Ирина Потанина - Русская красавица. Антология смерти Страница 45

— Но это не решение проблемы, — продолжил Рыбка, — На радиостанции надо как-то повлиять. Не деньгами. Лимит вливаний в этом направлении мы уже исчерпали.

— Да что на них влиять? — не выдержала звезда, — Если людям песни запали, они будут звонить и заказывать. Если нет — что уже поделаешь. Над творчеством надо работать, а не над радио.

— Это конечно, — засуетился Рыбка. Он, как оказалось, боялся показаться излишне приземлённым и недостаточно творческим. — Это само собой… — он улыбнулся звезде, как ребёнку, которого нужно успокоить, но кроме этого нельзя и о пиаре забывать…

— Знаю! — властно выкрикнул Артур, — Марина, ты должна написать новую песню. Что угодно, лишь бы в припеве фигурировало название какого-нибудь динамитного FM. Причём, в положительном смысле, с прямой рекламой. Типа, — Артур задумался, — Например, Алисина песенка Высоцкого очень подошла бы для пропаганды наркотиков. Помнишь, /Чтобы не попасть в капкан, /Чтобы в темноте не заблудиться,/Чтобы никогда с пути не сбиться,/ Нужен очень мощный план./ Ты понимаешь?

— Там было /нужен очень точный план/, — поправила Марина, — Хотя сказка наркоманская. И идею я поняла. Можно что-то из уже готовых текстов переделать. Смотри, — когда речь шла о творчестве, звезда и Артур всегда непроизвольно обращались только друг к другу, Рыбке они в этом не доверяли, — /Я сегодня спать не лягу./ Я сегодня буду кушать./ Не чуть-чуть, а очень много,/Может даже килограмм./ А потом, прикончив флягу,/ Стану ля-ля-ля-ля слушать,/ Мне кайфово с ля-ля-ля-ля/А со мной кайфово вам/ Вместо «ляли» поставим название радио. С кем ты договоришься?

Звезда уже расхаживала по кабинету, додумывая.

— Да не стану я ни с кем договариваться! — Артур вспылил из-за непонимания. Ставь любое радио, они сами будут эту песню крутиить в качестве саморекламы. Без всяких договорённостей. Сечёшь?

Звезда схватила блокнот, черканула о необходимости доработать песню. Этот текст ей давно хотелось куда-то использовать. Она любила его дурашливость.

Все присутствующие склонились над блокнотами.

Взгляд звезды невольно перебрался через плечо Артура и упёрся в его записную книжку. «Марина-пианина», — было написано там, вместо деловых пометок. Звезда еле удержалась от желания немедленно полезть в блокнот Рыбки.

— Освобождаем коридор, освобождаем, — засуетился Ильич, нервно похлопывая по крепкому заду миловидную уборщицу.

— А чё это? — возмутилась та, не отодвигаясь, — Мне ж тоже охота посмотреть, кто нам тут полы топчит. Или кого, Ильич, важного ждём?

— Да нет. Музыкальную шушеру. Певичка эта… Чебуршака, или как там её. Сейчас, должна быть. — охранник снизошёл до объяснений, — Ты уж, будь добра, слиняй куда-нибудь. Ейный администратор хотел ни с кем по дороге не встречаться.

— Оно и понятно, — поделилась своими соображениями уборщица, — У неё, болезной, с лицом что-то. Она на людях только в маске ходит. Ясное дело, что встречать никого не хочет. Зато поёт душевно.

— Понятно, — Ильич без особой надежды уставился на двери лифта. А вдруг повезёт, вдруг Чебурашка без маски сюда приедет? Деньги, они лишними не бывают. Жена Ильича за песнями Чебурашки следила очень тщательно и недавно обзавелась целью, во что бы то ни стало, выиграть акцию. «Не ради денег, а для интереса!» — сказала она, а сама уже мебель новую в спальню присмотрела и вооружила мужа фотоаппаратом-мыльницей, как только узнала, что певичка будет гостем следующей передачи. Ильич отругал глупую бабу — он на солидной службе, что за глупости, — но, услышав сумму вознаграждения, фотоаппарат взял.

Двери лифта распахнулись, и в коридоре засуетилась странная делегация. По-солдатски чеканя шаг, впереди шла рыжая гримёрша в камуфляже. «Она-то ей зачем?» — удивился Ильич, — «И сюда пролезла. Что мазать будет? Маску, что ли?» Гримёрша была известна в студии, как баба разбитная, с сильным характером и нестандартной ориентацией. Следом шла сама Чебурашка. В прозрачном сарафане, бесстыдно демонстрирующем обтянутое кусками чего-то блестящего тело. «Бесстыдно — это я хорошо для семейного отчёта придумал», — похвалил себя Ильич. Ещё Чебурашка была в кокошнике и страшной маске с прорезями, как на колпаках палачей в фильмах.

