Франсуа Каванна - Сердце не камень Страница 44

— Ну, ее возраст… Мой возраст… И потом, вы могли бы узнать обо мне, ну… Всякое.

— Я знаю все о вас. Вы слышите? Все. К тому же из источника, мало расположенного к снисходительности.

— Мне кажется, я догадываюсь, что это за источник…

— Не имеет значения. Вас не пощадили. Но есть одна вещь, которую забыли мне сообщить, очень важная вещь, которую я узнала от самой Лизон: вы ей не солгали. Она все знала, когда вас выбрала, пришла к вам, осталась с вами, доверила вам свою жизнь. Именно она приняла реше­ние, она вас добилась. А когда Лизон принимает решение…

— Вы спросили меня в самом начале разговора, рассчитываю ли я жениться на Лизон.

— Верно. И что? Каков ответ?

— Видите ли…Брак не входит в мои планы.

— Счастлива слышать это.

— Простите?

— Если бы вы ответили мне "да", во-первых, я знала бы, что вы солгали: увас есть законная жена, с которой вы расстались, но не развелись. Затем, даже если вы были бы… свободны, я отговорила бы вас. Лизон просила вас об этом?

— Нет.

На самом деле, сцена, что мы сейчас разыгрываем, вовсе не обратная версия "Дамы с камелиями". Диалог принимает все более удивитель­ное направление. Очень спокойно она говорит:

— Пусть все останется как есть. Не меняйте своего решения. Не женитесь на Лизон. Не делайте ей ребенка. Ничего непоправимого. Любите друг друга, дайте друг другу все возможное счастье, но будьте свободными один от другого. Не живите вместе: очень быстро это превращается в ярмо, в привычку, в пресыщение, в медленное соскальзывание к обыденности.

Должно быть, она увидела в моем взгляде что-то, чего я вовсе не хотел показать, что мелькнуло в нем помимо моей воли, так как она нашла нужным оправдаться:

— Не посчитайте меня слишком поспешно эгоисткой и ревнивой матерью или расчетливой особой, жертвующей второстепенным ради главного и ожидающей, что после окончания приключения блудное дитя бросится в ее объятия и они смешают сладкие слезы встречи. Прошу вас, поверьте в мою искренность, поверьте, что я не спятила и не ищу выгоды и что я от всей души хочу, чтобы Лизон была счастлива, чтобы она не повторила моей плачевной судьбы. Оставьте мне Лизон, да, я говорю вам это без зазрения совести, я не стану давить на нее, как не делала этого и раньше. Ее прибежище будет у меня, вот и все. Мы будем говорить о вас.

Волнение перехватило мне горло. Эта женщина находит в себе смелость вести себя так, как ни одна мать не повела бы себя в подобных обстоятельствах. В лучшем случае "понимающие" матери закрывают глаза в ожидании того, чтобы юность прошла, таковы, мол, нынешние нравы, не правда ли? Эта же оберегает Лизон с чуткостью волчицы, разделяя мораль дочери, они единомышленники. Каким образом она Догадалась, что я не смогу причинить боль Лизон? Она знает обо мне все. Она знает, что Лизон не единственная, и принимает это… С меня снято бремя вины! Значит, существует женщина, мать, которую мое "патологически буйное либидо", как говорит Агата, не шокирует, для которой я не являюсь чем-то вроде монстра, которая даже доверяет мне счастье, жизнь своей возлюбленной дочери… Может быть, это Лизон ее убедила? Из них двух, матери и дочери, Лизон сильнее. Лизон знает, чего хочет, и добивается своего. Столкнувшись с действием такой воли, ее мать, восторженная, но внушаемая, вечная жертва, вечно виноватая, совершенно не способна ей сопротивляться.

Я чувствую облегчение и одновременно слегка удручен этим подобием материнского благословения. Я ощущаю, как испаряется дух чего-то запретного, который окутывал наши встречи. Я считал, что мы за­щищены покровом тайны, и вот мне объявляют, что мы были на свету и за нами следили чьи-то глаза, доброжелательные конечно, но все равно нескромные. На ум мне приходит одно слово: теща… Это похоже на правду! Что-то изменилось. "Она" всегда будет с нами. Я говорю себе, что больше не смогу не думать о ней даже в наши самые интимные мо­менты. Отныне нас трое…

Дойдя до этой темы в своих размышлениях, я признаюсь себе, что такая идея волнует меня "кое-где", она пробуждает во мне странные и смущающие видения. Заниматься любовью с Лизон и с матерью Лизон одновременно… Я спрашиваю у нее:

— Вы знаете мое имя, а я вашего не знаю.

Она улыбается:

— Это не секрет! Изабель.

Что за дьявол толкает меня взять ее руки, соединить их в моих и вздохнуть:

— Изабель…

— Да?

— Изабель, есть одно новое обстоятельство. Что-то такое, что вовсе не облегчит нам жизнь, ни одному из нас троих.

