Мэтью Квик - Серебристый луч надежды Страница 44

Мы едим пирог, а потом Эмили помогает мне открыть подарки. От мамы я получаю новенькую деревянную доску для лудо, расписанную вручную. Мама говорит, что Дэнни она тоже пригласила на мой день рождения, но он не смог из-за работы. Ронни, Вероника и Эмили дарят флисовый плед с символикой «Иглз», а Джейк и Кейтлин — абонемент в спортклуб в Филадельфии. В буклете написано, что в клубе есть бассейн, парная, баскетбольные залы, корты, всевозможное оборудование для силовых тренировок.

— Я сам там занимаюсь, — говорит брат. — Подумал, что мы могли бы ходить вместе, когда ногу вылечишь.

Хоть я уже почти потерял всякий интерес к тренировкам, не могу не признать, что абонемент в спортклуб — хороший подарок, так что благодарю Джейка.

Когда мы возвращаемся в гостиную, я спрашиваю Веронику:

— Как Тиффани?

Не знаю, почему я спрашиваю про нее. Слова просто срываются с языка, и все вокруг разом замолкают.

— Я ее приглашала, — наконец решается мама.

Наверняка приглашала только для того, чтобы Вероника не обиделась за сестру.

— Зачем? — вмешивается Джейк. — Чтобы она снова наврала Пэту? Отправила его назад еще на несколько лет?

— Она всего лишь пыталась помочь, — возражает Вероника.

— Хороший у твоей сестры способ помогать.

— Джейк, прекрати, — говорит Кейтлин. Снова стоит тишина.

— Так как она? — Я не унимаюсь — мне и вправду хочется знать.

Хочу попросить тебя об огромном одолжении

В канун Нового года, после того как Джейк пообещал нашим соседям пива в неограниченном количестве, ему удалось обменяться местами с болельщиком, сидевшим передо мной. Перебравшись на его место, Джейк кладет мою загипсованную ногу себе на плечо, так что я могу смотреть матч с «Фэлконе» сидя.

Через несколько минут после начала первой четверти тренер «Иглз» Энди Рейд заменяет всех игроков на поле, а комментатор объявляет, что «Даллас» умудрился проиграть Детройту, так что «Птички» в пятый раз за последние шесть лет вышли на первое место в Восточном дивизионе, и исход нынешнего матча уже ничего не изменит. Все болельщики на «Линкольне» ликуют, хлопают друг дружку по ладоням, и усидеть на месте чертовски сложно.

После замены крайних принимающих я снова начинаю надеяться на Хэнка Баскетта. И действительно, до большого перерыва ему удается поймать несколько передач — каждый раз мы с Джейком и Скоттом бурно радуемся, ведь поверх зимней куртки я натянул футболку Баскетта, а еще нам нравится болеть за новичка, не попавшего в драфт.

После первых двух четвертей «Иглз» ведут со счетом 17:10, и в перерыве Скотт заявляет, что поедет домой, потому что обещал жене вернуться пораньше, если окажется, что «Ковбои» уже проиграли и сегодняшний матч не изменит места «Иглз» в дивизионе, — Новый год все-таки. Я устраиваю ему настоящий разнос и удивляюсь, почему Джейк не присоединяется. Однако вскоре после ухода Скотта Джейк поворачивается ко мне:

— Слушай, Пэт. Я обещал пойти с Кейтлин в отель «Риттенхаус», на этот дурацкий новогодний прием. Она ужасно рассердилась, когда я отправился на игру, так что я думал, может, уйду с середины — приеду домой, вот обрадуется. Но не хочу оставлять тебя тут одного, с гипсом. Ты как смотришь на то, чтоб уйти пораньше?

Я просто дар речи теряю. А еще злюсь.

— Хочу посмотреть, заработает ли Баскетт второй тачдаун в этом сезоне, — заявляю я. — Но ты можешь идти. Со мной ничего не случится, ведь рядом полно настоящих фанатов «Иглз» — людей, которые смотрят матч до конца.

Грубовато вышло, тем более что Кейтлин, наверное, уже оделась и ждет Джейкова возвращения, но правда в том, что без брата мне не выйти с «Линкольна» на костылях. Еще у меня есть предчувствие, что во второй половине матча Баскетту наверняка повезет, и к тому же я знаю, что Джейку страсть как охота досмотреть матч до конца; а так у него будет чем оправдаться за опоздание на этот прием: не бросишь же на стадионе душевнобольного брата со сломанной ногой. Может, именно этого Джейку и надо на самом деле.

— Эй, подождите! — кричу я проходящему вдоль нашего ряда разносчику пива. Он останавливается, и я заказываю: — Одно пиво — всего одно, потому что вот этот парень уходит, оставляет своего покалеченного, психически ненормального брата, чтобы в отеле «Риттенхаус» полоскать горло шампанским с ребятами в смокингах, которым «Иглз» до лампочки.

Брат смотрит на меня так, будто я дал ему под дых, но потом достает бумажник.