— От страшилище! — невольно выдохнула уборщица.

— А ты на голову не смотри, — посоветовал Ильич. Вообще ему Чебурашка понравилась. Тем, что шла себе спокойно и тихо, без претензий, будто и не была звездой, и будто не её песнями Ильича дома доставали жена с дочкой. Обычно гости передачи начинали громко кричать ещё в коридоре. Обшучивали интерьер, ругали журналистов, жаловались на жару (в коридоре действительно было душно), в общем, всячески обращали на себя внимание, чтобы всякий, включая уборщиц с охранниками, сразу мог определить, кто из спешащей толпы звезда и гость, а кто — персонал. А эта шла себе тихонечко, руку, как на подлокотник от кресла, небрежно оперев на ладонь высокого худого джентльмена с чёрным хвостом. — Ты на голову не смотри, у бабы сила не в ней.

— Срамота! — восхищенно усмехнулась уборщица в ответ, оглядев всё остальное. Осуждать вдохновения не было. Разве ж такую, со страшилищем вместо лица, осудишь… Даже самые сквернонастроенные женщины не принимали Черубину за конкурентку, потому спокойно любопытствовали.

Далее следовали знакомые и незнакомые лица. Ильич скептической усмешкой проводил их глазами до дверей. В кармане у каждого, он был уверен, была припасена старенькая «мыльница».

— Поехали! — скомандовал режиссёр, и на жаркой от прожекторов площадке начались съёмки ток-шоу. Зрителей снимали отдельно, поэтому на освещенном пространстве остались только пышнобородый ведущий и Черубина.

Звезда нервничала незаметно. Маска и парик усиливали жару, лоб взмок, под мышками, наверное, образовались пятна, и Марина опасалась, что неопытный оператор случайно заснимет компрометирующий кадр.

Вспомнилась история из прошлой жизни. Над белой курткой свинтуса как-то подшутили. Приклеили под мышки два коричневых куска меха. Свинтус пришёл домой растревоженный. Ухохатывался и жаловался одновременно.

— И за что?! — наигранно негодовал он, — Подумаешь, фантиками из-под конфет админу карманы забил. Ну, он у меня завтра попляшет! Представляешь, еду в метро, держусь за поручень. Справа вспышки смеха и явная неврастения. Изумлённо оглядываюсь. Точно… Глаза отводят от меня. На всякий случай меняю руку. Тут уж полвагона вообще падает со смеху… Ну, админ, ну собака… Маринка, честь семьи страдает! Что делать будем?

Порешили закидать админа неприлично пылкими СМСками. Из интеренета на сотовый. Вот его жена-ревнивица обрадуется! А Пашенька бы, наверное, от такой шутки сразу с инфарктом слёг. Слишком уж он несамокритичный, этот Пашенька. Хвала небу, что отделалась…

Марина вспоминала всё это, а сама привычно отвечала на вопросы.

— В 1984 году Николаем Зыковым была сконструирована и сделана кукла «Русская Красавица». Полуграмотная такая, очень душевная марионетка. Она всех тогда покорила, а, значительно позже, и меня. Я была на одном из её показов. Нас всем детдомом туда водили. Что и по какому поводу показывали — не помню, а вот кукла в душу запала. Как увидела, так сразу в груди что-то сжалось. «Это же я, — думаю дурочкою шестилетней, — Это же я!» Потом в студенчестве книгу Ефремовскую прочитала. Нет, я не соплеменник Таракановой, просто порода та же, ничего больше. А недавно совсем, когда над названием группы думали, спорили. Я, конечно, «Русскую красавицу» сразу предлагала. А Артур-артдиректор мне «С именем Черубина о названии группы думать?! Ты, мать, в своём уме?» А я ему: «Я идею несу, а не имя. А имя моё, неизвестными шутниками данное, идеи этой не отражает. Вот у Земфиры другая история, её по делу назвали, «Земфира» — по латыни — «непокорная», то есть такая же, как её музыка, и справедливо, что группа её именем называется. А наша музыка из древней Руси происходит, при чём здесь Черубина?» И тут нам из-за соседнего стола подарочек передают. Приглянулась я кому-то, решили угостить. Киваю, улыбаясь в пределах вежливости, с Артуром целуюсь демонстративно — нет, мы с ним просто коллеги, но надо ж было как-то угощателей отвадить, — смотрю на этикетку подарочка и ахаю. И Артурка мой тут же сдаётся. «Судьба», — говорит. Потому что приносят нам бутылку «Русской красавицы». Приятная водка, между прочим. Только сейчас её уже, по-моему, не выпускают. Так что во взятках за рекламу меня обвинить нельзя, — звезда смеялась, а ведущий ей вторил. Вообще эта пара производила странное впечатление. Он весь в бороде, она — в маске. Оба законспирированные донельзя. Всю съемку Марине страшно хотелось дёрнуть его за бороду — проверить, настоящая ли. Но звезда не решалась. Не от скромности, а из боязни нарваться на месть. Косы у звезды тоже были искусственные. — Никакого розового детства, — продолжала отвечать звезда, цитируя Ахматову, потом расшифровывала: — В детдоме жить страшно, никому не порекомендую. Получив стипендию в своём театральном, я впервые попробовала мороженое. Накупила на все деньги, а потом слегла с ангиною… Песни я писала всю жизнь. Только вы меня игнорировали. Не знаю, почему… Красивая слишком. Наверное, поэтому… Красивой женщиной быть сложно. Кроме внешности, в тебе ничего тогда не замечают. А если замечает кто, так считает, что ему это почудилось… Да пела я! Артур мне и концерты организовывал, и на фестивали возил — да нет, говорю же, мы просто коллеги, сейчас даже скорее враги, чем друзья. Артур, слышишь, с эфира тебе заявляю, козёл ты Артур, но работать с тобой хорошо! Смотрели на меня, все звёзды смотрели… Не буду сейчас фамилии произносить, вы ж помните, какая буча поднялась, когда я в одном интервью честно рассказала, к кому я пошла показать свои тексты, и что он мне предложил для раскрутки… Не буду я спать ради имени! Я ж о любви пою! Значит, ради неё и сплю, что за вопрос. Нет, слово трахаться не терплю. Он слишком техническое. Заниматься любовью — вот мой термин… Так вот, на то они и звёзды, чтобы только себя видеть. Меня не замечали. Я? Кого вижу я? А я пока не звезда, — Марина страшно пожалела, что под маской не видно её нахальной улыбочки, но интонация и сама всё сказала, мол, кто ж вам честно в своей уверенной звездности признается, — Да. Про самоубийство правда. Доконало меня всё. Плюс дарование поэтическое сильнее меня оказалось. Что ни напишу — сбудется. Перепугалась я страшно. К гадалке пошла. Та мне: «Так ты ж поэт, Черубина, от бога поэт. Та мамаша, что младенцем тебя в детдом подбрасывала, не знала, от какого богатства добровольно избавляется. Хотя гражданочка явно с юмором была. Кто б ещё дочь свою в честь литературного фантома назвал. От того, что поэт — предвидишь будущее. Не как я, а непроизвольно. Вот оно и сбывается.» Я тогда, чуть жива, давай вспоминать, что я до этого понаписывала… И про смерть там было и про любовь. Кидаюсь тексты уничтожать, а не смоешь ты их. Стихи, они у меня всегда в голове хранятся. Сколько бумаги ни марай, всё равно на листе лишь копия. И вот приходит день, когда всё след в след с одной моей поэмой сбываться начинает. А в конце той поэмы — вот незадача — смертушка моя описана. Понимаю, что не выкрутиться мне уже. Что греха таить, напиваюсь коньяку хорошенько. Так, чтоб не страшно было. Знаете, как у Курта Воннегута любимая сестра умерла? Я тоже не знаю. От болезни, по-моему. Знаю только, последними её словами было радостное: «Не больно! Умирать, оказывается, не больно!» Воннегут даже заранее эпитафию свою подготовил. Написал: «Спасибо, всё было прекрасно и ни капельки не больно». Вот и я хотела, чтоб не больно. Нахлесталась, значит, коньяку… Потом не помню. До следующего дня верила, что умерла. А потом соседи сказали, что я в коридор выходила покурить, и совсем не мёртвая была, а очень даже живая, глазищами сверкала и шутками их дурацкими подбадривала. Дурацких шуток, кстати, отродясь не любила. Я — девушка суровая. Так вот, пришла я в себя через день. Всё в комнате так, как и было, на столе только беспорядок и тетрадь распахнутая. Подхожу — а там стихи новые, моим почерком написанные. Я в прострации полной. Звоню Артуру, реву. Он приезжает и опять своё: «Это судьба!» Не будем больше никого из шоу-бизнеса искать, раз они все такие незаинтересованные. Запишем альбом за свой счёт. С этими текстами. Отдадим диск на радио. А там, будь что будет. Он вообще жутко мистифицирован, этот мой Артур. И маску мне он придумал. Говорит: «Нечего порядочных людей от главного отвлекать. Физиономия твоя отвлекает от смысла текстов». Остальное тоже отвлекает, наверное. Но нельзя ж совсем за кадром держаться. Проект-то о любви… Нет, я Артура не люблю, даже ненавижу в последнее время. Артур, ты зануда и я тебя почти ненавижу!