Ирвин Уэлш - Дерьмо Страница 44

Вхожу в кабинет. Вид у Тоула расстроенный, если не сказать убитый. Странно, но почему-то это не доставляет мне ни какого удовольствия. Что-то не так. Со мной. Мне не по себе. Надо меньше пить. Чертов алкоголь меня доконает.

Думал, что, может быть, стоит пошантажировать Тоула, заручиться его поддержкой при решении вопроса о повышении в обмен на сценарий, пусть и без первых трех страниц. Некоторое время речь идет только о безнадежно затормозившем расследовании дела Вури, потом Тоул говорит:

- Что-то все у меня не ладится, брат Робертсон.

Не подозревает ли Тоул, что я приложил руку к исчезновению его сценария? Или раскидывает какую-то хитрую карту?

- Что так, брат Тоул? - надменно спрашиваю я.

- Потерял несколько файлов. Он показывает на компьютер.

- Компьютерных? - уточняю я. -Да.

- Я не большой поклонник новых технологий. Компьютеры не для меня. По-моему, они чем-то напоминают наших братьев вольных каменщиков: не важно, сколько дерьма в них напихано, важно не забывать подставлять им плечо.

Тоул болезненно улыбается, и лицо у него становится задумчивым, но уже в следующий момент он говорит нечто такое, что смущает и в то же время ободряет меня.

- Братья часто поддерживают друг друга так, что и представить себе трудно. - Он устало улыбается и добавляет: - Если узнаешь что-то, Брюс, дай мне знать. Буду признателен.

- Ты имеешь в виду файлы и все такое? - спрашиваю я, разыгрывая из себя придурка.

- Все, - фыркает он.

От разговора с Тоулом остается какой-то неприятный осадок беспокойства. Ощущение триумфа прошло, его сменили горечь и пустота. Почему, сам не знаю. Так или иначе день, похоже, уходит из-под контроля. Я думаю и думаю о... о каких-то глупостях.

Стейси. Рождество. Кэрол.

На хуй все это дерьмо! Она - отрава. Угроза для себя самой и для других. Что ж, у меня новость. Для нее, для Ниддри, для Тоула: Брюса Робертсона вам не наебать. Правила остаются. Мои методы - это мои методы.

Бывает иногда, думаешь, что хуже дня уже и быть не может. Ошибочка! Всегда может быть еще хуже; дела идут так, что никакого просвета и не видно.

Сейчас тебе будет хуже, Брюс, мой милый, милый друг, потому что она уже здесь, поджидает нас, возле самого выхода.

- Брюс, - говорит она, когда мы, делая вид, что не замечаем се, пытаемся пройти к машине.

Ее голос - шипение змеи. Бруууссссс... Бруусссс...

Давай перекроем газзззз, Бруусссс... нет, то Крисссси. А это Шшшширли. Вспоминаю, у Ссстейссси был мультик на видео, «Книга Джунглей». И была там поющая змея. Доверьсссся мне... Как же ее звали? Шерхан? Нет, Шерхан это хренов тигр...

- Привет, Ширли. Нам нельзя здесь разговаривать. Давай встретимся в пабе за углом через десять минут.

- Но, Брюс... - говорит она, и ее лицо корчится в жалобной гримасе, однако никакой снисходительности нет и быть не может; есть только закон, которому должно подчиняться.

Это относится и к общественным законам, тем, которыми мы руководствуемся в повседневном общении. Она пытается пересмотреть условия заключенного нами контракта. В контракте ясно сказано, что никаких глупостей в личной и частной жизни между нами не будет, и вот теперь этот долбаный контракт нарушается. Нет, нет и снова нет!

Брууссс...

- Повторяю, мы не можем разговаривать здесь. Послушай, я не собираюсь повторять два раза. Увидимся в пабе через десять минут.

В глаза бьет солнечный свет, безуспешно пытающийся побороть холод шотландской зимы и мешающий мне разглядеть эту шлюху. Резко поворачиваю и иду к автостоянке.

Хрен тебе, а не десять минут! Слышу за спиной ее крадущиеся шаги. Не отстает. Надеюсь, нас по крайней мере никто не видит. Дура не понимает, какое оружие против меня дает всем этим ублюдкам: Тоулу, Ленноксу, Гиллману, Драммонд и им подобным. Ее присутствие в моей компании может быть использовано для нанесения смертельного удара по мне.

Крутой шотландский коп Брюс Робертсон слышал, как стучат каблучки шлюхи, следовавшей за ним по бетонированной площадке. Он думал о ногах, приданных этим каблучкам, и о той Мекке, к которой они вели. Не важно, сколько паломничеств туда совершено, Робертсон никогда не отказался бы побывать там еще раз. Он слышал ее учащенное дыхание, представлял, как колышутся ее тяжелые груди, эти теплые и влекущие молочные железы, так хорошо ему знакомые... Ну и распиздяй же ты, Тоул! Сценарист хуев! Любой раздолбай может накатать такое дерьмо!

