Игорь Ефимов - Неверная Страница 45

Мы поддавались, пятились, отступали. Моя мать корила меня в письмах и по телефону, возвращала поздравительные открытки внука, усыпанные красными исправлениями – двадцать ошибок в пяти строчках. Да, она согласилась на нашу эмиграцию из страны. Но из ее книжного царства?! Это было уже слишком.

Потом начались мучения с выбором колледжа. Марик мог бы бесплатно учиться в том институте, где преподавал Додик, льгота для штатных преподавателей. Но он и слышать не хотел о том, чтобы оставаться под нашим крылом. Вырваться! Дохнуть воздуха свободы! Выбрал городок в трех часах езды на север и уверял нас, что именно там обитают – преподают – лучшие светила в области изменений климата. Да, его интересуют ветры, дожди, ледники, смерчи, молнии, штормы. Он станет главным специалистом погодных предсказаний и вовремя предупредит нас о новом потопе, чтобы мы успели построить себе Ноев ковчег.

В колледже он отказался жить в общежитии, но в складчину с приятелями арендовал полуразвалившийся дом. Спальни в нем были на втором этаже, они выходили дверьми на галерею, шедшую вокруг большого центрального зала. Крыша над залом давала возможность мгновенно узнавать об изменениях погоды над городком. Ночью через нее можно было любоваться звездами и пролетающими самолетами. Свет луны помогал обитателям обходить дыры в полу галереи. Свет в доме часто отключали за неуплату счетов.

Мы старались помогать нашему сыну входить в самостоятельную жизнь. Это было непросто. Наши советы отвергались с порога. Наша моральная поддержка объявлялась попыткой вторжения в личную жизнь. «Да-да, вы настоящие взломщики! Все эти свои моральные догмы вы используете, как отмычку, как топор, чтобы вломиться в кабинку моей независимости!» Деньги принимались, но при условии полной безотчетности. «На что потратил? Не ваше дело».

Додик придумал хитрый ход: вместо денег стал посылать ящики с продуктами. Макароны, рис, банки с горошком, с сардинами, с компотом, пакеты с сухим супом – залей кипятком и ешь. На почте на него смотрели с подозрением. «Что вы посылаете? Продукты? Неужели в тех краях наступил голод? Нет? Нормальный супермаркет, все есть на полках? Тогда почему не послать просто чек?» Марик раздражался на наши посылки. Но его приятели-студенты потом сознавались с благодарностью, что не раз им пришлось бы идти спать голодными, если бы не Додиковы ящики.

Учился Марик жадно, с азартом. Когда приезжал на каникулы, главной темой разговоров становилась именно погода. Дожди, ураганы, молнии, град, снежные штормы, раскаты грома перестали быть для него просто опасными капризами скандалистки-природы. Они превращались для него в чьи-то невнятные и грозные послания, в свистящую и грохочущую речь, которую ему предстояло расшифровать. У него открылась необычайная чувствительность к переменам атмосферного давления. Приближение бури он ощущал заранее, как птица или пчела. «Упало на две десятых дюйма», – говорил он, качая головой. Додик бежал к барометру проверять – почти всегда совпадало.

Особенно Марика увлекали – поражали – зачаровывали – смерчи. Эти черные чудовища, которые могли спрыгнуть на землю в любой момент и начать крутить-крушить все на своем пути, жили в его воображении воскресшими динозаврами, драконами из сказки, экранными Годзиллами. А смельчаки, которые пытались приблизиться к ним и отыскать разгадку их рождения и смерти, представлялись смелыми рыцарями, кидавшимися в неравную схватку. Он хотел стать одним из них.

Их профессор метеорологии летом устраивал экспедиции для охоты за штормами и смерчами, нанимал по дешевке своих студентов и растягивал их в цепочку наблюдательных пунктов поперек главной тропы атмосферных хищников. Техас, Оклахома, Арканзас, Канзас страдали сильнее других. Не проходило года без того, чтобы несколько городков в этих штатах и десятки ферм не были сметены, раздавлены, разбросаны обломками по окрестным полям.

Я помирала от страха каждый раз, когда по телевизору показывали очередное нападение, кидалась к телефону. Но конечно, именно в такие моменты Марика не было – и не могло быть – в мотеле. Ибо при первых же признаках непогоды они с напарником кидались к арендованному автомобилю и мчались наперехват. Увидеть своими глазами, подъехать поближе, заснять на пленку, замерить скорость ветра – это была их охота, их страсть. И как они гордились, если это удавалось!

На мои мольбы и уговоры Марик только отмахивался.

