Канта Ибрагимов - Детский Мир Страница 45

Вскоре Максим защитился, и далее было все, как предсказывал Богатов: Филатов — заведующий кафедрой грозненского нефтяного института и далее — мечта! Хорошая, двухкомнатная квартира в центре города. Но это счастье было страшно омрачено. Перевозили они кое-какую утварь в новую квартиру из общежития. Сам Филатов хилый работник — инвалид. Решила Анастасия ему подсобить, лишь маленько напряглась — выкидыш, уже не первый, не второй — сапог надзирателя зоны оставил след.

Узнав об отдельной квартире, приехала на новоселье мать Анастасии. Было лето. На юге, в Грозном, где было умеренно тепло, много фруктов, да забота дочери — ей очень понравилось. Вернувшись в Москву, мать рассчиталась с «мерзкой» работой, чего, как дворянка, она всю жизнь гнушалась, оформила пенсию, как сказала — «заколотила» комнату в коммуналке и навсегда переехала жить в Грозный.

— Всю жизнь растила дочь. Не могу же я на старости в одиночестве быть, да и уход мне нужен.

Потеснились супруги: меньшую комнату предоставили маме, в большей — сами. И до этого жили в мире. А тут постоянно напряженная атмосфера, словно кто-то чужой, гость. Это мать никак не смирится с их браком, не иначе, как «сожитель», кличет она Максима.

— Да венчались мы в Кривояре, у его родителей, — пытается примирить их дочь.

— Да откуда в такой дыре священник? Одно название «Кривой яр» чего стоит! А как без моего благословения?

— Ну давай здесь в церковь пойдем.

— Ты что, сдурела? За такого хромого да кривого, по добру свою дочь выдавать. Да и поздно уже, сколько вы, небось, нагрешили!? Оттого и детей нет.

— Мама! — топает дочь в гневе, ей не до домашних распрей. Врачи советуют ей больше не рисковать, здоровье не позволяет, да и вообще-то уже и возраст не молодой. Так неужели она останется бездетной, одинокой; она так мечтает о ребенке, даже чужого увидит, сердце биться чаще начинает.

Поначалу она даже от врачей скрывала, что вновь беременна. Оберегая плод, еле-еле ходила, чуть ли не на цыпочках. А когда и врачам и домашним объявила, все схватились за голову, за ее жизнь страшась.

Шестнадцать недель она выходила, поняла, что все, плод не держится, слегла в больницу. И мало кто поверит, целых три месяца она на ноги не встала, ни разу, даже сидя, не позволила телу занять вертикальное положение; исхудала, пролежни заработала.

И когда плоду было уже семь месяцев, врачи настояли на преждевременных родах — кесарево сечение. На свет появился мальчик; хилый, маленький, с волосиками на голове.

Еще полтора месяца была Анастасия в больнице — врачи выхаживали ребенка. Теперь она ходила сколько могла, и если в период беременности к ней никого не допускали, то ныне, не каждый день, а в день по два раза к ней наведывался Максим. Они были так рады, так счастливы: при встрече мало говорили, лишь пожимали друг другу руки, глядели в глаза. Очень долго выбирали имя, точнее выбирала она, а он на все был согласен, и всегда твердил:

— Главное, ты жива, ты здорова. Настя! Настенька моя!

Иногда к ней приходила мать, видимо чаще не могла, тоже болела. Ни разу не справилась о ребенке, только о ней, и то:

— Как ты? Чуть не померла. И было б за что! Ребенка хоть будете крестить?

— Мама, ты опять за свое?

— Не за свое, а за божественное. Некрещеных ублюдков нечего растить, проку от них не будет.

— Мама! — топнула дочь.

— Что «мама»?. Посмотри на своего «сожителя». Что он, единственный сын — вроде бы кормилец, для своих родителей сделал? В десять лет раз в родительский дом не едет, копейку не пошлет — сам иждивенец.

— Мама!?

— Не перебивай. Ребенка в чреве надо воспитывать. Тебя учу, — чтоб ты сына выучила, как я тебя, а не как твоего «сожителя».

— Мама! — уже тише.

— Молчи! Кого твой ненаглядный инвалид-валенок вырастит? Раз в полгода к родителям письмо пишет. А отец умер, вспомни, на телеграмму — телеграммой ответил: «Выражаю соболезнование, скорблю. Не могу приехать. Сын». Тьфу, какой он сын? Да и кому нужен такой сын?!

— Мама, ведь были важные дела — аспирант его защищался, я болела. Да и не здоров он, и денег у нас тогда не было на дорогу.

— Что значит «аспирант», жинка болела, а что такое отец?! На такой случай мужчина должен деньги хоть из-под земли достать. А здоровье? Здоровье будет, если пить и курить как сапожник не будет. Все меня выкурить пытается.

