Зарин Андзор - Караван в горах. Рассказы афганских писателей Страница 44

— У меня был разговор с директором. Я сказал ему все, что думаю, и теперь меня наверняка выгонят с работы. Ничего. Закроется одна дверь, откроются сотни других. Аллах милостив.

Отец несколько раз повторил: «Я сказал ему все, что думаю», и я с трудом сдержал улыбку, хотя сердце мое обливалось кровью. Дописав, отец сунул лист бумаги в карман и сказал матери:

— Отнесу жалобу Хакиму. Аллах поможет! Хаким знается с большими людьми, может быть он найдет для меня работу получше.

Мать, хлопотавшая на кухне, бросила на него укоризненный взгляд.

— Болтун, сам не знаешь, что несешь.

Отец ничего не ответил, растерянно посмотрел на мать, затем на меня, нащупал в кармане лист бумаги и вышел из дому.

Был полдень, но у нас во дворе уже стало темнеть, не прошло и часа, как кто-то с силой распахнул калитку. Мы с матерью выглянули в окно. Это был отец. Обхватив за плечи Лала Кадыра, он, прихрамывая, вошел во двор. Мать закричала и птицей слетела по лестнице вниз. Я подумал, что отец потерял сознание. Такое с ним иногда бывало. Он бледнел, руки и лоб покрывались испариной, и он терял сознание. Не знаю, какая у него была болезнь.

Мать размешала сахар в воде и дала отцу попить вместо шербета. Ему стало немного лучше. Я хотел было приготовить ему настоящий шербет, но испугался, что вместо благодарности получу подзатыльник под горячую руку, и спустился вниз. Барс яростно лаял на Лала.

— Что с тобой? — спросила мать, ведя отца к лестнице. — Опять потерял сознание?

Отец, бледный как мел, с трудом ответил:

— Нет, ничего серьезного.

Тут в разговор вмешался Лала:

— Скажи спасибо Абдулла-джану, который спустил Чини. Она и покусала Мирзу-саиба, но аллах милостив, я вовремя подоспел.

— Кто такой Абдулла-джан, обрушивший горе на мою голову? Куда тебя укусила собака?

— Абдулла-джан — младший сын господина Хакима, — пояснил Лала. — Очень милый мальчик, только шалун.

Отец показал нам правую ногу. Мать засучила залитую кровью штанину, и мы увидели кровоточащую голень отца. Кровь текла по ноге и затекла даже в ботинок.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Лала, — мыть свои котлы и тарелки. Должен вам сказать, что Мирза-саиб чудом спасся. Раздайте в благодарность милостыню нищим.

После ухода Лала Кадыра мать прокоптила над огнем тряпку и перевязала ногу. Всю ночь отец стонал, потом потерял сознание, и матери пришлось поить его шербетом.

Я долго не мог уснуть: не давали покоя мысли о директоре школы, Чини, Абдулла-джане.

Наутро отец показался мне бледнее обычного. Мать принесла ему в постель чай с хлебом, и он сидел, вытянув больную ногу.

На работу отец больше не ходил. Иногда во время перемен я встречал директора, и меня охватывала жгучая ненависть. Раньше я проходил мимо канцелярии с чувством гордости, потому что был уверен, что табельщик очень важное лицо. Теперь же у меня вызывала отвращение выцветшая табличка на дверях канцелярии.

Я чувствовал себя одиноким, несчастным. А брат мой совсем приуныл. Он был ближе к отцу, больше, чем я, с ним общался. Отец стал мрачным, угрюмым, не шутил с нами, как это бывало раньше. Мать чаще сердилась и по каждому поводу давала нам подзатыльники. Мы с братом ходили по дому, как кошки в аптекарской лавке, чтобы, не дай бог, ничего не опрокинуть, не разбить и в результате не получить по макушке.

Прошло несколько дней. Отец еще не мог ходить самостоятельно. Как-то после обеда я пошел во двор, где в углу был привязан Барс. Гладя его по теплой, бархатистой шерсти, я сказал: «Барс, знаешь, что хакимовская Чини укусила моего отца?» Барс терся о мои ноги своей черной широкой мордой. Принюхивался, рычал, скреб лапами землю, как будто чувствовал недоброе и хотел меня о чем-то спросить. Я принес ему хлеба, остатки ужина, налил воды. Насытившись, Барс стал играть со мной, положил мне лапы на грудь. Я продолжал его гладить. В тот день Барс показался мне более сильным и грозным, чем обычно. И сердце мое взволнованно забилось от гордости и радости.

Отвязав веревку, я стал прогуливать Барса по двору. Но тут меня позвала мать. Мне не хотелось бросать свое приятное занятие и я крикнул:

— Мам, что случилось?

Высунувшись в окно, мать ответила:

— Сынок, сбегай, к господину Хакиму. Только не вздумай заходить во двор. Позови Лала Кадыра, пусть спросит Хакима насчет работы для отца. Через минуту я услышал ее голос, уже доносившийся до меня из комнаты: — Не забудь поздороваться с ним и передать привет от отца.

Мне очень не хотелось расставаться с Барсом, но я крикнул:

— Иду, мамочка!