– Пойми, – говорил он, – на сегодняшний день смерч – это террорист номер один. От него – от них – гибнут каждый год десятки, если не сотни людей. В тысяча девятьсот семьдесят четвертом за два апрельских дня – триста погибших, шесть тысяч раненых. В мае восемьдесят пятого за один день – сто убитых, тысяча раненых, три тысячи разрушенных домов. Ураган виден со спутника, о его приближении нас извещают за два-три дня. Смерч нападает внезапно, его приходится ловить – изучать – на земле. Пока мы не поймем природу его возникновения, мы не сможем вовремя предупреждать людей.

Он объяснял нам – недоумкам – новейшие теории. Мелькали слова: радар Допплера, шкала Фуджиты, пыльный дьявол, индюшачьи башни. Град следовало различать по размерам: горошина, пенни, четвертак, гольфовый мячик, теннисный, бейсбольный и самый крупный – град-убийца – грейпфрут. У молний тоже были свои имена: шар, цепочка, синяя струя, ветка, паук, вилка, лента, стаккато.

– А знаете, как фотографируют молнии? Это ведь такой непредсказуемый персонаж – никакой фотографический гений не успеет навести камеру и нажать на спуск. Поэтому камеру устанавливают неподвижно и затвор открывают заранее. Объектив смотрит в ночь. Ливень приближается, слышен гром. Секрет в том, чтобы открыться природе и терпеливо ждать. Молния сама осветит и пейзаж, и себя в нем, над ним. Она попадет на пленку, как рыба в расставленную сеть. Или как небесный гость, которого надо ждать с открытой дверью.

Но у меня перед глазами плыли только картины разрушений. Моторная лодка, пробившая крышу дома. Водосточная труба, обмотавшаяся вокруг дерева с содранной ветром корой. Алюминиевые полотнища лопнувших зернохранилищ. И ошеломленные, измазанные грязью и кровью люди, бродящие среди развалин, подбирающие то разбитую лампу, то альбом с фотографиями, то раздавленную куклу. А Марик был где-то совсем-совсем рядом, мчался навстречу этим чудовищам. Хуже, чем война, бомбежки, артобстрел. Его летние каникулы оборачивались для меня мучительной бессонницей.

Он мечтал сделать какое-нибудь – хоть маленькое – открытие. Однажды выскочил полуголый из ванной, стал звать нас. «Смотрите, смотрите! Да не сюда – на слив. Видите, как вода уходит и образует вращающуюся воронку. Она так похожа на маленький смерч! Если в верхних слоях атмосферы скопится тяжелый от влаги воздух, он может как бы пробить нижние слои и устремиться к земле со страшной силой, вот так же вращаясь. Эх, построить бы модель, провести испытания!»

Вращение и устойчивость – как они связаны? Почему Земля вращается, а Луна – нет? Купил большую детскую юлу и подолгу смотрел, как она делает свои пируэты на полу. Потом вдруг увлекся автомоделями. Ему хотелось построить тяжелую и плоскую, как камбала. Чтобы она умела вползти в середину смерча и по радиокоманде вцепиться в землю специальными винтами. Так, чтобы никакой ветер не смог оторвать ее и унести. Тогда бы измерительные датчики на ее спине могли сделать нужные замеры в самой утробе чудовища.

И вдруг все оборвалось. Как всегда, несчастье ударило не там и не тогда, где и когда его ждали и боялись. Опасные летние каникулы уже кончились, Марик вернулся в колледж, занятия возобновились. В теплое осеннее воскресенье поехал с подружкой Глорией на озеро искупаться. Легкий дождь подкрался неспешно, вежливо погромыхивая издалека. Подружка не хотела портить прическу, убежала в автомобиль. Марик весело плескался под дождем, нырял, распевал, звал ее обратно. Потом он рассказывал полицейским, что самой молнии не видел, только слышал удар грома над головой. Видимо, она полыхнула, когда он был под водой. Вынырнул, поплыл к берегу. Собрал валявшуюся одежду, помчался к автомобилю.

Глория сидела как-то странно выгнувшись, с оскалом улыбки на лице. Он подумал, что у нее случилась судорога. Или даже эпилептический припадок. Схватил ручку двери, но тут же отдернул обожженные пальцы. Только тогда заметил, что краска оплавилась в нескольких местах. Он обернул руку рубашкой, открыл дверцу. Девушка выпала из машины, как застывший манекен…

Вскрытие подтвердило: убита молнией. Марик во всем винил себя. Ведь он знал, знал, что в грозу не следует оставлять машину на возвышении! На несколько недель он впал в какую-то омертвелость. Забросил занятия, не отвечал на письма, на звонки. Психиатр, осмотревший его, посоветовал отдых. Мы приехали, чтобы забрать его домой. Он подчинился безвольно, равнодушно. В машине несколько раз повторил: