Роберто Боланьо - Третий рейх Страница 44

14 сентября

Встал в два часа дня. Чувствовал себя разбитым, но внутренний голос нашептывал, что мне следует как можно меньше времени находиться в гостинице. Я вышел на улицу, даже не приняв душ. Выпил кофе с молоком в соседнем баре, прочел кое-какую немецкую прессу, вернулся в «Дель-Map» и спросил про фрау Эльзу. Она еще не вернулась из Барселоны. Ее муж, естественно, тоже. В администрации настроены враждебно. В баре та же картина. Неприязненные взгляды официантов и всякое такое, впрочем, ничего серьезного. Солнце светило вовсю, хотя над горизонтом еще висели темные дождевые облака, а потому я надел пляжный костюм и пошел составить компанию Горелому. Велосипеды были разложены, но их хозяина поблизости не оказалось. Я решил подождать его и плюхнулся на песок. Я не захватил с собой книги, так что оставалось смотреть в темно-голубое небо и думать о чем-нибудь хорошем, чтобы время шло побыстрее. В какой-то момент я, естественно, задремал; пляж к этому располагал: здесь было тепло и немноголюдно, ничего похожего на августовское столпотворение. Мне приснился Флориан Линден. Как будто мы с Ингеборг находимся в гостинице, в комнате, напоминающей нашу, и кто-то стучится в дверь. Ингеборг не хотела, чтобы я открывал. Не делай этого, говорила она, не делай, если ты меня любишь. При этом губы у нее дрожали. Может, что-то срочное, с решимостью в голосе говорил я, но как только делал шаг к двери, Ингеборг вцеплялась в меня обеими руками, не давая двинуться. Отпусти меня, орал я, отпусти немедленно, а тем временем в дверь стучали все сильнее, и это наводило на мысль, что, вероятно, Ингеборг права и лучше всего затаиться и не открывать. В ходе нашей схватки Ингеборг упала на пол. Я смотрел на нее сверху, а она лежала, как в обмороке, раздвинув ноги. Тебя любой мог бы сейчас изнасиловать, сказал я, и тогда она открыла глаз, только один глаз, по-моему левый, огромный и невероятно голубой, и уже не спускала его с меня, куда бы я ни перемещался; этот взгляд тем не менее не был настороженным или обвиняющим, а, скорее, заинтересованным и немного испуганным. Не в силах больше выжидать, я приложил ухо к двери. Оказывается, с той стороны в дверь не стучали, а скреблись! Кто там? — спросил я. Это Флориан Линден, частный детектив, отвечал мне слабый голос. Вы хотите войти? — спросил я. Нет-нет, ни в коем случае не открывайте дверь! — воскликнул тот же голос, голос Флориана Линдена. На сей раз он прозвучал чуть громче, но все равно довольно слабо, было заметно, что сыщик ранен. Некоторое время мы с Ингеборг стояли молча, прислушиваясь, но из-за двери не донеслось больше ни звука. Казалось, гостиница погрузилась в морские пучины. Даже температура резко изменилась, и сделалось очень холодно, что мы, одетые по-летнему, сразу ощутили. Скоро холод стал невыносимым, и мне пришлось встать и достать из шкафа одеяла. Мы накрылись ими, но это не помогло. Ингеборг разрыдалась, повторяя сквозь слезы, что уже не чувствует ног и что мы замерзнем и умрем. Ты умрешь только в том случае, если уснешь, успокаивал я ее, отводя глаза. Наконец за дверью послышались звуки. Это были шаги: кто-то то приближался к двери на цыпочках, то снова удалялся. И так повторялось три раза. Это вы, Флориан? Да, это я, но мне уже нужно уходить, отвечал он. Что случилось? Кое-какие темные дела, мне некогда сейчас объяснять, но пока вы в безопасности, и если будете действовать с умом, то завтра утром вернетесь домой. Домой? Голос детектива сопровождался каким-то скрипом, переходящим в скрежет. Его расчленяют! — пришло мне в голову. Я хотел открыть дверь, но не мог встать. И не чувствовал ни ног, ни рук. Они были обморожены. С ужасом я понял, что нам отсюда не выбраться и мы умрем в этой гостинице. Ингеборг уже не шевелилась; она лежала у моих ног, закутанная в одеяло, и ее светлые волосы выделялись на фоне черных плиток пола. Хотелось обнять ее и пожаловаться на свое одиночество, но как раз в этот момент дверь открылась без моего участия. На месте, где должен был находиться Флориан Линден, никого не было, и только в конце коридора промелькнула чья-то гигантская тень. Дрожа всем телом, я открыл глаза и увидел, как огромное темное облако накрывает город и медленно, словно тяжелый авианосец, движется в сторону холмов. Было холодно; купальщики давно покинули пляж, а Горелый так и не появился. Не знаю, сколько времени я лежал так без движения и смотрел в небо. Спешить мне было некуда. Я мог бы лежать так часами. Когда же я все-таки поднялся, то направился не в гостиницу, а к морю. Вода была теплая и грязная. Я немного поплавал. Темное облако проплывало уже надо мной. Я перестал работать руками и ушел под воду, стремясь достичь дна. Не знаю, удалось ли мне это; хотя я нырял с открытыми глазами, под водой ничего не было видно. Море тащило меня за собой. Вынырнув, я увидел, что меня отнесло от берега не так далеко, как я думал. Я вернулся к велосипедам, поднял полотенце и стал им растираться. Впервые на моей памяти Горелый не вышел на работу. Дрожь все не унималась. Я сделал несколько наклонов, пару раз отжался и даже пробежался по песку. Окончательно высохнув, я обвязал полотенце вокруг пояса и направился в «Андалузский уголок». Там спросил рюмку коньяку, предупредив хозяина, что расплачусь чуть позднее. Спросил про Горелого. Никто его не видел.

