Анхела Бесерра - Музыка любви Страница 44

Приготовления к отъезду прошли молниеносно. Если уж Аврора что-то задумала, то ничто не могло сбить ее с пути, и она не успокаивалась, пока не доводила дело до конца.

За одно утро она наготовила еды на целую неделю и до отказа забила холодильник, попутно объяснив мужу и дочери: она не намерена задерживаться больше пяти дней, но в случае чего неделю их желудки продержатся без нее спокойно. На дверцу морозильной камеры она прикрепила лист бумаги со списком дел и меню на каждый день для Мариано и Map. Затем отменила ближайшие несколько уроков фортепиано и на свои скудные сбережения купила самый дешевый билет на междугородный автобус. В маленький чемоданчик свободно поместились три простенькие смены одежды, дедушкин дневник, семейные фотографии в Каннах и записная книжка, куда она заносила свои гипотезы.

Когда Аврора добралась до места, день клонился к закату. Обойдя с десяток жуткого вида клоповников, она наконец набрела на небольшой отель, предлагающий более или менее приличные условия по доступной цене. В номере она быстро разобрала вещи и вышла прогуляться. Поиски пляжа нечаянно завели ее в самую престижную часть города, на бульвар Ла-Круазетт. Прежде ей не доводилось бывать на Французской Ривьере, и созерцание помпезной роскоши вокруг несколько выбило ее из колеи. Иностранка, да еще бедная, она была здесь дважды чужой. А потому Аврора тихонько присела на скамеечку на террасе над морем — понаблюдать за наступлением сумерек. Живописные закаты всегда были ей по карману: душа, чувствительная к красоте, служила проходным билетом на великолепный бал, не требующий ни вечерних туалетов, ни соблюдения протокола. Ничто не могло сравниться с этим буйством цветов и оттенков. Солнце, заходящее над морем, — это самый древний на земле спектакль, величественная опера, где сопрано сливается с тенором и рояль подхватывает рыдание скрипок.

Пока Аврора предавалась размышлениям, Андреу стоял у нее за спиной, веря и не веря собственным глазам, узнавая и не желая узнавать.

Они приехали в один день, в один город, за одним и тем же: ответами на вопросы. Они любовались одним и тем же закатом, одним и тем же умирающим солнцем, одной и той же восходящей луной... на одном бульваре, с одинаковой тяжестью на сердце. Он — со своим стаканом виски, она — со своим неподражаемым жестом.

Сбежав от пронзительных глаз Андреу, его странных речей и помпезного великолепия «Карлтона», Аврора вернулась в свой отель полная противоречивых чувств и животрепещущих вопросов. В чем же дело? Отчего у нее леденеют руки в теплый весенний день? Почему она не выдерживает его взгляда? Почему так остро ощущает запах его одеколона? Почему так поспешно ушла, хотя никуда не торопилась? Отчего внезапно онемела?

Чувство, заползшее в душу, имело название — страх. Она умирала от страха. Но откуда такое смятение? Она отменит ужин. Позвонит в отель и оставит сообщение. Приняв решение, Аврора сию же минуту передумала. А если Андреу есть что ей рассказать? Нет уж, она пойдет. Перебирая привезенную с собой одежду, она впервые застыдилась того, что ей нечего надеть. Ни за что не позволит она себе явиться в ресторан в этом старье.

Но... минуточку! Не собирается же она в самом деле производить на него впечатление, вот еще! Ей абсолютно все равно, как она выглядит. Если ею движет исключительно желание разузнать побольше о маме, то собственный внешний вид ни в коей мере не должен ее волновать. Последний критический взгляд на скудный гардероб, и Аврора отобрала на завтрашний вечер белую блузку, тонкий свитерок и темно-синюю юбку — самое строгое, что у нее было.

Пока она вешала вещи обратно в шкаф, еще одно подозрение напомнило о себе. Мучительное, назойливое подозрение, зародившееся от замечания Клеменсии Риваденейры. Если допустить, что старый Жоан Дольгут, несравненный пианист, был ее отцом, то Андреу, следовательно, приходится ей братом... Бред какой-то. Нет, она даже думать об этом не желает. Совсем фантазия разыгралась. Она встала перед зеркалом, изучая свои черты на предмет какого бы то ни было сходства с Дольгутом, но из зазеркалья на нее смотрело лицо со страниц маминого фотоальбома. Аврора точь-в-точь, как две капли воды, походила на Соледад. При жизни матери она этого не замечала — вероятно, потому, что не имела причин внимательно приглядываться.

