Азарий Лапидус - Падающие в небеса Страница 44

– А почему же все эти годы ты ни разу не приезжал в Москву? – осведомился Михаил Петрович.

– Я приезжал несколько раз в составе официальных делегаций на один-два дня. День – доклад, встречи. Второй – по пути в аэропорт поездка на кладбище к дедушкам и бабушкам.

Авдеев утвердительно кивнул. Очевидно, приезды Липсица были зафиксированы российскими спецслужбами.

– Что же ты ни разу не позвонил? – с обидой спросил Сапожников.

– Я не знал, помнишь ли ты меня, захочешь ли встречаться, да и потом – те десять минут, которые я обычно имел для личных встреч, могли тебя просто обидеть.

– Жаль. Наверное, если бы ты меня нашел, у нас не случилось бы такого «романтического приключения». – Сапожников обвел рукой всех присутствовавших за столом.

– Кто знает? – Липсиц посмотрел на Авдеева, давая понять, что если кто и мог знать о возможных вариантах развития событий, то это Антон. Авдеев, не собираясь дискутировать на эту тему, отпил большим глотком из бокала, покрутил его в руках, посмотрел через содержимое на свет и поставил обратно на стол. Он сумел собраться с мыслями, наметил линию поведения и сейчас чувствовал себя абсолютно спокойно.

Антон Николаевич был профессионалом высочайшего класса, в его арсенале, как у классного футболиста, годами оттачивающего стандартные положения, существовал набор схем, позволяющих смоделировать практически любую жизненную ситуацию. Поначалу он растерялся, и произошло это потому, что его подопечный пошел по очень необычному пути, а потом в голове выстроилась цепочка, сложенная из последовательных действий. Хотя все происходящие события носили крайне нестандартный характер и казалось, их нельзя унифицировать, многолетний опыт аналитика позволил Антону адаптировать их под типовые модели поведения. Кто-то другой на его месте мог оказаться в данном положении ведомым и как итог проиграть, но Авдеев был не таким. С той минуты, когда он понял, что в состоянии снова контролировать ситуацию, тут же будто вознесся над сидящими рядом одноклассниками и принялся внимательно наблюдать, в каком ключе будет дальше развиваться беседа. Авдеев был готов в любой момент повернуть разговор в интересующем его направлении.

– Итак, если вы смогли в это поверить, я люблю Россию и не делал ничего, идущего ей во вред…

Сапожников перебил Липсица:

– Здесь ты лукавишь. Благодаря твоим разработкам Америка создала систему космического нападения, и об этом знает весь мир. Основная стратегическая цель – Россия. Это, наверное, от твоей большой любви к нашей Родине.

– Не говори ерунду, – спокойно парировал Липсиц. – Да, действительно, мои разработки положены в основу американской космической доктрины, но только не наступательной, а оборонительной!

После этих слов Сапожников потерял дар речи и с удивлением посмотрел на Авдеева, потом на Липсица и в конце остановил пристальный взгляд на Антоне. Тот, сделав вид, что не понял причину такой реакции Михаила Петровича, спросил:

– Ты смог бы мне пояснить, почему твои гениальные открытия происходят как по заранее разработанному плану: один раз в три года?

– Никогда не задумывался над этим, – ответил Мотя, и по тому, как он это сказал, Сапожников понял: «Он удивлен заданным вопросом».

Скрывать свои эмоции Липсиц не умел, и если Михаил Петрович догадался об этом, то Авдеев и подавно.

Почувствовав возникшую неловкость, Липсиц решил исправить положение:

– Мне кажется, это заявление объясняется тем, что у каждой идеи есть собственный жизненный цикл. Примерно так же, как у любого существа: рождение, жизнь и смерть. Считаю, что моя мысль как ученого, работающего на прикладную науку, материальна, она сначала рождается, потом живет, и вместо смерти ее используют в другом, измененном виде для развития техники и технологии. Мне интересны только первые две стадии, а третья – скучна и рутинна. Какие получатся спутники или их вооружения, меня не интересует.

Авдеев отрицательно покачал головой.

– Что, не веришь? – впервые потерял самообладание Липсиц.

– Не очень! Но ты продолжай, я случайно так отреагировал.

– Дело твое, можешь мне не верить! – обиженно произнес Липсиц. – Тем не менее продолжу. Первые две стадии, о которых я сказал, живут обычно года три, именно благодаря этому, по-видимому, и начинаются мои новые исследования с такой периодичностью. Я, кстати, до этого никогда не задумывался об установленной тобой временной зависимости.