День казался бесконечным. Фрау Эльза так и не вернулась, да и Горелый на пляже не показывался, несмотря на то что часов в шесть появилось солнце, а в районе косы, там, где начинались кемпинги, я различил плывущий велосипед, открытые зонты и фигурки людей, играющих с волнами. В моей части пляжа было не так оживленно. Многие постояльцы гостиницы отправились на групповую экскурсию то ли в винные погреба, то ли в знаменитый монастырь, и на террасе остались лишь несколько стариков да официанты. К тому времени, когда начало темнеть, я уже все обдумал и затем попросил администратора соединить меня с Германией. Перед этим я произвел ревизию своих финансов и понял, что денег мне хватит лишь на то, чтобы расплатиться по счету, переночевать в «Дель-Map» в последний раз и заправить машину. С пятой или шестой попытки мне удалось дозвониться до Конрада. Его голос звучал так, словно он только что проснулся. В трубке слышались еще какие-то голоса. Я сразу перешел к делу. Сказал, что мне нужны деньги. Что я думаю задержаться здесь еще на несколько дней.

— На сколько дней?

— Пока не знаю, все зависит от обстоятельств.

— Но по какой причине?

— Ну, это мое дело. Я верну тебе деньги сразу, как вернусь.

— Твои поступки наводят на мысль, что ты вообще не собираешься возвращаться.

— Что за чушь. Что бы я тут делал всю оставшуюся жизнь?

— Как я понимаю, ничего, но понимаешь ли это ты?

— Так уж ничего? Я мог бы работать гидом, открыть собственное агентство. Тут все кишит туристами, и человек, владеющий более чем тремя языками, еще как пригодился бы.

— Твое место здесь. Твоя карьера здесь.

— О какой карьере ты говоришь? В конторе?

— О творческой карьере, Удо, о статьях для Рекса Дугласа, о романах, да-да, уж позволь мне это сказать, о романах, которые ты мог бы написать, если бы не был столь безрассуден. О наших с тобой планах… Помнишь?

— Спасибо, Конрад. Да, я думаю, что смог бы…

— Тогда возвращайся как можно скорее. Завтра же вышлю тебе деньги. Тело твоего друга, должно быть, уже в Германии. История закончилась. Что ты еще хочешь там делать?

— Кто тебе сказал, что Чарли нашли? Ингеборг?

— Ну разумеется. Она за тебя очень беспокоится. Мы видимся чуть ли не каждый день. Разговариваем. Я рассказываю ей о тебе. О том времени, когда вы с ней еще не были знакомы. Позавчера водил ее в твою квартиру, ей хотелось посмотреть.

— Ко мне домой? Твою мать! И она зашла внутрь?

— А как же. У нее был свой ключ, но она не хотела идти туда одна. Мы там немножко убрались. Это было просто необходимо. Она забрала кое-какие свои вещи: свитер, несколько дисков… Не думаю, что ей будет приятно узнать о том, что ты просил денег, чтобы остаться в Испании еще на какое-то время. Она хорошая девушка, но ее терпение имеет предел.

— Что она еще там делала?

— Ничего. Я же говорю: подмела пол, выбросила испорченные продукты из холодильника…

— В бумагах моих не рылась?

— Да нет, конечно.

— А ты чем занимался?

— Боже мой, Удо, тем же, чем и она.

— Ладно… Спасибо… Говоришь, вы часто видитесь?

— Чуть ли не каждый день. Я думаю, потому, что ей не с кем больше поговорить о тебе. Она хотела позвонить твоим родителям, но мне удалось ее отговорить. Думаю, незачем их волновать.

— Мои родители не стали бы волноваться. Им хорошо известен этот городок… и гостиница.

— Ну, не знаю. Я мало знаком с твоими родителями и понятия не имел, как они среагируют.

— С Ингеборг ты тоже мало знаком.

— Это верно. Ты служишь связующим звеном между нами. Хотя мне кажется, что между нами зародилось что-то похожее на дружбу. За последние дни я ее лучше узнал, и она мне очень симпатична. Умная, практичная, не говоря уже о том, что красивая.