Борис Штейн - Контрафакт Страница 45

Возле метро их остановил наряд милиции.

– Документы! – распорядился сержант.

Вадик небрежно пожал плечами и достал паспорт. В паспорте стоял штамп прописки в городе Лыткарино. Прописку эту устроил ему Лешка через знакомого милиционера вскоре после приезда Вадика в Москву. Сам Лешка и заплатил за это, сколько надо, даже не сказал Вадику – сколько.

– Лыткаринский? – спросил сержант, пощипывая рыжий ус.

– Ну! – небрежно ответил Вадик.

– А она тоже лыткаринская? – строго спросил сержант, показав рукой на Катю.

– Не, она – москвичка! – широко улыбнулся Вадик.

– Понял, – закрыл тему сержант. – Идите.

В метро из-за шума разговаривать было невозможно, и они молчали, прижавшись к правым, не открывавшимся дверям, причем Вадик взял Катю за руку и, осмелев, поглаживал пальцем ее кисть, и Катя руки не высвобождала, а, напротив, отвечала легким пожатием.

Когда, выйдя из метро, они шли бульваром к Катиному дому, Катя сказала:

– Спасибо тебе, Вадик.

– За что? – искренне удивился кавалер.

– Ты знаешь, я так давно мечтала сходить в Третьяковку, но было не с кем.

– А одна?

– А одна я боюсь. У меня нет регистрации. Я боюсь «обезьянника». Мою соседку по комнате вот так поймали в метро и продержали в «обезьяннике» почти сутки. Там к ней приставали, оскорбляли, ужас. Утром дали телефон, чтоб ее выкупили. Ну, ее выкупил знакомый за тысячу двести. А с тобой – надежно. Ты так сказал менту – «москвичка!», что я сама чуть было не поверила.

– Оба на! – воскликнул Вадик и рассмеялся, и смеялся долго, до вытирания выступивших слез. – А я и сам был уверен, что – москвичка, поэтому так смело и ляпнул, – сквозь смех проговорил он.

– Нет-нет, – сказала Катя, – я из Казахстана.

Вадик остановился. Вот и рассеялось все: и постыдная надежда, и угрызения совести.

– Ты разочарован? – грустно спросила Катя.

– Нет, – твердо сказал Вадик. – Я очарован. И неожиданно для себя спросил:

– Можно я тебя поцелую?

– Можно, только осторожно, – улыбнулась Катя.

И Вадик поцеловал ее – осторожно и бережно.

Потом, уже возле Катиной квартиры, они целовались горячо и страстно: с проникновением губ, с проникновением языков, с проникновением рук куда надо и куда не надо. А потом они расстались, потому что Катина квартирная хозяйка не разрешала приводить гостей.

Обидно.

Катя, такая милая, такая неглупая, такая доброжелательная. Не может быть, чтобы, отправляясь в Москву из казахского железнодорожного поселка, она не надеялась – хотя бы смутно, хотя бы не отдавая себе отчета, пристроить свое обаяние к какому-нибудь, скажем осторожно, стационарному московскому варианту.

А Вадик! Что уж говорить о Вадике? Много ли в Москве таких парней, как он, наберется на квадратный километр: непьющих, обязательных, готовых с дорогой душой на положительные действия? Что ж он не приглянулся никакой обиженной москвичке? Что же ему к взаимному удовольствию никакая обиженная москвичка не приглянулась?

Так нет же, замкнуло дуралеев друг на друга, не упростив, а усугубив сложности проживания. А они еще при этом улыбались каждый в своем съемном углу, и чувствовали себя счастливыми!

С конца мая увеличился объем продаж, и хозяйственный двор книжного клуба зажил бурной, интенсивной жизнью. С вечера до вечера заезжали машины: от «каблучка» до КамАЗовской фуры: «Газели», «Бычки», микроавтобусы разных марок, «ГАЗоны» и «ЗИЛы». В том числе регулярно приезжал странной конфигурации автобус: длинный, как двойной «Икарус», но не двойной, цельный и вообще без окон. Эдакий секретный вагон, только не на рельсах. Автобус был из Латвии, то есть теперь уже из-за границы. Каким было его прежнее предназначение, оставалось только гадать. Судя по габаритам этого транспортного средства, в независимом прибалтийском государстве русское образование не иссякло, шло полным ходом.

Специалист по расшифровке номерных знаков мог бы, не выходя с хозяйственного двора, обнять воображением просторы необъятного СНГ. Здесь были представлены Сибирь и Север, Краснодарский край и Осетия, Урал и Приднестровье. А также Татарстан, Башкортостан, Украина, Белоруссия, Казахстан и Киргизия. Не считая близлежащих земель: Курска, Брянска, Коломны, Нижнего Новгорода и других. Из Прибалтики – вот, Латвия. Но это уже за пределами СНГ. Большая часть транспорта приезжала порожняком и наполнялась в течение одного, двух, трех, а то и более дней. Но были и фуры, нагруженные книжными пачками. Это был, как правило, «левак».

