Ник Хорнби - Как стать добрым Страница 44

Комната, или, точнее, «бэдсит»,[45] которую я снимала на стороне, принадлежала Джанет Уолдер — третьему из посвященных в мои семейные обстоятельства. Джанет работала в нашей поликлинике, но убыла на месяц в Новую Зеландию — повидать новорожденную племянницу. Если бы не эта племянница, я бы, наверное, никогда не решилась на столь смелый и безрассудный поступок. Мне бы такое и в голову не пришло. Со мной получилось как с карманником, который и в мыслях не имел вытащить чужой кошелек, пока не заметил, что он торчит из кармана. Все начинается с повода. Джанет вскользь в разговоре упомянула, что оставляет пустую комнату — и уже за считанные секунды я приняла решение. Мозг мой включился, все лихорадочно просчитывая. Все чувства молчали, происходил простой арифметический процесс. У меня не было сил устоять перед этим искушением: я могу слушать пустоту, чувствовать на вкус тишину, обонять запах одиночества, и сейчас мне это было всего желаннее на свете.

Прежде я никогда не думала, что мне этого всего захочется: молчания, тишины, одиночества. Необходимость — мать изобретательности. После предварительной договоренности с Джанет я отправилась домой и немедленно оповестила Дэвида о своих планах.

— Но почему? — удивился Дэвид, и, видимо, не без причин.

Потому, объяснила я. Потому, что есть ГудНьюс, потому, что есть Обезьяна, и потому, что я не знаю, что ждет меня в будущем. И еще потому, что я боюсь окончательно исчезнуть, но сказать ему это я не решилась. Каждое утро я просыпалась с чувством, что «меня» во внешнем мире, остается все меньше, а вот ГудНьюса и Обезьяны становится все больше. Но я не могла высказать ему этого, потому что не знала, имею ли на это право. Для меня было главное — отпроситься в школу джедаев.

— Не знаю, — ответила я, — просто хочу отдохнуть.

— Отдохнуть от чего?

Отдохнуть от нашего брака, следовало бы ответить. От семейных обедов, от вечеринок, от завтраков за общим столом. Мне просто было необходимо время. Мое личное время. Время, которое я могла бы провести так, как хочу, то есть не в роли жены, матери или доктора. Страшно подумать, как мало времени у человека остается на личную жизнь. Откуда выкроить часы на себя? Запираясь в ванной? Конечно, Дэвид не узнает о моих сомнениях — я легкомысленно махнула рукой в воздухе, словно надеясь, что он сам разглядит эту разбомбленную планету, лишенную атмосферы, на которой нет воздуха и, стало быть, разума.

— Пожалуйста, не уходи, — попросил он, однако я не услышала в голосе Дэвида ни тени сожаления. Может, я просто не пыталась расслышать его? Может, у меня не хватило выдержки?

— А что в этом такого? — спросила я. — Есть я, нет меня — на текущих событиях это никак не отразится.

За этим последовала долгая задумчивая пауза. Пауза, которая дала мне возможность наплевать на все, что он собирался сказать дальше.

Комната Джанет располагалась на самой верхотуре громадного многоквартирного комплекса на Тэймор-роуд. Эта улица, что также вполне соответствовало моим планам, дружелюбно соседствовала с Уэбстер-роуд, проходя параллельно ей. Дом уже давно просил ремонта, но тем не менее места здесь были прекрасные. Рука муниципалитета еще сюда не дотянулась, однако дома на улице уже постепенно приводились в порядок: осталось три здания, в одно из которых перебралась я.

Подо мной находились еще три квартиры, с обитателями которых я уже успела подружиться. Одну из моих новых соседок звали Гретхен, она жила на первом этаже, в самой большой квартире из четырех, расположенных в доме. Над ней жила Мэри, она преподавала философию в университете северной части Лондона и по выходным ездила домой в Глазго. Над Мэри — Дик, тихий молодой парень, работавший в магазине звукозаписей по соседству.

Здесь было весело. Мы вместе обсуждали всевозможные планы. Все проблемы решали коллективно — кому за что отвечать и как с минимальными потерями выкрутиться из какой-нибудь ситуации. На прошлой неделе, к примеру, Гретхен устроила у себя сходку по поводу почтового ящика. Дело было в том, что мы решили купить почтовый ящик размером побольше. Мэри заказала кучу книг про Амазонку, и почтальон, не сумев просунуть их в дверь, оставил пакет на крыльце, отчего все книги промокли. Ты слышишь, Дэвид? Мы обсуждаем размеры почтового ящика! Вот она, жизнь! Мы решаем, где, как и почем купим почтовый ящик! Мы даже не предполагаем, где его купим и где вообще найти почтовый ящик, который своими размерами устраивал бы всех жильцов. Вот это я понимаю. Такая дискуссия меня вполне устраивала. Тем более что закончилась она вполне справедливым решением: Мэри вносила две доли, а я — ничего. В процессе обсуждения мы пили вино, слушали «Эйр», чисто французскую группу, которая играла сплошную «инструменталку», и саунд у них был такой, что лучше всего слушать под кайфом. «Эйр» была теперь моя любимая группа, хотя Дик относился к ним слегка высокомерно. Этот меломан из музыкальной лавки утверждал, что вокруг полно французского «попа» качеством и получше, так что, если, мол, захотим, он может притащить нам записи.