И тем не менее... Не все фамильные черты видны глазу. Главное порой скрывается внутри. Как, например, ее любовь к фортепиано, ее незаурядный талант и страсть к инструменту с самого раннего детства — откуда это все взялось? Почему Клеменсия не устает твердить, что она играет в точности как Жоан Дольгут? Почему напускает на себя такой загадочный вид, едва разговор заходит о нем и Соледад? Уж не прикрывается ли она Альцгеймером, чтобы не выдавать сокровенных тайн? Тут Аврора устыдилась. Нельзя скверно думать о бедной старушке, которая, между прочим, несмотря на свое состояние, достаточно ей помогла. Быть может, мама взяла с нее клятву молчать. А может, и нет. Аврора попыталась отогнать щекотливые мысли, уткнувшись в свое нехитрое фоторасследование.

Вооружившись маленькой лупой, она в сотый, наверное, раз изучала снимки со дня рождения в Каннах. На заднем плане одного из них виднелся кусок вывески с буквами «...РЛТОН». Дедушка писал, что они остановились в большом отеле, но не потрудился упомянуть название. Аврора была уверена, что речь идет именно о «Карлтоне», который в те времена числился среди лучших отелей города. Поэтому она и пыталась сегодня утром добиться встречи с директором. Она хотела проверить, если возможно, по старым архивам, не здесь ли проживал ее дед с семьей, и если здесь, то с какого по какое число. Теперь, когда выяснилось, что Андреу не нашел другого места, где поселиться, ей было неловко снова досаждать персоналу, но другого выхода не оставалось. Единственную более или менее осмысленную гипотезу следовало либо подтвердить, либо опровергнуть. После обеда она вернется в отель. Пусть даже не исключена вероятность, что она опять столкнется с сыном Жоана Дольгута, в Канны Аврора Вильямари приехала восстановить историю своей матери — этим она и займется. Так-то лучше. Ей немного полегчало.

За обедом Аврора не смогла проглотить ни кусочка. Чехарда сумбурных мыслей отнюдь не способствовала пищеварению. Слишком много масла и сливок, слишком пикантные соусы. Андреу не шел из головы, заставляя сердце биться чаще, и она злилась на себя. Стоит только вспомнить, как они встретились впервые. Как он расхаживал по квартире с напыщенным видом, будто улаживал обычный деловой вопрос, а не переживал внезапную потерю. Казалось, ничто его не волновало, и меньше всего — родной отец, распростертый на полу в кухне, мертвый. Как ни старалась, Аврора не узнавала того холодного педанта в простом и сердечном человеке, который говорил с ней утром в «Карлтоне». Вспомнился ей и тот вечер, когда они случайно столкнулись на Рамбле; он поднял с земли ее сумку, а Аврора, демонстрируя свое презрение, швырнула ее обратно. И это тоже был кто-то другой. Похоже, у Андреу Дольгута много разных лиц. Против воли она призналась себе, что заинтригована. В нем таилась какая-то глубинная загадка, а она не привыкла к общению с мужчинами, которые так... так сложно устроены. Впрочем, она не привыкла к общению ни с какими мужчинами, кроме одного-единственного, своего мужа, такого же простого и бесхитростного, как его фамилия. Мариано Пла никогда не преподносил сюрпризов, и это по крайней мере позволяло ей не терять почву под ногами. В этом смысле ее муж был надежен как скала. Аврора выглянула в узкое окно. С чего вдруг она задумалась о Мариано?

В три часа дня она слегка подкрасила губы и вышла на улицу. Тротуары опустели, зато на террасах ресторанов царило оживление. В воздухе пахло морепродуктами, вином и сигарами. По мере приближения к отелю сердце Авроры все настоятельнее грозило выскочить из груди. Подобной слабости она от себя не ожидала. И меньше всего ей хотелось, чтобы Андреу, если он снова попадется на ее пути, заметил, как она нервничает. Изо всех сил прикидываясь невидимкой, она переступила порог и направилась к постылой стойке. Дежурный портье оказался куда любезнее утреннего и не стал чинить ей препятствий. Он проводил ее в небольшую приемную, попросил подождать и несколько минут спустя вернулся в сопровождении директора. Высокий худощавый француз с приятной улыбкой и манерами аристократа, церемонно представившись, уселся в кресло напротив:

— Слушаю вас, мадам.

— Спасибо, что уделили мне время, месье Боннар. Я провожу расследование частного характера и полагаю, что ваш отель в состоянии оказать мне существенную помощь. Постараюсь быть краткой. Мне необходимо выяснить, останавливался ли здесь в июле 1939 года мой дед Бенхамин Урданета Лосано, колумбиец по национальности, со своей семьей. Поверьте, мной движет не праздное любопытство. Я специально приехала из Барселоны, поскольку для меня это действительно очень важно.