Раздавался «левак» на хозяйственном дворе своеобразно. Водитель с напарником расшнуровывали тент и запрыгивали в кузов. Потом один из них доставал бумажку и кричал:

– Володя!

– Я Володя, – отвечали ему.

– Тридцать пачек Полухиной и двадцать Атанасяна. Так?

– Так.

– Принимай.

Володя – один или с помощником – ловил летящие из кузова пачки и сноровисто складывал их в штабель. Потом он их вывезет – тележкой ли, рохой с поддоном или легковушкой – его дело.

– Илья!

– Я Илья!

– Принимай!

– Петрович!

– Я Петрович!

– Принимай!

И Леонид Петрович, когда-то, в училищной юности, стоявший в футбольных воротах, проявлял ловкость в ловле летящих в него пачек, что, учитывая возраст, заслуживало одобрения.

– А мне когда?

– А ты кто?

– Я Кузя.

– Кузя, твои у самой кабины, жди пока.

Ни накладных, ни нарядов, ни подписей-росписей – ничего. И чтобы что-нибудь не сошлось, или кто-нибудь злоупотребил – такого случая не было. «Левак» шел без волокиты и без сбоя.

Вот теперь Харитон и пригодился. Одному на хоздворе Леониду Петровичу было бы трудно, и он замедлил бы общий темп разгрузки. Харитон тут был под рукой, складывал штабель на поддон. Потом они везли штабель к грузовому лифту, для этого следовало преодолеть крутой спуск в подвал – одному роху было бы не удержать: ее бы понесло.

Вадик же с Мариной занимались продажей: формировали заказы – и пачками, и россыпью. Многие клубники-крупняки в горячие дни россыпь не отпускали – только пачки. Марина же отпускала и россыпь, поэтому все мелкие оптовики грудились около ее точки. В общем, дело шло, шел и денежный поток: от оптовика на точку, с точки – на закупки. Кое-что, конечно, оседало. Ради этого сравнительно небольшого осадка все и кувыркались.

Июнь и июль прошли в наращивании капитала, наполнении складов. Если «правые» учебники приобретались в ассортименте, то «левые» оседали на складе длинными хвостами – от пяти до десяти тысяч одной позиции.

Чтобы разбавить ассортимент, Марина наладила одинарный, двойной, а то и тройной обмен, и все завозы-отвозы, разгрузки-погрузки производил Леонид Петрович со своими помощниками.

Помощники между тем между собой не ладили.

Вадик хорошо помнил последний год военной службы, когда он был «дедом». Дед в повседневности делал только то, что желал, а точнее – не делал ничего. Для уборок, нарядов, работ, дневальства имелись молодые. Вот таким «молодым» был в его глазах Харитон, с его хилыми мускулами и всегда заискивающей улыбкой. Если они оба находились на точке и нужно было что-то принести со склада или отнести на склад, Вадику и в голову не приходило тронуться с места. Он отправлял на трудовой подвиг Харитона непререкаемым тоном, да еще с шуточкой-издевочкой, как сержант – первогодка. «Развел дедовщину», – посмеиваясь, говорил Леонид Петрович Марине.

Харитон не перечил, но и радостью не искрился. Вот он все делал, что скажут, и не перечил, а все казалось Вадику, что – чужой, равнодушный к делу человек, что у него, в отличие от Вадика, не болит душа об общем деле. Хотя платил ему Леонид Петрович прилично. Не столько, разумеется, сколько Вадику, но немало, немало.

И вот в разгар уже сезона, в двадцатых числах августа, когда клуб, что называется, кипел и кишел, пятый и шестой этажи были забиты народом, как трамвай в час пик; когда в духоте и жаре не было минуты, чтобы выпить бутылку воды или стакан чая без сахара, ибо только чай без сахара, не доставляя наслаждения, спасает от жажды; когда пачки накладывали, накладывали на лотки грузчиков и на бытовые тележки, а деньги кидали, кидали в банановые коробки, не сортируя и не считая нарастающий итог, – в один из этих сумасшедших и таких желанных дней Вадик улучил момент и, дернув Леонида Петровича за рукав, сообщил конфиденциально, чуть ли не на ухо:

– Леонид Петрович, Харитон – совсем и не Харитон.

– А кто же? – удивился Леонид Петрович. – Ну ты даешь, Вадик! А кто же он?

– Валера.

– Еще чего! – не поверил Леонид Петрович. – Валера вроде бы очков не носил!

– Это не настоящие очки, – возбужденно парировал Вадик. – Фальшивые. Вот. Он обронил их на лестнице, – с этими словами он вынул из кармана знакомые очки в неуклюжей черной оправе и протянул их Леониду Петровичу.

– Смотрите сами.

Стекла очков были плоскими – не линзы. Леонид Петрович, естественно, быстренько нацепил их на нос. Ничего в окружающем мире не изменилось: ни размеры предметов, ни расстояния до них, ни резкость очертаний.