Авдеев опять покачал головой.

На сей раз Липсиц взвился:

– Почему ты мне не веришь?!

– Потому что у нас есть другая информация – о некоем источнике, периодически дающем тебе новые импульсы для работы. Расскажешь…

Сапожников перебил Авдеева, к нему вернулось чувство осознания, где он находится и что сейчас обсуждается:

– Подождите! О какой ерунде вы сейчас говорите!

Он кричал, не в состоянии совладать со своими эмоциями. Сидящие за соседним столиком мужчины внимательно посмотрели на Сапожникова, видимо, взвешивая, стоит ли им уже вмешиваться в возникший скандал.

– Антон! Ты же мне говорил, что разработки Моти представляют огромную угрозу для нашей страны, а сейчас выяснятся, что это не так. Объясни мне!

Авдеев совсем не хотел принимать участия в той части разговора, которая не представляла для него практического интереса, но и отмолчаться сейчас не получалось.

– Что тебе объяснить? Я и сейчас продолжаю настаивать, что работы Липсица лежат в основе наступательных космических разработок США.

Сапожников перевел взгляд с Авдеева на Липсица.

– Ложь, – спокойно сказал Мотя, – ни одной моей работы не удалось использовать для создания наступательного вооружения. Только для обороны!

– Это невозможно. Ты же, Миша, понимаешь, что спутнику с оружием на борту совершенно безразлично, защищает он или нападает, и то и другое ему под силу. Согласен? – обратился Авдеев то ли к Сапожникову, то ли к Липсицу.

Михаил Петрович утвердительно кивнул, а Мотя, наоборот, пару раз отрицательно покачал головой и ответил:

– Конечно, нет! Я не строю спутников ни с оружием, ни без него. Моя роль совсем другая – создать математическую модель оборонительной доктрины на базе собственных научных работ. Повторяю еще раз! Как бы близко это ни казалось, оборонительная и наступательная доктрины отличаются принципиально! И если оборонительная полностью создана мной и моими коллегами, то наступательной я не занимался ни одной минуты.

– Почему? – спросил Авдеев.

– Не хочу. Вы знаете, как мечтали руководители вот этих, – Липсиц указал рукой на двух мужчин, – чтобы я занялся работой над наступательной доктриной. Но однажды, много лет назад, когда стало понятно, какая сила кроется в моих открытиях, я дал себе слово, что никогда в жизни ни один человек не сможет использовать их для причинения вреда другим. Порой над этим я думал больше, чем над самими изобретениями. Как ограничить их зону применения? И сегодня я говорю с гордостью себе и вам: все, что я делал, было необходимо для развития прогресса человечества…

– Постой, постой! – перебил Сапожников. – Ты хочешь сказать, что твои разработки не представляют опасности для России?

– Конечно!

– Антон, почему же вы меня обманули?

Авдеев решил не отвечать на вопрос, и без его ответа стало понятно, что Сапожников оказался обманутым. Вернее, отыграл роль преферансного болвана – вроде бы играл в игру, а к картам не притрагивался, все за него сделали другие игроки.

Сапожников выдержал паузу, попытался взять себя в руки и задал вопрос, который уже не имел большого смысла, но был очень важен для него:

– Мотя, ты веришь, что я оказался втянутым в эту историю при помощи большой лжи, состряпанной нашим одноклассником и его коллегами?

Теперь уже Липсиц взял паузу: он не представлял, как взрослого, умного и очень богатого человека могли втянуть в такую некрасивую историю без его собственного желания. То есть Миша пусть частично, но все равно виновен в сложившейся ситуации. Хотя, пожалуй, за это Мотя, как мягкий и интеллигентный человек, мог простить одноклассника. Всякое в жизни бывает, тем более что Сапожникова шантажировали каким-то криминалом. Для Липсица эта провинность Михаила была не столь важна. Главное, что он не мог простить Сапожникову, – тот впутал во всю эту мерзость его любимую дочь Софи. Такого он не смог бы простить ни одному человеку на Земле. И все-таки Мотя не хотел причинять боль никому.

– Да, – ответил он односложно.

Авдеев радостно заулыбался, он очень не хотел продолжения дискуссии на данную тему, а такой простой ответ предполагал, что эта часть беседы исчерпана, но Сапожников так не думал.

– Мне кажется, что ты произнес «да» только для того, чтобы не огорчать меня. Такое библейское всепрощение. Мне не надо от тебя подобного снисхождения. Если я и виноват перед тобой, то самую малость. Прости меня!