Джеймс Келман - Перевод показаний Страница 45

Так что да, никогда, это тогда был мой сектор.

И теперь у меня в мыслях то, что касается только меня, что я никогда не был равным, никогда старшим молодых, старшим среди молодых, этим я никогда не был.

Я мог быть лишь равным.

Но я всегда был моложе, когда молодым.

И все же мне стоило стать постарше. Я бы и мог, с легкостью, если бы так допустимо. Женщин и мужчин, всех вместе. Я видел детей и учился у них. Это было необходимо. Верно, я нарочно ушел. Верно, я это сделал. Я видел, как для всех для них

и когда они злятся и бросаются на друзей, так это потому, что не соблюдены правила игры. Они злились, когда кто-то другой нарушал эти правила. Может быть и напрасно, правила все равно не известны [неизвестны], может и так. Больше того, знание этих правил сообща до нас не дошло. Нет необходимости говорить, но также и требуется сказать, что эти правила и не записаны, и не обсуждаются загодя. Дети могут начать игру, и у них уже знание этих правил. Это правда, один ребенок может изводить других. Тут нечего отрицать, как другие родители-взрослые, я был готов, как и они. Но также, как мы видим, они становятся преступниками, это тоже тогда было важно. Теперь уж не важно. Не для меня. Я насчет таких вещей не волнуюсь. Дети тоже в отказе. Да, они это могут.

Я теперь у себя в уме верю только в один этот фактор, порождаемый стаей. Стаей. Еще и спиральной. Это могу утверждать окончательно. Эти бесы меня не пожрут. Я сам могу их сожрать.

Я знал, мы непременно станем преступниками. Родители подготовили нас. Мужчины, но и не только мужчины. Из таких феноменов мы делаем выводы касательно нашего собственного поведения, окказиональные заключения. Я мог бы стать старше, стал бы таким, этого не избежать, как думали некоторые.

Да, трусы, те, кто не глядят на реальность. Я говорю, трусы

Женщины и мужчины, все вместе. Мы говорим, дети, а что такое дети, что они делают, разве они не безответственны

Я тогда был слабее. Не физически, работал в каменоломне и в шахтах, пользуясь мускулами, мускулами моего тела, как молодой человек, какой я был.

Теперь они не используются. Наши тела, они теперь не используются. Я говорю это, это и говорю

41. «девочка слишком близко»

Она придвинулась близко ко мне, не прямо к ноге, но близко, так что я чувствовал ее, кровь в моих венах, и взглянул еще, а девочке, должно быть, не больше двенадцати лет, моложе старше, я так подумал. Она мурлыкала песенку. Это было близко к рынку, я хотел купить чаю и воды, в этом ларьке было кофе, другие товары. Дети опасны. Я отступил в сторону, чтобы дать ей пройти, но она только приблизилась ближе, и женщина из ларька, я тут посмотрел на нее, думая разделить уверенность, но она не заметила, что происходит. Это девочка, просто ребенок. Я знал это, понимал, сопротивлялся, не поощрял сексуальные мысли, однако ее присутствие было физическое, ее тело немного касалось, ее нажим, возможно, рука, и побуждение во мне было достаточно реальным.

Я заплатил за чай, за другие приобретенные товары, воду, и оставил эту часть рынка, но девочка быстро пошла за мной и шла быстрее, а затем оказалась впереди, и тогда замедлила, мурлыкая песенку, нет не улыбаясь, погруженность в себя, замыслы, да, какие у нее на себя замыслы, я поглядел в сторону, в другую, назад, вперед, но не чтобы привлечь внимание к себе, а нет ли у нее сообщников, ее родителей. Да, возможно, и старше двенадцати лет, хотя не намного, ножки такие тонкие, детские, и юбка короткая, коротенькая. Я знал, что она теперь замедлилась, чтобы я нагнал ее, повернула голову, оглянулась на меня, и я не мог остановить мои действия, которые делал, глядя в ее глаза, но как это ей удается, что она на меня не смотрит, а только я на нее смотрю, и она припустилась вприпрыжку, быстрее, а потом снова замедлилась, тронула пальцами ногу, отвернув голову вбок.

Я не позволял этого, чтобы это могло случиться, но было ли во мне возбуждение, было, даже затрудняло походку, а вокруг много людей, уже близко к центральной рыночной зоне, зоне, где больше туристов и безопасности, конечно, опасные места и мгновения, конечно, так это и было, я знал это, но не мог понять, что происходит, может начинается что-то большее, эта девочка снова замедлилась, оглянувшись теперь на меня, на ней ли мои глаза, глядела ли она мне в пах, я так воображал, она это делала, не улыбаясь, да, не так, полностью в себе, и потом посмотрела в переднем направлении, и тут я метнулся в сторону, там портал и лестничная площадка, видела ли она меня, не думаю, быстро вошел, насквозь, потом вперед и за угол, и ждал там у стены, и вижу, здесь продавец рядом, их ларек, я не заметил, материи, такие товары, одежда, кисейные ткани, продавец была женщина, две женщины.