— Ладно, черт с тобой. Два пива.

Я улыбаюсь, а Джейк пересаживается на место Скотта и помогает мне пристроить ногу в гипсе на спинке стоящего впереди кресла.

Всю вторую половину Баскетт принимает пасы от Эй-Джея Фили, а в начале четвертой четверти мой любимый игрок обманывает защитника, ловит мяч, бежит вдоль боковой линии восемьдесят девять ярдов и наконец-то зарабатывает второй тачдаун на заре своей карьеры. Джейк помогает мне встать, и весь сектор хлопает меня по ладоням и по спине, потому что поверх куртки на мне футболка с именем Баскетта, которую подарил брат по случаю выписки из психушки.

Позже я узнал, что Баскетт стал первым игроком в истории «Иглз», дважды заработавшим на тачдауне больше восьмидесяти ярдов в течение одного сезона, — серьезное достижение, хоть номер 84 и не играл на первых ролях в этом году.

— А ты хотел уйти, — говорю я Джейку.

— Вперед, Баскетт! — улыбается он и обнимает меня одной рукой.

После того как второстепенные игроки «Иглз» выигрывают последний матч регулярного чемпионата, команда заканчивает сезон с десятью победами и шестью поражениями, обеспечив себе таким образом по меньшей мере одну домашнюю игру в турнире плей-офф. Мы выбираемся с «Линкольна», я иду на костылях, а Джейк, словно мой личный блокирующий защитник, расчищает мне путь, раздвигает толпу, кричит:

— Пропустите инвалида! Пропустите инвалида! С дороги!

Сразу за стадионом компанию Клиффа нам обнаружить не удается, так что идем к шатру толстяков и автобусу «Азиатского десанта». Нас встречают громогласным скандированием имени Баскетта, ведь сегодня у номера 84 звездный час: он набрал 177 ярдов, и 89 из них — на одном тачдауне.

Никто не спешит расходиться, ведь нужно еще игры плей-офф обсудить. Так что мы попиваем пиво и говорим о «Джайентс», у которых в конце сезона на счету по восемь побед и поражений и с которыми «Иглз» будут играть в первом раунде. Клифф спрашивает у меня, разгромит ли наша команда «Джайентс», а я отвечаю своему психотерапевту: обязательно разгромит. Да еще и Хэнк Баскетт заработает очередной тачдаун.

Клифф кивает и улыбается:

— Ну, ты сам сказал еще перед началом сезона: Хэнк Баскетт крутой!

Джейк уходит первым, потому что им с Кейтлин надо ехать на этот новогодний прием; мы над ним подшучиваем и называем подкаблучником. Но хоть он и покидает нас из-за женщины, я все равно обнимаю его и благодарю за то, что задержался, и за то, что купил мне абонемент на сезон, и за то, что оплатил билеты на матчи плей-офф — а это кругленькая сумма. Я знаю, Джейк уже не сердится из-за пропущенного второго матча против «Далласа», потому что он обнимает меня в ответ со словами:

— Без проблем, братишка. Я люблю тебя. Ты знаешь.

После ухода Джейка мы еще с полчаса пьем пиво, но в конце концов большинство вспоминает, что у них тоже есть жены и планы встретить с ними Новый год, так что я сажусь в автобус «Азиатского десанта» и еду домой, в Нью-Джерси.

«Иглз» выиграли пять последних матчей подряд и заняли первое место в дивизионе, а значит, просить Ашвини не жать на гудок возле моего дома бесполезно; от громогласного рева (И! Г! Л! З! Иглз!) даже мама выбегает на крыльцо.

Мы с мамой стоим на ступеньках и машем вслед зеленому автобусу.

Позже мы сидим за новогодним столом — все вместе, по-семейному, но даже очередная победа «Иглз» и возрождение надежд на Суперкубок не в состоянии разговорить отца; мама не успевает доесть свою порцию, как он уже уходит к себе в кабинет — наверное, опять будет читать исторические романы.

Перед тем как огромный сверкающий шар в папином плоском телевизоре опускается на Таймс-сквер, знаменуя собой начало нового года, мама предлагает мне пойти во двор погреметь кастрюлями, как мы делали, когда я был ребенком. Но я не хочу греметь кастрюлями, о чем и говорю маме, тем более что я весь день провел на морозе, поэтому мы остаемся сидеть на диване и смотреть, как празднуют Новый год в Нью-Йорке.

Две тысячи шестой превращается в две тысячи седьмой.

— Для нас это будет хороший год! — восклицает мама и через силу улыбается.

Я тоже улыбаюсь. Не потому, что верю в ее пророчество, — нет ни малейших оснований предполагать, что 2007-й действительно станет счастливым для мамы или для меня. Отец пошел спать час назад, Никки так и не приехала — но, несмотря на это, мама все равно пытается отыскать тот самый серебряный ободок у тучи, чему и меня научила столько лет назад. Она по-прежнему цепляется за надежду.