Я хотел привязать Барса, но подумал: а что, если Абдулла-джан опять спустит Чини и я вернусь хромым? И я решил взять Барса с собой.

Едва оказавшись на улице, мы нос к носу столкнулись с Гулямом Сахи — сыном слесаря. Видимо, он только что вернулся с работы: лицо и руки у него были в грязи.

— Куда ты его ведешь? — удивленно спросил он, глядя на Барса.

— К Хакиму, узнать об одном деле.

Гулям Сахи, даже не спросив моего согласия, присоединился ко мне, и мы пошли вдвоем.

Глядя на Барса, ребята из нашего переулка сторонились и хвалили пса, восторгаясь его силой и величиной.

— Какой страшный! Наверняка в нем есть волчья кровь!

— Нет в нем волчьей крови, он — сын Пчелки, — с гордостью отвечал я, задрав нос.

До дома Хакима не было и ста метров. Барс рвался вперед, увлекая меня за собой. Приходилось даже бежать. Вот и ворота. Я постучал. В ответ раздался лай Чини. Барс тоже рассвирепел, стал громко лаять, рычать. Напрасно старался я его утихомирить. Спустя немного звякнула цепочка, ворота открылись, и появился Лала Кадыр.

— В чем дело? Ты что, рехнулся? Зачем привел собаку?! — заорал Лала.

Гулям Сахи от страха не мог вымолвить ни слова. Я же, таща к себе Барса за ошейник, ответил:

— Мне нужно узнать про отца, он просил передать привет…

Не успел я договорить, как в воротах показалась голова Абдулла-джана, сына Хакима. Он приоткрыл пошире створку ворот, и взгляды наши встретились: три пары глаз на улице, две пары во дворе.

Чини так лаяла, что казалось, лопнет цепь, на которой она сидела. Особенно на Барса. Барс рвался во двор. Не успели мы и глазом моргнуть, как Абдулла-джан рванулся к Чини. Лала Кадыр крикнул:

— Абдулла-джан, не спускай Чини, он ее загрызет!

Но Абдулла-джан был уже возле собаки. Лала устремился к нему. Нас с Гулямом Сахи от страха бросало то в жар, то в холод. Барс между тем окончательно рассвирепел и рвался из рук. Мы пережили страшные мгновения, когда вдруг увидели, что Чини пулей летит к нам.

Барс ворвался во двор. Не знаю, как у меня из рук выскользнула веревка.

— Бежим! — крикнул Гулям Сахи и пустился наутек. Я — за ним. Мы неслись, не разбирая дороги. Гулям Сахи оступился и упал навзничь, но тут же вскочил и побежал дальше. Добежав до дома, мы остановились во дворе перевести дух. Я оглядел Гуляма Сахи и, забыв о пережитом, рассмеялся. Он весь был в грязи и выглядел очень забавно. Я хохотал и никак не мог остановиться.

— Над смертью смеешься? Заткнись. Что будет с Барсом? — эти слова Гуляма Сахи заставили меня опомниться.

В самом деле, что с Барсом? Может быть, он попал в беду? Но что делать? О возвращении к Хакиму не могло быть и речи, и я поплелся домой, придумывая, что бы соврать матери.

Я ей сказал, что Хакима не застал, а Лала Кадыр ничего толком не знает.

Вечером у меня все валилось из рук. Я раньше обычного лег в постель, но уснуть не мог. Всю ночь меня мучили кошмары, я видел Барса. Едва рассвело, я встал, съел кусок хлеба, запил чаем и побежал в школу. Проходя мимо дома Мама Ачари, я невольно бросил взгляд на телеграфный столб и увидел Барса, повешенного на его ошейнике.

Я стоял, не в силах двинуться с места. Меня душили слезы. Подошел ближе и увидел, что черные глаза Барса открыты, и в них словно застыл вопрос:

«Зачем ты выпустил меня?»

Барс родился у канавы и у канавы закончил свою жизнь. Теперь, проходя мимо столба по дороге в школу, я не мог сдержать слез. Да и в школе было не легче. Я не шутил, даже не разговаривал с ребятами. А дома плакал в голос, жаловался и искал утешения у отца. Но он, как всегда, беспомощно склонив голову, говорил:

— Мы бедняки, сынок.

А мать кричала:

— И хорошо, что он подох! Самим есть нечего, а тут еще собака! Я не знала, кого раньше кормить: всех вас или твоего пса!

Я молчал.

Шли дни за днями, недели за неделями. Отец, как слег, так и не встал больше. Работы не было, к старым недугам прибавлялись новые. И однажды в холодную зимнюю ночь он скончался. Мы осиротели.

Тяжелее всех переживал смерть отца младший брат, Хабиб. Он даже перестал улыбаться. Не ел, не пил и через неделю слег. Целый день пролежал в жару. Назавтра температура спала. Мы очень боялись заразиться. Все говорили, что он не жилец. Хабиб умер утром, на землю тихотихо падали снежинки. Похоронили его просто, без всяких церемоний. Соседи и друзья на плечах отнесли его тело на кладбище и предали земле.