Наверняка данная тема, и не впервой, была затронута и в доме, пока Анастасия лежала в больнице. Пришел Максим в больницу и понуро объявил:

— Раз ты разрешилась, все вроде хорошо, поеду на недельку в Кривояр, хоть на могилку схожу, помяну как положено.

Ну, что бы ей сказать: «Не езжай». Пожелала счастливого пути, передала привет, попросила от себя купить подарки, и: — «Потеплее оденься, там ветры, зима».

Экономя время, а может и деньги, Максим Филатов поехал не через Москву, а напрямую через Минводы — Волгоград, с пересадками. По этому маршруту, как и во все времена, ходили поезда дополнительные, местные, без должных удобств, отопления, с большими задержками. Где-то его просквозило. Захворав, вместо планируемой недели, провел дома более двух. Как чуточку полегчало, тронулся обратно.

После ранения в легкие, приступы кашля у него были всегда, а тут чуть сильнее. Анастасия не обратила на это внимание, все мысли и заботы теперь вокруг сына. И лишь когда Максиму совсем стало плохо, температура, потом озноб — вызвали врачей, сразу же положили в гарнизонный военный госпиталь, к которому он был прикреплен, и в то же день перевели в республиканский туберкулезный госпиталь, — открытая форма, инфекционно опасен.

Для Анастасии самое страшное — лишь бы сын не заболел. Не пронесло — инфекция в легких. Заметалась она меж двух огней, а потом поняла, в первую очередь спасать надо ребенка. Вновь легла с ним в больницу.

За один год она потеряла троих, самых близких людей. Вначале умер Богатов. Прямо из больницы она пошла на похороны, чтобы отдать последнюю дань столь доброму человеку.

После двух месяцев лечения ее с сыном выписали. Врачи ничего не обещали, говорили — может так, может. Иногда ребенку становилось совсем хорошо, он просто расцветал, сиял, и какое она испытывала счастье, ночью прижимая его к себе. А потом, вдруг ни с того ни с сего он прямо на глазах хирел, становился вялым, как промерзший по весне ранний цветок. И тогда она не спала, всю ночь опасаясь страшного, вновь прижимала его к себе, пытаясь высосать в себя его хворь. Не судьба. Меньше годика гостил с нею мальчик. Еще пару месяцев спустя не стало Максима.

Если бы не мать рядом, очень худо было бы ей. А так мать то приласкает, то поплачет с ней, а то наоборот:

— Что ты нюни развесила? Все предписано Богом! Чистых быстро к себе забирает. На, сыграй-ка лучше для них, говорят, они только музыку и песни с земли слышат.

Порой веря в это, порой не веря, орошая скрипку отчима горькими слезами, играла Анастасия унылые мелодии.

— Да что ты делаешь? — и тогда возмущалась мать. — Сыграй для них что-нибудь веселенькое, а то они с тоски помрут.

— Так они уже померли.

— Дура, дура, крестись. Молиться надо. И не померли они, а Бог благословил, к себе призвал. И до нас очередь дойдет, молись.

И вправду, в молитвах и в музыке она нашла хоть какой-то покой, успокоение. Но к прежней жизни вернуться не смогла, так и бросила неоконченную докторскую диссертацию.

— Может, в Москву вернемся? — как-то предложила мать.

— Никогда, могилки должны быть ухожены.

Будучи доцентом кафедры покойного мужа, Анастасия Тихоновна всю жизнь, вплоть до следующей в ее жизни войны, преподавала студентам физику. Но это была обыденная монотонная жизнь, которая ей удовлетворения не доставляла. А ее теперь нестерпимо тянуло к детям, и она вновь вернулась в лоно искусства: стала преподавателем в музыкальной школе. Там-то и был ее учеником Илья Столетов, чересчур упитанный, холеный мальчишка, за которым каждый день на персональной машине приезжала важная, расфуфыренная особа и каждый раз:

— Ну как мой сыночек Илюша?

А что она скажет, что слуха нет, ленив, чванлив, и даже пререкается. Нет, она всегда говорит о детях хорошо.

— Ничего, ничего, я думаю будет еще лучше.

— А как инструмент? На нем он играет лучше? С таким трудом в Москве достали, год заказ ждали.

Да, скрипка у Ильи прекрасная, может, даже лучше, чем инструмент отчима, и такой в Грозном, пожалуй, нет. Но при чем тут скрипка, если ребенок бездарен? А она все равно в ответ:

— Инструмент на зависть, и понятное дело, лучше стал играть.

И вдруг — дикая бестактность:

— А та скрипка где?

— Какая скрипка?

— Скрипка Мальдини, что вы у Аркаши-дурачка выудили. Да вы не волнуйтесь, все в прошлом, я не о том, и подойдя вплотную, шепотом. — Любые деньги заплачу, и никто не узнает.

Ни слова не смогла сказать в ответ Анастасия Тихоновна; ее ученик и той сын — Илья рядом стоял. А послать бы следовало, потом жалела.