Да, они присматривались ко мне, это так. Я пробыл там мгновения, это была колонна из каменных блоков. Я прислонил к ней голову, охлаждая ее, закрыв глаза. Может женщины продавцы следили за мной, может они гадали, что я болен, обморочный, прихожу в себя. Я видел, что выйти отсюда некуда, только вернуться, только пройти в помещения в этом дворе. Что я буду делать, если придет девочка. Может она меня сюда и заманила. Или поджидает с другими, с сообщниками, или с безопасностями, показывая на меня, что я ее преследовал. Что тут скажешь, это было опасно, конечно. Я простоял там, моменты. У меня была сигарета, спички для нее, я выкурил часть. Женщины продавцы утратили интерес, как будто и не имели, теперь у ларька были еще две женщины. Я слушал звуки, торопливую поступь снаружи, и проулок, вдруг они вошли бы сюда, тогда мне придется уносить ноги, быстро.

42. «о возвращениях домой»

но причине его отсутствия, главным образом, благодаря яому. Мне говорили, он умер моложе, чем я теперь сам,»тот коллега. Так что, конечно, не мгновения, больше такие медленные периоды, периоды времени, которые у нас бывают спокойными, мы не можем отрицать, что такие мгновения, как эти, полны покоя, в этой связи, когда его убили, мои мысли

когда она была молодой, еще не женатой на его дедушке, своем любовнике. Так говорил коллега, рассказывая мне о возвращении домой

Любовник, прежний любовник, она встретилась с ним, говоря о своей бабушке. Это было еще до взрыва. Я его больше не видел. Его исчезновение было объявлено.

Я говорил об этом

Что требуется. Я собираюсь рассказать это. Что это такое, чем может быть, что я должен рассказать. Мне больно.

Мое тело сейчас изранено, болит, да. Что я должен теперь сказать, что должны быть за показания, я могу говорить, если я стану рассказывать, вы можете слушать, я расскажу, сейчас расскажу, дайте мне рассказать, я хочу

когда она была молодой

его бабушка, по-моему, мать, мать отца, и прежний любовник, думаю, могла быть жена.

Таковы истории, жизни наших людей, народа

что такое истории

мы должны рассказывать их, я могу их пересказать, послушайте их от меня. От меня в них ничего нет. Только от него. Он сказал, что расскажет мне о своей бабушке, это было в какой-то лачуге, не помню. А что я мог сделать, слушал. Я не хотел слушать. Истории о возвращениях домой. Я не могу их слушать. Один глаз у него был странный, все косил, то туда, то сюда. Такая у него была особая примета. Да, я слушал, пытался. Я еще и измотан был, мы оба. Почему мы не спали. Мы могли бы. Я ему так и сказал, повторял, повторял. Нет, говорил он, засыпать мы не будем.

Он рассказывал о своей бабушке, когда она вернулась в свой участок, то встретила старого друга, возможно, прежнего любовника. Он не был уверен. Прежнего любовника его бабушки.

Так много рассказов о возвращении людей, о имевших место событиях. Эти события лежат в прошлом. И все-таки в будущем, так оно видится в наших умах, за пределами. Они пересказывают старые истории и те все о будущем. Они не понимают, зачем это, что они на это надеются. И это занимает их умы. Опять же, эти картины в том регионе, где мы были, они подстрекали к рассказам, к любым рассказам, свет после сильного дождя, небо становится таким чистым, и ты погружаешься в фантазии, в любые, уходишь. Я и говорю, прекрасные. Что-то, что мне было известно, а откуда – не знаю, все эти вещи из моей жизни, из моего собственного прошлого, собственных историй. Я смотрел на него, видя его лицо и глаза, в них тревога.

Он сказал, Ты почему улыбаешься?

Я улыбался. Думал улыбнуться опять, но не смог. Так, и он продолжал, его история разворачивалась в какой-то лачуге в какой-то деревне или городе, пока он ее рассказывал, в маленьком городке, говоря о своей бабушке. Как такой, где мы были тогда, лачуга в деревне, и ее призраки, да, это приходило ко мне от других старых людей, живших, где мы теперь были, давних людей и их стародавних отношений. Я даже слышал их шум, так это казалось. Там сырость в каменных стенах, старая кирпичная кладка, штукатурка раскрошилась и грибы растут, деревянные балки, белизна. Этот никогда хорошим домом не был. Я не суеверный больше других, не религиозник, но мне эти вещи не нравятся, противоестественные. Я мог бы выразиться и сильнее, бестелесные, говоря о духах. Почему мы там остановились, не знаю. У меня же и карта была, а ничего не увидел. Но он знал эту землю, думал утаить свое знание, приведя меня сюда, в эту деревню, как будто случайно наткнулся на неизвестное. И теперь рассказывает мне истории. Я и сам ему мог истории порассказать. И это место порассказало бы, само по себе. Призраки, давние мгновения, мгновения призраков, повсюду вокруг нас, людей нет, разломанные дома, тишина. Конечно, такие вещи существуют. Тут и спорить не о чем. Бывали времена, я ложусь спать, и они наполняли мне голову. Я мог бы сказать ему, но нет, вместо этого расшнуровал ботинки.