Роберт Ирвин - Алжирские тайны Страница 44

— А вы чем занимаетесь, месье… э-э?.. — интересуется Криста, бесцеремонно прерывая мои мечтания.

— Я, мадам? Я, э-э… торгую фармацевтическими препаратами в Гренобле.

— Как интересно!

— Ну что ж, благодарю за любезность, Криста, но, похоже, вы говорите не то, что думаете. А это и в самом деле интересно. В торговле фармацевтическими препаратами в Гренобле я самый большой человек. Запомните фамилию — Руж. А если я считаю себя самым большим человеком в Гренобле, значит, речь идет об очень больших деньгах — до вычета налогов мой оборот составляет около двух миллиардов франков. Вы слышали когда-нибудь о филодоксидрине?

Она качает головой.

— О нем знают лишь очень немногие люди вашего круга. Но это весьма ходкий товар, особенно в Африке — в Африке он идет нарасхват, и именно благодаря налогам с возрастающего оборота таких компаний, как моя, в этих краях все еще существуют и опера, и армия.

Продолжая говорить, я замечаю, что Паоли с одним из своих прихвостней подошли к нам и присоединились к группе слушателей.

— Но, по правде сказать, я не уверен, что мы здесь нуждаемся в армии. Как крупный налогоплательщик, могу вас заверить, что это непомерное фискальное бремя, а как крупный экспортер товаров в Африку, могу вас заверить, что нас приятно удивило то, как быстро вырос наш товарооборот в наших бывших колониях после объявления независимости. При старом режиме существовало множество ограничительных инструкций, которые очень мешали эффективному ценообразованию и целесообразному распределению наших медикаментов. Короче говоря, суть в том, что, даже если колонизаторы уйдут, мы все равно будем получать барыши.

Вид у Паоли кровожадный. Я поворачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза.

— Теперь, когда бельгийцы выводят войска из Конго, мы видим там прекрасные перспективы. В общем, мы видим множество возможностей в странах Африки, недавно получивших независимость… Насколько можно судить по опыту работы моей компании в Сенегале, в этих Людоедских Народных Республиках может сойти с рук и убийство. Ну, не убийство, так сбыт противозачаточных средств под видом таблеток для повышения потенции и…

Кто-то заиграл на рояле тему шлема-невидимки из «Золота Рейна», и Криста направляется в ту сторону. Паоли шепчется со своим подельником. Этот тип чем-то неуловимо похож на военного. Я тычу подельнику пальцем в грудь:

— Настоящих пиратов нашего времени не сыщешь ни в Иностранном легионе, ни в парашютно-десантных войсках, несмотря на все их элегантные мундиры. Да-да! Нынешние авантюристы устремились на передний край совершенствования новых технологий. Не отстают от них и фармацевты, и я горжусь своей ролью в этой отрасли.

Я говорю все громче и громче. Но это бесполезно. Они меня не слушают. Фактически я разговариваю сам с собой. Я возвращаюсь к своему джину и к созерцанию лестницы — мрачного ряда ступеней на эшафот для подведения итогов мучительной любви, убитой женщиной, которую я люблю, а фактически — для казни приговорившего себя к смерти террориста. Чушь, сплошная чушь! Не хочу я умирать! Я приношу слишком большую пользу революции. Если мне и свойственно стремление к смерти, то оно принимает форму пожелания скорой смерти всем угнетателям и коллаборационистам. Но сейчас, когда я обвожу взглядом комнату, мне кажется, что все эти люди, имевшие когда-то шансы на успех у Гитлера и Муссолини, всё прошляпили. Что же до неофашизма, то «в первый раз как трагедия, во второй раз — как фарс». При взгляде на «Сынов Верцингеторикса», которые разбрелись по комнате, меня еще больше, чем прежде, поражает их нелепый вид. Это дилетанты от революции. История развивается не по их указке, и в самых глубоких тайниках своих усохших душонок они это сознают.

Жестокость уже перестала быть монополией прусских юнкеров, нацистов, рабовладельцев и плантаторов. В мое время политически мобилизованный рабочий класс, а также борцы за свободу народов Африки и Азии научились применять террористические акты и пытки гораздо эффективнее, чем когда-либо удавалось этим вышедшим в тираж реакционерам. К тому же умники, собравшиеся в этой комнате, — отнюдь не истинный противник. Истинный противник — это месье Руж, столь крупный торговец медикаментами из Гренобля, его приятель месье Жён, технократ из одного парижского министерства, месье Блю, руководитель профсоюза фермеров, месье Верт, романист с левого берега Сены, чьи книги все они читают, а также огромное большинство адвокатов, врачей, издателей, журналистов, библиотекарей и предпринимателей, которые трудятся на благо репрессивных демократических государств западного мира. Структуры тирании действительно многолики и коварны.

