужели перед нами Япония, японские дома? — удивлялся Коити.

И все же они были безмерно счастливы, что вернулись туда, где жили люди одного с ними цвета кожи, говорившие на их родном языке.

Четырнадцатого октября, получив разрешение от местного чиновника, Адам Лаксман приступил к строительству казармы. Чиновник поставил условие, чтобы постройка отстояла от японских домов не менее чем на семьдесят кэн.[28]

Строительство подвигалось медленно, поскольку на корабле появилось много больных. Одни жаловались на сильные головные боли и рвоту, другие — на желудочные расстройства, третьи — на мучительный кашель, не то астматический, не то простудный. «Екатерина» превратилась в настоящий госпиталь. К счастью, болезнь миновала Кодаю и Исокити. Коити же вскоре стал жаловаться на сильную тошноту и теперь лежал, не вставая.

Двадцать второго ноября строительство казармы было завершено. Подобно стоявшим на берегу складам, ее возвели из бревен и огородили забором — от ветра. Казарма была значительно обширнее дома японских чиновников — в ней предстояло провести зиму многим десяткам людей. Экипаж «Екатерины» переселился на берег. На судне лишь регулярно сменялись вахтенные. Жизнь на суше благотворно сказалась на больных — их стало гораздо меньше.

Исокити перенес больного Коити на берег. Тот сделал несколько неуверенных шагов по песку и сказал:

— Мне все кажется, что это Амчитка. И цвет песка, и цвет морских волн, и небо, и форма кустарника — все в точности, как на Амчитке.

Словно в подтверждение слов Коити наступила такая же, как на Амчитке, снежная зима. Каждый день сыпал снег, а временами налетали такие бураны, что ничего нельзя было различить вокруг.

Двадцатого декабря из Мацумаэ приехал высокопоставленный сановник Судзуки Кумадзо. Среди сопровождавших его лиц был доктор. Судзуки посетил жилище русских. Обменявшись приветствиями с Адамом Лаксманом, он зачитал привезенное с собой послание.

— Послание, отправленное вами, получено, — сказал он в заключение. — Вместе с приложенным к нему донесением правителя княжества Мацумаэ его направили в Эдо. Мне приказано прибыть сюда, чтобы известить вас об этом, а также защитить от нападений со стороны местных жителей и выяснить, в чем вы нуждаетесь и каковы ваши намерения.

Судзуки Кумадзо, по-видимому, был человеком сверхдобросовестным. Полученный им устный приказ он изложил на бумаге и зачитал, чтобы передать все в точности.

Спустя десять дней из Мацумаэ прибыл еще один чиновник в сопровождении довольно большого вооруженного отряда. А двадцать девятого декабря, в самый канун Нового года, приехали два правительственных чиновника из Эдо. Они остановились в Мацумаэ, а затем проследовали к месту зимовки русских. Они утверждали, что прибыли сюда вне всякой связи с появлением экспедиции Адама Лаксмана и будут вынуждены провести здесь зиму.

Чиновники близко познакомились с русскими и часто приходили к ним в гости, по-видимому, чтобы развеять скуку. Адам и его спутники не скупились на ответные визиты. Переводчикам Трапезникову и Туголукову буквально некогда было передохнуть. Каждый день, в пургу и стужу, они сопровождали кого-нибудь в гости. Возвращались облепленные снегом с головы до ног.

Кодаю и Исокити не принимали активного участия в дружеских беседах. Они вели себя осторожно и лишь отвечали на адресованные им вопросы. Кодаю считал, что правительственные чиновники, прибывшие в канун Нового года, направлены с особой миссией, а именно чтобы прощупать, с какой целью появились русские в северных пределах Японии. Адам Лаксман предполагал то же самое, хотя вслух и не говорил об этом.

Японские чиновники — пусть даже они и имели особое задание — вели себя вполне дружелюбно, были внимательны и никаких козней не замышляли. С необыкновенным усердием они изготовляли макеты и чертежи русского судна, копировали карты, полученные ранее чиновниками княжества Мацумаэ от Адама Лаксмана.

Адам Лаксман, в свою очередь, поручил одному из членов экипажа скопировать карты Японии, привезенные из Эдо и Мацумаэ. Сам же он ежедневно делал подробные записи в толстой тетради обо всем, что ему довелось увидеть и услышать в Японии. Глядя на него, Кодаю невольно вспоминал Кирилла Лаксмана и старался чем мог помочь Адаму в работе.

С наступлением нового года стало появляться все больше льдин, приплывавших из Охотского моря. Вскоре залив Нэмуро замерз, и сообщение с «Екатериной» поддерживалось теперь с помощью собачьих упряжек. Прекратились снегопады, их сменили холодные, пронзительные ветры.

В опубликованном впоследствии «Журнале Адама Лаксмана» с «Описанием путешествия из Иркутска с возвращением спасенных при кораблекрушении» рассказывается о многих подробностях жизни и обычаях японцев. Адам Лаксман, в частности, писал:

«Накануне же Нового года зажигают пред своими идолами курительные свечки и, ходя по углам, бросают горстью жареный горох, произнося с криком следующие слова: „Онива сото фуку уджи” значащие: “Дьявол вон, добро останься!" И каждый, сколько от роду ему лет, съедает по стольку числом горошин. Еще бросают, когда после Нового года в первый раз бывает гром; также поставляют в передний угол сделанные наподобие хлеба из муки пшена сорочинского колопки и украшают домы обставляемыми вокруг елками с навязанными бумажными листьями, ленточками, вдоль разрезанными…

Младенцу родившемуся считается всегда один год при окончании года, несмотря хотя бы он в последние дни последнего месяца пред Новым годом родился; их летосчисление имеет свое начало от Нин О,[29] или за 660 лет до рождения Христова…

Небесных знаков считают, равно как и в прочих местах, 12, но только что имеют другие названия против европейских, как-то: 1-й Не, Крыса; 2-й Уши, Бык или Корова; 3-й Тора, Тигр; 4-й, Заяц; 5-й Татсу, Дракон; 6-й Ми, Змея; 7-й Унмо, Лошадь; 8-й Хитцузи, Баран; 9-й Сару, Обезьяна; 10-й Тори, Петух или Курица; 11-й Ину, Пес; 12-й, Кабан…

Японцы же у мохнатых курильцев берут следующие товары: сушеную и соленую всякую рыбу, но по большей части красную, которую вокруг всего Пенжинского моря[30] промышляют, как-то: кету, нерпу, горбушу и сельди, китовый, сивучий, нерпичий и рыбий жир, за которым курильцы для промыслу и за покупкой на промен с японскими товарами, совокупляясь как со здешнего и 21-го острова на 20-й, и оттуда в половине марта месяца с тамошними отправляются ежегодно в 500 байдарах на острова 19, 18, 17 и 16-й и оттуда майя в последние числа с привозом к рыбному промыслу возвращаются в великом множестве. Сушеные разных родов грибы, медвежье сало и весьма дорого берут медвежью желчь, также из пушных товаров привозные с прочих островов бобры, и выдры, и здешние бледные соболи, и лисицы, медведины и козьи кожи.