А вот идея у Тоула верная. Впусти в голову столько, сколько влезет, голосов и спрячься в толпе. У нас их много. Может быть, столько, сколько глистов, съедающих нас изнутри. Уличные рекламы приглашают нас выпить «теннентса» - а почему бы и нет? Еще одна предлагает опробовать новый «фиат уно». Легко. Можно даже вместе с «теннетсом».

Ха!

Есть!

Ошибочка!

Давай, беби, попробуй моего бекона, отведай моего охуительного бекона!

Заходим в бар «Рэг Долл». Пропускаем пару стаканчиков. Вообще-то не так уж мы и злимся, как хотим показать. Вообще-то.

Вообще-то!

Ширли - интересная сучка. В ней все фальшивое, все искуственное, но подать себя умеет; по крайней мере ее макияж сочетается с нашими гормонами, заставляя нас поверить в то, что выглядит она примерно так, как когда-то. И только потом, когда пушка уже отстрелялась, мы видим ее истинное обличье - карикатуру на себя прежнюю.

Сучка, она сучка и есть. И сейчас ей ничего не надо, как только отведать нашей поросятины.

Мы вспоминаем все, что у нас было. А было немало, потому что я драл се много лет. Много-много-много-много раз.

- Нам надо бы сделать кое-что и для себя, - сказал я ей однажды. - Ребята в школе, Стейси тоже. Ты сыта, и я наелся. Почему бы нам двоим не повеселиться? Плохо от этого никому не будет. Живем только раз.

Годы обмана. Мы оборачиваемся и видим ее. Сейчас, постарев, она еще больше напоминает Кэрол. Впрочем, Ширли всегда была потяжелее и покрупнее.

Ну же, детка, отведай нашего...

Она открывает рот, и в нашей голове возникает шум. Мы, я, мы видим, как ее рот принимает овальную форму, форму мольбы, и слышим послание: Бруусссс.

Ладно, если хочет, то получит. Они все получат свое.

Мы сидим за столиком в барс. Говорит она. Бар почти пустой. На линолеуме полоски света. Мы видим отчет о футбольном матче на последней странице «Ивнинг ньюс». Интересно, играл ли Стронак. Мы киваем смутно знакомому недоумку в форме, который только что вошел и разговаривает с барменом. У недоумка слишком длинный язык, и если он разболтается в столовой, там всегда найдутся готовые послушать, вроде педика Инглиса, чьи уши настроены на прием любой брехни, которая только может слететь с неосторожных губ. Пора уходить.

- Здесь нельзя разговаривать, - говорю я, и мы вызываем такси.

Машина подходит быстро, и мы сразу же садимся. От стука мотора, тепла и ее духов в штанах у меня поднимается, и я закрываю се рот своим, прерывая поток трескотни. Мой язык проникает все дальше, в самое горло... Нас бросает вперед. Такси останавливается. Мы дома.

Есть!

Я, мы... Я бросаю ее на незастеленную, вонючую кровать, всю в крошках и желтоватых пятнах от высохшей спермы, и жадно приникаю к ее пизде, лакая из нее, облизывая, глотая. От нее пахнет земляникой. Мыло. Ей это нравится, но она не желает принимать в рот мой напрягшийся, подрагивающий хуй, мой шелушащийся, грязный, противный хуй; она отталкивает его от лица и тянет вниз, и вот мы оба уже готовы кончить, и тогда я приподнимаюсь, переворачиваю ее и засаживаю ей сзади. Она недовольна, ей не хочется принимать в себя эту тошнотворную елду, излечить которую не сумел доктор Росс, но ей хочется кончить, и мы ебемся как бешеные и приходим к финишу почти вместе. Таковы правила.

Таковы правила. Она лежит, удовлетворенная и полусонная, получив свою порцию. Лежит рядом с мужем своей сестры. Она снова добилась своего, она снова заставила нас уступить. Мы опустошены. Брууссс...

Мы сидим в постели. Я закуриваю и говорю:

- Помнишь, как я отъебал тебя в первый раз?

- Как ужасно ты выражаешься! Она упрямо надувает губы.

- А чего еще ты от меня ждешь? Как еще сказать? Помнишь, дорогая, как мы в первый раз занимались любовью?.. Ха-ха-ха. Когда это было, в восемьдесят пятом? В восемьдесят шестом? В любом случае не меньше десяти лет назад. Кэрол... Мы еще и женаты были недолго. Ты пришла к нам, и вы обе изрядно нализались. А я отвез тебя домой. Помнишь?

- Помню.

Ее лицо искажается. У нас есть своя, общая история, но она не хочет это признавать.

- Я отымел тебя прямо на заднем сиденье. - Мы улыбаемся. - Помнишь, что ты тогда сказала? Нет? Никогда не рассказывай Кэрол. Вот что ты сказала. Десять лет с перерывами тебя дрючил муж твоей сестры. Помнишь, как приезжала к нам в Австралию? Помнишь, как мы развлекались втроем, ты, я и та, местная, Мадлен? Веселая у нас была троица. Как она тебе вылизывала. Тебе нравилось. Ты просто ерзала от нетерпения, так хотелось, чтобы тебя отдрючили. Стоило Кэрол только отвернуться, и ты уже тут как тут. Помнишь?