Отсюда следует, что Шанталь — попросту очаровательный анахронизм. Все, я ухожу. В конце концов, любовь к развратной женщине может лишь повредить моей репутации. Я жестом подзываю Нунурса, и мы вдвоем сталкиваемся лицом к лицу с Паоли.

— Было весьма приятно поболтать с вашими гостями. Очень жаль, что не удалось поблагодарить хозяина, но нам уже пора.

— Но вы же только что пришли! Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?

— Я чувствую себя прекрасно — разве что немного скучаю. Но благодарю вас за то, что оказали мне честь и приняли меня в доме де Серкисянов.

Не стой рядом со мной Нунурс, думаю, Паоли отказался бы пожать мою протянутую руку. Я подхожу к Кристе Маннерлинг, чтобы попрощаться и с ней. Предлагаю послать ей бесплатный образец пилюль для похудания, выпускаемых моей компанией. Потом:

— Все, Нунурс, идем отсюда.

Нынешней зимой французы потерпели поражение в Алжире. Года через два, от силы — через три, они признают независимость и выведут войска. Наверно, завтра я пойду в контору компании «Транс-атлантик»… Возможно, мы отправимся на Кубу — а может, и в Конго.

— Найдите зонтик, Нунурс.

Однако Нунурс преграждает мне путь. Мне следовало предвидеть, что с ним будет больше хлопот, чем он того заслуживает.

— Я пришел сюда не для того, чтобы пить фруктовый сок и слушать, как вы подшучиваете над своими белыми друзьями, капитан Наркоман. — Нунурс говорит шепотом, но его громовой шепот наверняка слышат Паоли и половина людей, стоящих в комнате у меня за спиной. — Легионер вы или мокрая курица? Что с вами? Ваша Шанталь должна умереть, и я пришел сюда ей это устроить. Сейчас я это сделаю, а вы мне поможете. Или мы немедленно идем наверх, или я вас тут же пристрелю.

Спорить с Нунурсом сейчас не время и не место. Я и сам только что понял, насколько бессмысленным будет убийство Шанталь.

— Довольно! Идем отсюда, Нунурс. Что-то стряслось. Где Шанталь? Где Морис? Похоже, все идет из рук вон плохо.

— Мы найдем ее наверху, а потом убьем.

Так мы и стоим, пристально глядя друг на друга, когда у меня за спиной раздается громкий крик:

— Капитан Руссель! Это же вы с бородой, не правда ли? Я прошу вас остаться!

Крик доносится из глубины комнаты, а голос принадлежит Морису. Паоли, который все это время стоял у открытой двери, готовясь провожать нас, снова закрывает дверь. Гости между нами расступаются, и Морис согнутым пальцем подзывает нас к себе. Мы направляемся к нему, но не успеваем приблизиться, как он кивком показывает в сторону лестницы:

— Вы нужны наверху. Сейчас вы необходимы моей дочери. Пожалуйста, поднимитесь.

В его голосе звучит нечто не совсем понятное. Угроза — безусловно, однако к ней, похоже, примешиваются вкрадчивые нотки.

— Идите наверх. Кажется, вас ждут. Ради Бога, быстрее!

Я смотрю на Нунурса. Готов ли и он действовать? Но он, похоже, совершенно сбит с толку и напуган. Мы поднимаемся по лестнице. Морис и Паоли стоят внизу и наблюдают за нами. Почему бы им сейчас не пристрелить нас? Или это должно произойти наверху, втайне от гостей? Ну конечно, на верхней площадке лестницы стоит корсиканец с винтовкой, а в дальнем конце коридора я замечаю другого, с таким же оружием. Ближайший из двоих охранников приветствует нас кивком.

— Ее спальня вон там, но, прежде чем войти, вы должны постучаться. — И он жестом велит нам проходить.

Несомненно, все идет из рук вон плохо, но я не вижу выхода из этой западни. Нунурс, утративший свою самоуверенность, заставляет меня стучаться в дверь, а сам плотно прижимается к стене и вертит головой, глядя то на одного корсиканца, то на другого. Из-за двери доносится странный звук, похожий на мяуканье. Я принимаю его за разрешение войти. Спальня большей частью погружена в темноту, но настольная лампа освещает кровать, на которой что-то трясется под одеялом. Пока Нунурс прикрывает меня пистолетом, я подхожу и срываю одеяло с кровати. Мяукающий звук делается еще громче. Его издает лежащее на кровати окровавленное существо — тело, закутанное в испещренную красными пятнами шелковую ткань. Я ничего не могу понять. Из ванной комнаты выходит Рауль и что-то говорит нам, но я не разбираю слов, ибо постепенно начинаю понимать, на что смотрю. Веки у Шанталь как-то странно дрожат — она непрерывно моргает. Я смотрю на Шанталь, но на Шанталь она не похожа.