Мишель Фейбер - Дождь прольется вдруг и другие рассказы Страница 45

— В одном из этих домов наверняка есть телефон. Если, конечно, сюда уже провели электричество, — сказала Фэй Барратт задумчиво, собираясь с силами, чтобы постучаться в какую-нибудь дверь и попытаться завоевать симпатии аборигенов. Основная проблема заключалась в том, что такими вещами лучше всего заниматься, когда ты одна, — попутчики в данном случае только мешают. К тому же подобные штуки ей удавались обычно только с собратьями-американцами — несколько лет назад во Франции она безуспешно пыталась обратить на себя внимание публики в привокзальном кафе и добилась участия только со стороны польского столяра, у которого, впрочем, не было денег.

— Я вижу телефонные провода, — сообщил Геррит Планк. — Повсюду. — И спокойно, сдержанно показал вверх, подняв одну бровь и одновременно указательный палец.

— Кое-чего не хватает, — сказала Джун Лабуайе-Сук, — инсталлятора!

Данная реплика, впрочем, относилась уже не к телефонным коммуникациям, а к Нику Клайну, которого действительно нигде не было видно.

— Деревня гребаных Проклятых,[5] — заключил Мортон Краусс. — Резня, понимаешь, бензопилой в Техасе.

Ник Клайн же тем временем пил пиво в деревенском пабе и вовсе не собирался никого ни о чем просить, разве что еще об одной кружке пива, и хозяин немедленно удовлетворил эту его просьбу, сразу же признав в посетителе серьезного потребителя алкоголя, имеющего большой и многогранный опыт в данной сфере.

Сидя за столиком в «Инвер Инн», Ник изучал меню на стене, размышляя, настолько ли он голоден, чтобы рискнуть съесть нечто отличающееся от копченой говядины с маринованными овощами, которой он завтракал каждый день в гриль-баре «Хуанита». Ник, единственный из художников, благодаря стараниям Гэйл Ферленг и банка First National, обладал солидным запасом шотландской валюты, но загвоздка заключалась в том, что он не имел ни малейшего представления, что такое стовиз.[6] Он был на все сто уверен, что не хочет ни шотландского пирога (68 пенсов), ни биф- или чизбургера (£1.20), ни копченых сарделек (£1.70), ни лазаньи или цыпленка под соусом карри (£1.86). Так что оставался только стовиз (£1.70).

Ник еще какое-то время, прищурившись, пил пиво. Может быть, кто-нибудь из посетителей затронет тему стовиза и тогда Ник сможет понять, что это такое.

Паб был чистеньким и непретенциозным, в таких залах собираются бойскауты. Машина для игры в пинбол и бильярдный стол стояли в ожидании игроков. Кроме Ника в пабе находился только старик с собакой, которая прикорнула у его ног, обутых в шлепанцы. За стойкой, украшенной рядами перевернутых бутылок с виски, декоративных тарелок и целлофановых пакетиков с чипсами, владелец паба протирал стаканы, в то время как его жена по телефону делала ставки на лошадей.

— Номер пятый, Выбор Капитана, — говорила она в трубку. — Номер шестой, Любимец Евы. По пятьдесят пенсов на оба номера.

Ник обратил внимание на ее странный акцент и задумался над тем, сколько времени ему предстоит провести в Шотландии. Пусть кто-нибудь другой позвонит Гэйл: он терпеть не мог говорить по телефону. А если даже никто не позвонит, Гэйл все равно его рано или поздно найдет: прежде всегда находила. Но если придется ждать слишком долго, то можно ведь и без денег остаться.

— А эта Фиона бабенка-то ничего — ну, знаешь, племянница того плотника из Килдари.

— Петтигрю?

— Ага, того самого.

Никто так и не поднимал тему стовиза, а Ник уже почти допил вторую кружку. На стене напротив него висела петиция: «Мы, нижеподписавшиеся, требуем, чтобы британское правительство снизило акциз на пиво». К этому моменту петиция была подписана восемью гражданами, проживающими в Инвере. Нику пришло в голову, что он тоже с удовольствием бы под ней подписался, потому что пиво относилось к числу ценностей, в которые он верил. С другой стороны, Гэйл всегда просила его не подписывать ничего, не посоветовавшись предварительно с ней. Все-таки придется ей позвонить. Телефон уже освободился.

— Будьте добры, — сказал Ник.

— Да, сэр.

— Еще одно пиво, пожалуйста.

Прошло несколько минут, и в паб вошли три молодых человека в рабочих комбинезонах, за которыми следовали четверо художников. Интересно, подумал Ник, вспомнит ли кто-нибудь о его предложении позвонить Гэйл Фреленг, но вместо этого они — женщины, по крайней мере — тут же стали интересоваться наличием общественного транспорта. Коротышка с сальными волосами в это время нашептывал что-то на ухо здоровенному голландцу, который морщился и старался не вслушиваться.

