Мария Хаустова - Мамочка из 21-го бокса Страница 45

Мы с Анкой поочерёдно отпивали из бутылочки приятного напитка, а я не переставала думать, как я представлю их взору свою халупу.

У Николаевны зазвонил телефон, и она, быстро найдя его в сумке, ответила: «Да, Лёвушка, алё! Только о тебе вспоминали. Нет. Не в Вологде. Машутку домой везём. Как в больнице? А что случилось? Ты это точно знаешь? Они же совсем не собирались. Хорошо. Постараюсь побыстрее». Она положила трубку и повернулась ко мне: «Гости отменяются!» Не показывая вида, я почувствовала облегчение. «Инга у нас в больнице, – продолжила Анка. –  Лёва сказал, что она беременна и попросил приехать в центральную. Что случилось, как обычно не объяснил.»

«А Инга – это жена Андрея?» – пыталась я уточнить. «Ну, типа того, – сказала Анка. – Не знаю, о какой беременности идёт речь… Этой пигалице и детей-то отродясь никогда не хотелось. Фигуру она свою, видите ли, бережёт…»

Николаевна поочерёдно поглядывала в окна, на дисплей мобильника и на часы. «Далеко ещё?» – спросила она Женю.

«Да нет, километров пять однако», – взглянув на Анку, ответил Женя.

Она вздохнула. Было видно, что начала переживать – без конца ёрзала по сиденью, да и коньяк отпивала уже большими глотками. «Да не волнуйся, Николаевна, всё будет хорошо!» – пыталась я подбодрить подружку. «Не думаю. Лёва бы так просто звонить не стал!» – поджав губы, сказала Анка.

По моей просьбе меня выгрузили у маминого дома и, расцеловав, оставили у крыльца. Я помахала рукой уезжающим и, закинув, мешок с подарками на плечо, вошла в квартиру.

«Тихо, – прижав палец к губам, сказала мама. – Варька спит». Я поставила сумки на пол. «А это что?» – показывая на груду, сваленную у дверей, спрашивала мама. «Да и сама не знаю», – начинала потихоньку я разбирать пакеты. «Та-ак… Здесь йогурты и соки. Печенье. Шоколад, конфеты. – перебирала я один и бралась за следующий: А здесь.» Из жёлтого пакета я достала маленькие джинсы, сарафан, яркие футболки. Мама смотрела на меня и не понимала: «Откуда это всё?» Я, сидя на полу и разбирая одежду, подняла взгляд вверх: «Так. Николаевна подарила. Сказала, дома посмотришь. Вот – смотрю!» «Ой, Марья, и не стыдно-то тебе! Насобираешь, где только можешь!» – напирала на меня мать. «Так она же от души», – пыталась я оправдываться перед ней. Правда, это было уже ни к чему, так как после своих язвительных слов она ушла в комнату, и было слышно, как проскрипел диван – прилегла, значит. «Что у нас в следующем?..» – продолжала я разбирать подарки. Сверху лежал чёрный пакет, из-под которого виднелась какая-то серая материя. Я убрала шелестящий полиэтилен и неожиданно для себя вынула оттуда. металлического цвета юбку-карандаш и белую блузку, к которой была прикреплена записка: «На госы пойдёшь в этом». Я запихала скорей это обратно и запаковала таким же способом, как у Николаевны – дома посмотрю. Чего мать зря расстраивать.

«Машка! Иди сюда», – пыталась шёпотом подозвать меня к себе мама. Я приоткрыла двери в ее комнату и, заглянув, кивнула головой: «Чего?» «Иди, расскажи – что там у тебя? Как съездила?» – переживала она и, готовясь слушать меня долго, уселась поудобнее на диване.

«Ма! Вот мне повезло-то! Николаевна всё устроила! Экзамен у меня итак приняли, а вот с госами труднее дело стало – Анке пришлось договариваться!» – объясняла я. «Маша… Мы в неоплатном долгу перед ней. И даже странно – почему она тебе помогает? У неё что – своих детей разве нет?» – размышляла вслух мама.

«Да как нет – даже двое: один родной, другой – почти», – отвечала я ей. «А как это – «почти»? – не понимала она. «Ой, да долгая история. Потом как-нибудь расскажу. Вон уж и Варька просыпается. – говорила я. – Надо уж и домой собираться.» «Вечно ты! Ничего до конца не договоришь», – ждала продолжения мама.

У меня зазвонил телефон, и я выбежала из комнаты.

– Алё, Николаевна, алё! Ну, наконец-то! – обрадовалась я Анке. –  Ну, что у вас там? Что? Как Инга?

– Инга? – запыхавшись, говорила разъярённая Николаевна. –  Идиотка эта Инга!

– В смысле?

– В прямом! Наелась таблеток противозачаточных!

– Так Лёва ж твой сказал, что она беременна.

– Была! Месяц целый! Михалыч по своим связям пробил! В платную клинику ходила наблюдаться. Поначалу хотела оставить, а там, как полнеть немного начала, решила избавиться. Купила какую-то таблетку. Выпила. На кровь вся изошла. Еле откачали. Её Лёва и нашёл-то. Заехал к Андрею по делу. Стучался – стучался, а дверь оказалась открытой. Вошёл, а эта дурочка молоденькая вся в крови у дверей лежит. Калачиком свернулась. Под ней – лужа крови, а сама вся синяя. Тот её на руки да к Славику. Тот там быстро скомандовал. Ой, Маруся, ужас какой-то! Не живется по-настоящему-то, а?