Она ждет молча, сжав губы. Можно подумать, она знает, что я сейчас скажу. Нечто чудовищное. Тем хуже, я говорю:

— Дело в том, что с тех пор как вы вошли в эту дверь, ну, в общем, я люблю вас, Изабель, люблю вас! Смертельно. Верьте мне.

Она не вздрагивает, не отнимает рук. Ее глаза грустны и нежны как никогда, ее улыбка выражает все сожаление мира.

— Лучше было бы ничего не говорить, Эмманюэль.

Я чувствую, как ее руки сжимаются в моих. В первый раз ее такие ясные глаза избегают моих. Но… Она взволнована так же, как я, честное слово! Подумала ли она о том же, о чем подумал я? Представила ли себе то же, что я? И взволновало ли это ее так же, как меня? Но тогда… Не в одной только моей голове расцветают фантазии! Она разделяет мою горячку, вторгается в мой бред, словно я ввел ее за руку… Мать и дочь на одном и том же ложе… Преступный соблазн кровосмешения. Пусть это только греза, но разделенная греза очень близка к реальности. Я говорю себе, что она будет думать обо мне "в такие мгновения", так же, как я думаю о ней. Что мое наслаждение вызовет у нее наслаждение-двойник, может быть даже одновременно. Моя экзальтированность так велика, что я готов поверить в передачу мыслей.

Я подношу ее руки к губам, одновременно лаская себя ими и целуя их. Она часто дышит, будто задыхается. Ее грудь колеблется в такт дыханию… О, какие усилия мне приходится прикладывать, чтобы сдержаться и не припасть к ее груди!

Желание захватывает меня, я всего лишь самец, сорвавшийся с цепи и одержимый похотью… Зачем сдерживаться, зов пола ревет в ней, как во мне, мы слишком много любезничали на манер персонажей Мариво, слишком играли словами и гибельными заклинаниями, и вот теперь оказались перед моментом истины. Я заключаю ее в объятия, я ищу ее рот…

Она первая опомнилась. Она вырывается из моих рук, отталкивает меня, бледная, решительная:

— Нет, Эмманюэль.

Она встает, поправляет одежду. У меня такой вид, какой бывает у всех мужчин в подобных обстоятельствах: растерянный. Я что-то бормочу. Например:

— Простите меня.

— Не говорите напрасных слов. Прощать нечего. Я хотела этого так как вы. Но этого не будет. Нельзя, чтобы это случилось. Это было бы

— — Это было бы… Чудовищно?

— Я не искала такого чрезмерного слова. Я не сужу. Это было бы ужасно, вот и все.

— Я думаю, что Лизон в состоянии понять многое, гораздо больше, чем вы предполагаете.

— Может быть. Даже наверняка. Но… я сама? Смогу ли я долго быть "понимающей" сама? Не стану ли я ревновать к моей Лизон? Ненавидеть ее, кто знает? В таком случае мы действительно окажемся в чем-то чудовищном! По уши!

— Но опасности нет! Великий поток взаимной любви осеняет вас и Лизон. Я только вспомогательный элемент. Скажем… катализатор. О, катализатор, который вовсе не жалуется на свою судьбу…

— Она взъерошивает мне волосы:

— Милый ветреник!

— Ветреник, это правда. С той только особенностью, что мою любовь не уносит ветер. Влюблен однажды, влюблен навсегда. И с вами так же, Изабель. Я люблю вас, я буду любить вас всю жизнь, что бы ни случилось.

— Тогда любите Лизон из любви ко мне. Но чтобы никогда больше об этом ни слова.

Она краснеет, добавляет совсем тихо:

— Любите меня в Лизон.

— Я вас уже любил в ней, не зная того. Теперь знаю.

— Поклянитесь, что не будете об этом больше говорить.

— Я не клянусь. Я ограничиваюсь тем, что не лгу. Согласен. Буду молчать. Это станет нашей тайной.

Дверь хлопает. Оказывается, я не запер ее. И кто же появляется с растрепанной ветром гривой и швыряет свои книжки, даже не глядя, куда они упадут. Лизон, конечно. Лизон, сияющая, как всегда, когда приходит, особенно если это неожиданно.

Она слегка пятится от удивления при виде матери, и сразу же следует взрыв ликования:

— Мама! Как я рада! Я знала, что в конце концов ты придешь! Очная ставка. Изабель, красная от смущения, готовая от чувства вины провалиться сквозь землю, виноватая неизвестно в чем, виноватая только потому, что уродилась такой… А я застыл, как застигнутый ревнивым мужем любовник.

Лизон бросается матери на шею, душит ее поцелуями. Она заметила ее растерянность. Ничто не ускользнет от Лизон.

— Садись, мама. Я бы выпила баночку пива. У тебя нет пива на холодке, Манюэль?

— Я уже уходила, — говорит Изабель.

— Да, но ты больше не уходишь: я же здесь. О, как здорово быть всем вместе!