— Автобус только что уехал, — сказал владелец паба. — Да и шел он все равно в Портмахомак, а вам совсем в другую сторону.

— А что, назад он не поедет? — спросила Фэй Барратт.

— Ну… и да, и нет, — ответил владелец. — Обратно он поедет другой дорогой, через Нью-Гиниз, Маккейз, Лох-Аи…

— А следующий когда?

— Школьный автобус в полпятого.

Такой ответ явно не порадовал художников, и, пошептавшись, они направились к выходу. Ник Клайн поспешно встал и заплатил за пиво, решив не отставать от коллег — на тот случай, если они вдруг попадут в такое место, откуда можно позвонить Гэйл Фреленг. Мортон Краусс, который из принципиальных соображений никогда не носил при себе иностранной валюты — разве что мелочь, не больше пяти долларов в переводе на американские деньги, — с интересом посмотрел на странной расцветки банкноты, мелькнувшие в руках Ника Клайна.

— Мы за тебя волновались, старик, — сказал он. — Думали, вдруг ты заблудился.

— Да нет, я просто сидел тут, — отозвался Ник, засовывая странные золотистые монетки к себе в карман.

— Мне стовиз и пинту пива, — сказал один из юнцов в комбинезоне, когда Ник выходил из паба следом за товарищами по несчастью.

Через полчаса до художников дошло, что предложенный Джун Лабуайе-Сук план — выйти на шоссе и поймать такси — попросту неосуществим. За это время мимо них проехала красная «Тойота», полная подростков переходного возраста, микроавтобус «Фольксваген», битком набитый детишками, и трактор, волочивший за собой загадочного назначения устройство. Над головой, то в одну, то в другую сторону с гудением пролетал реактивный бомбардировщик, словно гигантское насекомое, встревоженное треском пулеметных выстрелов, доносившихся с расположенного за болотами полигона.

— Может, поискать гостиницу? — предложил Ник.

Из головы у него не выходил образ трех юнцов в комбинезонах, сидящих в баре над тарелками с горячим, дымящимся стовизом, хотя, как выглядит сам стовиз, Ник, естественно, не имел ни малейшего представления.

— Я обратно в деревню не пойду, — заявила Фэй. — Там одни тупые грязные мужики.

— А ты, Геррит? — поинтересовалась Джун Лабуайе-Сук.

Она знала, как правильно произносится его имя, и даже смогла вспомнить, когда они с ним впервые заговорили, в каком стиле он работает. Тем не менее Геррит оказался непоколебим.

— Вряд ли, — ответил он.

— Тебе тоже не нравятся тупые грязные мужики? — Сарказм, вложенный в эту фразу, задел голландца за живое.

— Я ничего подобного не утверждал, — поморщился он. — Я не знаю, что это за люди. Просто если уж я решил идти вперед, то зачем возвращаться назад?

Джун Лабуайе-Сук обратила взор на Ника Клайна, но тот отошел на несколько ярдов и изучал что-то лежавшее на дороге — судя по всему, задавленного кролика. Мельком взглянув на Мортона Краусса и на секунду задумавшись, имеет ли смысл с ним говорить, Джун направилась к Нику.

— Славный! — сообщил Ник, показывая пальцем на кролика. Джун посмотрела на шкурку, распластанную на асфальте.

— Может, возьмешь его с собой в Штаты? — сказала Джун, пытаясь понять, все ли у этого парня в порядке с мозгами.

Ник покачал головой.

— У меня уже были с этим проблемы однажды на Фиджи. В аэропорту. На таможне. У меня в чемодане лежало несколько задавленных лягушек. Сухих, как осенние листья. Я объяснил таможенникам, что они совсем сухие. Но взять их с собой мне все равно не разрешили.

— Боже, какая жалость! — вздохнула Джун. — Послушай, давай вместе вернемся в деревню.

— Вместе? — Ник покраснел. — А зачем я тебе?

Джун вздохнула и раздосадовано пожала плечами.

— Неужели не понятно, Ник? Это крошечная, Богом забытая деревушка, и ты хочешь, чтобы я, одинокая женщина, одна отправилась в бар, где полно незнакомых мужчин? Меня могут изнасиловать, убить, зарыть посреди поля, и никто ничего не узнает.

— А что изменится, если с тобой буду я?

— Это очень традиционное общество, не так ли? Если женщина одна, ее считают своей законной добычей. Если же с ней парень, то, по их понятиям, она принадлежит ему.

— Ну, тогда ладно. Только если мне ничего не придется делать.