Грэм Грин - Брайтонский леденец Страница 45

Распахнув дверь своей комнаты, Малыш зажег пыльную лампочку без абажура.

– Ну вот, лучшего предложить не можем, – сказал он, отступив в сторону, чтобы не загораживать широкую медную кровать, умывальник с разбитым кувшином и лакированный платяной шкаф с дешевым зеркалом.

– Здесь лучше, чем в любом отеле, – заметила она, – больше похоже на дом.

Они стояли посреди комнаты, словно не зная, что дальше делать.

– Завтра я немножко здесь приберусь, – наконец проговорила она.

Он с силой хлопнул дверью.

– Не смей здесь ничего трогать! – воскликнул он. – Это мой дом, слышишь? Я не позволю тебе лезть сюда и менять тут все…

Малыш со страхом следил за ней… каково это, прийти в собственную комнату, в свое логово и обнаружить там чужого…

– Чего ты не снимаешь шляпу? – спросил он. – Ведь ты останешься здесь?

Она сняла шляпу и плащ… Так начинается смертный грех. «Вот за что людей обрекают на адские муки», – подумал он… В передней зазвенел колокольчик. Малыш не обратил на него внимания.

– Субботний вечер, – проговорил он, ощущая горечь во рту, – пора ложиться в постель.

– Кто это? – спросила девушка, когда колокольчик снова зазвенел; он с уверенностью сообщал тому, кто стоял снаружи, что дом уже больше не пуст. Она пересекла комнату и подошла к Малышу, лицо ее было бледно.

– Это полиция? – спросила она.

– Почему это должна быть полиция? Кто-нибудь из приятелей Билли. – Но ее предположение поразило его. Он стоял и ждал звонка. А тот больше не звонил.

– Ну, не можем же мы стоять так всю ночь, – сказал он, – давай лучше ляжем спать. – Он почувствовал сосущую пустоту внутри, как будто несколько дней ничего не ел. Снимая пиджак и вешая его на спинку стула, он старался делать вид, что все идет своим чередом. Обернувшись к ней, он увидел, что Роз не сдвинулась с места; тоненькая, полуребенок, она стояла, дрожа, между умывальником и кроватью.

– Ага, – начал он издеваться над ней, а у самого во рту пересохло, – значит ты трусишь"! – Он как бы вернулся на четыре года назад и подбивал школьного товарища на какую-то проделку.

– А ты разве не трусишь? – ответила Роз.

– Я? – Он неуверенно засмеялся в ответ и шагнул вперед, в нем едва лишь теплилась чувственность; как насмешка вспомнилось ему вечернее платье, обнаженная спина, «Я полюбил тебя с первого взгляда в Санта-Моника…»

В каком-то порыве гнева Малыш взял ее за плечи и подтолкнул к кровати… Он спасся от района Парадиз, а пришел вот к этому…

– Смертный грех, – проговорил он, впитывая в себя аромат невинности, стараясь ощутить вкус чего-то похожего на причастие… Медный шар кровати, безмолвный, испуганный и покорный взгляд Роз… Он сокрушил все в безрадостном, грубом и решительном объятии… крик боли, а потом снова трезвон колокольчика.

– Боже мой, – проговорил Малыш, – неужели нельзя оставить человека в покое? – Он открыл глаза в полумраке комнаты, чтобы посмотреть, что он наделал, – это показалось ему больше похожим на смерть, чем конец Хейла и Спайсера.

– Не ходи. Пинки, не ходи! – умоляла Роз.

Его охватило странное чувство торжества: вот он и достиг вершины человеческого бесстыдства – в конце концов это не так уж и сложно. Он подверг себя этому испытанию, и никто не посмеялся над ним. Не нужно ему ни Друитта, ни Спайсера, только… В нем проснулась слабая нежность к соучастнице его подвига. Он протянул руку и ущипнул ее за мочку уха. А в пустом холле заливался колокольчик… С Малыша как будто свалилась огромная тяжесть. Теперь он мог встретиться с кем угодно.

– Придется пойти узнать, что этот стервец хочет.

– Не ходи, Пинки, я боюсь!

Но он чувствовал, что больше никогда ничего не будет бояться; убегая с ипподрома, он боялся, боялся боли, а еще больше боялся вечного проклятья – внезапной смерти без отпущения грехов. А теперь ему казалось, что он уже проклят, и больше ему никогда не придется ничего бояться… А мерзкий звонок все звенел, проволока гудела в передней… Над кроватью горела лампочка без абажура – девушка, умывальник, закопченное окно, неясное очертание какой-то трубы, голос, шепчущий: «Я люблю тебя. Пинки». Так вот что такое ад, нечего тут беспокоиться, ведь это его собственная, привычная комната. Он сказал:

– Я сейчас вернусь. Не бойся. Я сейчас вернусь.