Но по мне, «Эйр» звучали вполне современно, можно сказать, бездетно и простовато, по мне, и «Эйр» был неплох в сравнении, скажем, с Диланом, который звучал старомодно, женато и перегруженно — это сразу наводило на мысль о родимых пенатах, недавно оставленных мной. Так что если «Эйр» — это Конран,[46] тогда Дилан — это овощная лавка. Грибы, салат-латук, помидоры — дома готовим спагетти болоньезе и тащимся. Только вот меня песни Боба не тащили, не плющили и не колбасили, коли на то пошло. Вот она, жизнь, какой она должна была быть согласно моим представлениям: клевый музон, белое вино, почтовые ящики и наглухо закупоренная дверь, потому что ты не желаешь присутствия посторонних. В следующий раз мы уговорились обсудить, нужен ли нам консьерж, и я уже заранее прикидываю свои аргументы.

Здесь каждый был одиночкой, и мне это нравилось. Нет, мои соседи были одиноки вовсе не от того, что желали себе подобной участи. Думаю, они не стремились к подобной судьбе. Уже в первый вечер моего появления здесь я услышала массу натужных, чересчур самоуничижительных и тщательно подобранных шуточек насчет их романтического статуса — что говорить, без этой темы не обошлось даже на встрече, посвященной почтовым ящикам. Гретхен, помнится, поинтересовалась — не влияет ли размер щели в ящике на пожертвования для бедных в Валентинов день? Все поспешили рассмеяться и свели дело к дискуссии на общие темы. Несмотря на сочувствие к присутствующим, мне хотелось воссоздать здесь атмосферу «Звездных войн». «Империя, наносящая ответный удар» вполне соответствовала моему умонастроению. Я будто бы открывала чистый лист в альбоме для рисования и красила в нем себе новую жизнь. Что бы я ни делала, мне это нравилось. Или, может быть, не нравилось? Ну, об этом позже.

Сколько это могло продолжаться? Об этом я не думала. Разумеется, Джанет рано или поздно вернется. Но были и другие варианты: Мэри, например, оставляла свою квартиру на лето — быть может, мне удалось бы выкроить на эту квартиру деньги из семейного бюджета, предусматривающего внесение уплаты по залогу, содержание двух детей, мужа, ГудНьюса и неизвестного числа бездомных. Я даже не рассуждала на тему, стоила ли чего-то такая жизнь — пара часов, которая выкраивается на вечер. Стоило ли покидать собственных детей, чтобы слушать «Эйр» с Диком, Мэри и Гретхен и обсуждать размеры почтовых ящиков — в перспективе на следующие отпущенные годы. Наверное, стоило. Вероятно, в безрассудстве своем, сейчас я была готова подписать контракт на аренду, хоть на сорок лет вперед.

Ведь я была счастлива, пусть хотя бы на два часа в сутки. Гораздо счастливее, чем все эти долгие годы. Так мне казалось. Я смотрела крошечный телевизор Джанет. Я даже успевала прочесть газеты. Более того, за пару недель, проведенных здесь, я осилила семьдесят девять страниц «Мандолины капитана Корелли». Я заплатила за них, конечно, бессонными ночами, волнуясь о детях. Но, спешу добавить, эти часы вполне себя окупили. В первую ночь своего пребывания на квартире Джанет я проснулась в поту после кошмара и поняла, где я нахожусь. И еще я поняла, где меня в данный момент нет — у постели моих детей. Я тут же наспех оделась и выскочила из дому для того, чтобы услышать сопение спящих детей. Потом были несколько бессонных ночей: я просыпалась ровно в 2.25, чувствуя себя осиротевшей и одинокой. Да, я ощущала сиротство, одиночество, вину и, в довесок ко всему, жуткий страх и беспокойство, после чего мне требовалось немало времени, чтобы снова заснуть. И все же я просыпалась утром со свежей головой.

На третью неделю своего проживания в квартире Джанет я пришла домой и застала Тома за телевизором с каким-то новым мальчиком. Приятель Тома представлял собой одутловатого ребенка с прыщом у носа и типичной мальчишеской челкой, которая лишь подчеркивала его непривлекательность. «Встречали подобные рожи? — словно бы говорила челка. — Так вот, посмотрите — одна из них перед вами!» Этот мальчик в моем понимании никак не походил на друга Тома. Его друзья имели совершенно иной внешний вид. Это были мальчишки совсем иного типа — с приятной и удачной внешностью, к тому же умеющие себя подать. Последнее было особенно важно для Тома — то есть они были «клевые», а прыщи, избыточный вес и мохнатый свитер «позорной» коричневато-белой расцветки вызывали у него меньше интереса, чем у кого-либо в целом свете. Они были ниже его внимания, как будто не существовали и не имели с ним ничего общего.