– Ну, держись, Николаевна… Держись. А Андрей чего?

– Чего Андрей? Чуть с ума не сошёл. Примчался сюда. А что теперь сделаешь? Врач сказал, пришлось чистку делать. Дето-родные органы пострадали. Так что сможет ли она иметь детей в дальнейшем – это о-очень большой вопрос, – протянула Анка. – А Андрюха злится на неё. Он-то ребёнка хотел. Плачет вон сидит.

– Ой, дорогая, даже не знаю, что в таких случаях и говорить-то…

– Да ничего не говори. Главное, живы все. Остальное – наживное. Береги себя. Потом позвоню, – она положила трубку.

Я стояла с мобильником в руках и смотрела в одну точку: «Как так-то? Кто-то всю жизнь мечтает забеременеть и живет в надежде, что это когда-то случится, а какая-то Барби так просто отказывается от материнского счастья и своими же руками убивает малыша.»

– Что там? – спрашивала меня мать.

– Что? – опомнилась я.

– Я откуда знаю! Это же ты у нас, как истукан стоишь, а не я! – кричала она.

– Что-что. Несправедливость. Вселенская несправедливость, – говорила я ей.

– Машка, когда же ты поймёшь, что справедливости никогда не было, нет и не будет. Причём так во всём. Какая же ты у меня ещё маленькая, раз этого не понимаешь! Весь мир состоит из несправедливости! Знаешь, сколько её у тебя ещё будет! Помотаешь сопли-то на кулак! Только помни – на всё внимания никогда не обращай. Легче жить будет. Жалей лучше себя, а не других.

– Мам, я вот думаю. Я Варьку восьмимесячную родила, в больнице сколько с ней выстрадала, только бы она жила! Только бы всё хорошо с ней было. А тут – таблетку выпила и всё!

– Какую еще таблетку? Ты о чём?

– Да у Николаевны невестка, или кто там она ей есть, чтобы не рожать выпила таблетку какую-то, сейчас в больнице её выхаживают.

– Ой, и глупая же ты! Может, у неё обстоятельства!

– И какие же?

– Денег нет, чтоб прокормить. Это у тебя и я, и Танька, а у неё-то кто?

– Мама, ты сегодня спала?

– Спала, а чего?

– А такой бред несёшь, будто не выспалась. У Андрея своя фирма! Он ребёнка давным-давно хотел, а тут на тебе – аборт! Без его согласия. Чтоб фигуру не потерять…

– Ну, это да. Идиотизм полный. Я согласна.

– Вот и Николаевна так сказала.

Глава V

Вселенская несправедливость

Как счастье многие находят,

лишь тем, что хорошо

на задних лапках ходят…

Время бежало быстро. Каждый новый день был похож на предыдущий. Радовало лишь одно – с универом было покончено, и теперь уже навсегда. Госы я сдала хорошо, а вот на защите диплома без сучка и задоринки не обошлось. Комиссия сидела уже уставшая и вспотевшая. В аудитории было жарко и душно. Окна почему-то не открывались. Выступающие говорили монотонно и совсем не интересно. Я ждала своей очереди. «Жданова!» – скомандовал чей-то голос. «Пожалуйста, побыстрее!» – сразу предупредили меня. Я пробежалась по целям и задачам, рассказала о сути своей работы, после чего заместитель декана начала читать рецензию к моей работе. «В пункте третьем второго раздела у Ждановой взяты данные из Интернета», – услышала я в её выступлении. Понятно, что в таких случаях я должна была молча выслушать замечания этой старой девы и только потом начинать оправдываться. Но я тут же вскипела, как чайник, и не смогла проглотить обиду. «Вы зачем на меня врёте?! – громко сказала я в адрес Елены Николаевны. – В моей работе нет ни капли сведений из этого бедлама! Загляните в список использованной литературы и, быть может, поймёте, что я пользовалась только авторитетными источниками!» По комиссии пробежал шепоток, обрамляемый переглядками. «Мария! Так нельзя говорить с заместителем декана!» – пояснил мне председатель комиссии. Я же, взбесившаяся и обиженная этими людьми, стояла за кафедрой и с надменным видом смотрела на каждого из них: «Я привыкла говорить людям правду в лицо! Извините, что никак не укладываюсь в ваши нормы этикета и морали. Если врать и лебезить для вас – обычное дело, то мне больше нечего сказать!» Ошеломленные моим поведением они посмотрели на меня: «Лучше сядьте на своё место!»

Захлопнув папку с планом выступления, я подняла её с кафедры и процокала на каблуках за парту. Отряхивая какие-то крошки с серой юбки и поправляя бирюльки на белой блузке, я пыталась хоть чем-то себя занять, пока ждала конца этой экзекуции. Выходить из кабинета почему-то не разрешалось, и я, чтобы не показать, что у меня не всё в порядке, сидела, выпрямив спину и подняв подбородок, будто только что закончила Институт благородных девиц. Всю комиссию, некоторых членов из которой, я ненавидела всей душой, обвела презрительным взглядом и продолжала расстреливать по одному!