На верхней площадке лестницы Малыш положил руку на новую, еще не окрашенную перекладину починенных перил. Он слегка потряс ее, чтобы убедиться в ее прочности. Его подмывало ликующе закричать от сознания собственной сообразительности. А внизу заливался звонок. Малыш глянул вниз – расстояние большое, но нельзя было с уверенностью сказать, что, упав с такой высоты, человек расшибется насмерть. Раньше эта мысль никогда не приходила ему в голову, но бывает ведь, что люди с переломанным позвоночником живут несколько часов, он знает одного старика, тот до сих пор бродит с проломленным черепом, который трещит на морозе когда старик чихает. Малышу казалось, что кто-то невидимый ей помогает… Звонок все звенел, точно зная, что он дома. Он спустился вниз по лестнице и споткнулся на рваном линолеуме – это жилье не подходит для такого человека, как он. Малыш ощущал беспредельную энергию, там, наверху, он не только не потерял жизнеспособности, а приобрел ее. Исчез только страх. Он не имел представления, кто там стоит за дверью, но испытывал злобную радость. Протянув руку к старому звонку и схватив его, он почувствовал, как за проволоку дергают. Пока он не прошел всю переднюю, продолжался этот странный поединок с незнакомцем, и Малыш одержал победу. Дергать за веревку перестали, в дверь застучали кулаком. Малыш выпустил звонок из рук и подкрался к двери, но тут же за его спиной опять начался звон, надтреснутый, глухой, настойчивый. Скомканная бумажка со словами «Заприте свою дверь. Желаем хорошо провести время» попалась ему под ноги.

Он резко распахнул дверь и увидел за ней Кьюбита, хмурого и совершенно пьяного; кто-то поставил ему синяк под глазом, дыхание у него было зловонное – выпивка всегда портила ему пищеварение.

У Малыша еще усилилось чувство торжества: его победа была беспредельной.

– Ну, а тебе что здесь нужно? – спросил он.

– У меня тут вещи, – ответил Кьюбит, – хочу забрать свои вещи.

– Тогда входи и забирай их, – сказал Малыш.

Кьюбит бочком вошел. Он начал было:

– Я не думал, что увижу тебя…

– Давай, давай, – прервал его Малыш, – забирай свои манатки и уматывайся.

– А где Дэллоу?

Малыш не ответил.

– А Билли?

Кьюбит откашлялся. Малыш ощутил его зловонное дыхание.

– Послушай, Пинки, – пробормотал он, – ты да я… почему нам не быть приятелями? Какими всегда были.

– Никогда мы не были приятелями, – отрезал Малыш.

Кьюбит как будто не расслышал. Он прислонился спиной к телефону и пристально смотрел на Малыша хмельным и настороженным взглядом.

– Ты да я, нас нельзя разлучить, – сказал он хриплым, от застрявшей в горле мокроты, голосом, – мы ведь вроде братьев. Связаны одной веревочкой.

Малыш следил за ним, прислонясь к противоположной стене.

– Мы ведь с тобой, вот что я скажу… Нас нельзя разлучить, – повторял Кьюбит.

– Думаю, Коллеони не захотел прикоснуться к тебе даже тросточкой, – сказал Малыш. – Ну, и я не подбираю его отбросов, Кьюбит.

Кьюбит прослезился, у него дело всегда кончалось этим; по его слезам Малыш мог определить, сколько стаканов он выпил. Кьюбит плакал против воли, две слезы, как капли воды, вытекали из желтоватых белков его глаз.

– Тебе не за что так со мной обращаться, Пинки, – сказал он.

– Лучше забирай свои вещи.

– Где Дэллоу?

– Он ушел, – ответил Малыш, – все ушли. – В нем опять зашевелилось чувство жестокого озорства. – Мы совсем одни, Кьюбит, – продолжал он. И взглянул в глубину передней на новую заплату линолеума в том месте, где упал Спайсер. Но это не подействовало, слезливость у Кьюбита прошла, он стал угрюмым, злым…

– Нельзя относиться ко мне, как будто я дерьмо какое-то, – сказал Кьюбит.

– Это так к тебе Коллеони отнесся?

– Я пришел сюда как друг, – продолжал Кьюбит, – ты не можешь себе позволить не принимать моей дружбы.

– Я могу позволить себе больше, чем ты думаешь, – ответил Малыш.

– Тогда одолжи мне пять бумажек, – быстро подхватил Кьюбит.

Малыш покачал головой. Его вдруг охватило нетерпение и гордыня – он заслуживал большего, чем эта перебранка на потертом линолеуме под запыленной лампочкой без абажура, да еще с кем? – с Кьюбитом.

– Ради Христа, – сказал он, – забирай свои вещи и уматывай.

– Я ведь кое-что могу порассказать про тебя…

– Ничего ты не можешь.

– Фред…

– Вот тебя-то за это и повесят, – усмехнувшись прервал его Малыш. – А не меня. Я слишком молод, меня не повесят.

– Есть еще и Спайсер.

– Спайсер свалился вон оттуда.

– Я слышал, что ты…

– Слышал, что я?… Кто же этому поверит?