Анна Борисова - Vremena goda Страница 45

И ничего, оба отлично устроились. Сашка пошел дальше по научной линии, у него в Калифорнии своя лаборатория. Машка занялась бизнесом, она всегда была немножко авантюристкой. Несколько первых блинов у девочки встали комом, один раз даже пришлось ее выручать с просроченным кредитом. Клим сделал это очень неохотно, потому что у предпринимателя не должно быть папочки с толстой мошной, это расслабляет. Но Машка молодец. Встала на ноги и долг вернула, даже настояла на выплате процентов, как за банковскую ссуду.

Нет, за детей опасаться нечего. Они люди взрослые, живут своей жизнью. Другое дело Жаба.

Вскоре после распределения, на самой первой своей работе, Клим закрутил роман с худенькой лаборанткой. Думал, легкое приключение, а получилась семья. Пятьдесят девять лет вместе прожили. И как жили! Никто им не нужен был. Дети, и те появились по недогляду, поздно. Только из-за того, что врач сказал: в таком критическом возрасте и на таком сроке рискованней делать аборт, чем рожать. У советских медиков той поры тридцать восемь лет для первородящей считались «критическим возрастом». А про то, что двойня, в те патриархальные времена выяснилось, когда живот уже на глаза лез. Клим настоял на кесаревом и сказал твердо: если что – спасайте мать. Начитался всяких акушерских ужасов, натерпелся страху! Слава богу, тогда всё обошлось.

Теперь, увы, не обойдется. Вопрос времени. Недолгого.

Как ей сказать, чтоб без напускной бравады и в то же время без трагизма? Нельзя же допустить, чтобы повисла черная туча, которая отравит и испортит им обоим радость оставшихся дней? Нужно полноценно жить столько, сколько получится, и не цепенеть от неизбежного. Как найти правильные слова, правильный тон?

Клим считал себя человеком обстоятельным, особенно в важных вопросах. А более важного вопроса, чем этот, в жизни, пожалуй, уже не будет.

Получаса не хватило. Через заднюю дверь он вышел наружу, пошел вдоль ухоженных цветников в сторону парка.

Навстречу гуляющей походкой шествовал Валерий Николаевич Ухватов. Увидел Клима – обрадовался. Видимо, скучно было полковнику.

Иногда они говорили об интересном. Спорили. Ухватов был человек неглупый и непустой, хотя, конечно, абсолютно противоположной группы крови.

– День-то сегодня какой, помните? – сказал Валерий Николаевич, приблизившись.

Сейчас эта встреча была исключительно некстати. В подобных случаях Клим отлично умел спроваживать докучного собеседника необидным, но решительным образом. Однако не стал. Потому что знал по опыту: иногда, если задача не поддается, лучше отвлечь мозг какой-то иной гимнастикой. Глядишь, решение появится само. У него много раз так выходило – и в науке, и в бизнесе.

– День? Вторник, кажется.

– Я не про то. Сегодня 22 июня. Годовщина. Я-то плохо помню, маленький совсем был. Только, как мать плакала, отец ее утешал, ну и я, сопливый, заодно разревелся. А вы, Клим Аркадьевич, постарше моего. Наверное, запомнили. Вы какого года?

– Двадцать восьмого. Помню, разве забудешь. Речь Молотова я, правда, не слышал, в пионерском лагере был. А как Сталин по радио к «братьям и сестрам» взывал, собственными ушами слышал, вот этими. – Клим тронул пальцем ухо. – Родители меня к тому времени уже в Москву вывезли.

Полковник нахмурился, ему не понравился тон, которым Клим говорил о речи Сталина.

– Не любите Иосифа Виссарионовича, – не столько спросил, сколько констатировал Ухватов.

– Мягко говоря, не люблю.

– Зря. Если б не этот человек, нашей страны бы не существовало. Черной благодарностью платят ему потомки за труды великие. Нет пророка в своем отечестве. А Сталин обладал великим даром видеть будущее. Великим мужеством – брать на себя ответственность. И математическим умом, который умел выстраивать приоритеты. Самый первый из них для вождя – спасать государство, которым руководишь.

«Очень мне сейчас нужна эта дискуссия», – подумал Клим Аркадьевич, но разговора почему-то не прервал. А полковник был только рад, что есть перед кем высказаться.

– Еще в тридцать первом году Иосиф Виссарионович сказал, что у нашей страны есть не более десяти лет, чтобы подготовиться к невиданно тяжелой войне с мировым империализмом. Какая точность прогноза! Еще и Гитлер к власти не пришел, а Сталин уже видел, к чему идет дело. Он один понимал, что стране предстоит невиданное испытание на выживаемость. Шанс выстоять в войне с враждебным миром был только один: преодолеть нашу русскую разболтанность, превратить СССР в боеспособный организм. А для этого пришлось пожертвовать крестьянским укладом ради индустриализации страны. Уничтожить в армии ростки бонапартизма и анархии. Выстроить по струнке госаппарат. Жертвовать буквально всем ради укрепления обороноспособности. Это Сталин создал тяжелую промышленность. Наладил производство собственных самолетов и танков. Выжег каленым железом разгильдяйство. И то ведь еле-еле в сорок первом продержались. Но все-таки победили! В первую мировую, имея союзников, не смогли с немцами сладить, а при Сталине одни против индустриальной мощи всей Европы сразились и выстояли. К сорок пятому стали первой державой континента! Сама Америка, в десять раз мощнее нас, много лет потом перед нами тряслась. Вот что такое Иосиф Виссарионович! Да, многих посадил и расстрелял. Да, не жалел солдат. Но иначе нельзя было. Коли не умеешь хорошо воевать, компенсируешь непрофессионализм кровью. Ради победы никакая жертва не бывает чрезмерной. А прояви Сталин мягкость, страна бы погибла. И вы лично тоже. Вы ведь еврей?

– Нет, с чего вы взяли? Валерий Николаевич чуть смутился:

– Извините. Во всех интеллигентах есть что-то еврейское.

– А почему «извините»?

Ухватов засмеялся, махнул рукой: ладно, проехали, не цепляйтесь.

Но Клим завелся от страстной речи бывшего полковника и не цепляться уже не мог.

– Ваш кумир превратил страну в военный лагерь, использовав один из двух двигателей, возможных в такой ситуации: страх. – Горячиться Клим совсем не умел. Он всегда говорил размеренно и спокойно, даже в раздражении. – Однако истории человечества известен и другой мотор, не менее эффективный. Это поощрение личной инициативы, использование силы человеческого духа. Темпы сталинских пятилеток безусловно впечатляют. Но, во-первых, экономический прирост капиталистических стран в периоды бума бывает ничуть не меньше. Возьмите Японию шестидесятых или любое другое «экономическое чудо» – тайваньское, сингапурское, ирландское. Прирост ВВП порядка 10 % – в порядке вещей, а это повыше, чем у нас во время первых пятилеток. То есть, можно было достичь не меньших результатов, не разрушая сельское хозяйство, не превращая население в рабов, не наваливая горы трупов. Ну, а уж о долгосрочных экономических интересах вообще говорить нечего. Страх – стимул сильный, но кратковременный. Ничего прочного на этом тряском фундаменте не построишь. Потому Советский Союз и обанкротился, что страх помаленьку иссяк, а нового двигателя так и не появилось. Знаете, в чем главное преступление вашего Иосифа Виссарионовича? В том, что он презирал своих соотечественников и не верил в них. А раз так – нечего было лезть по головам в национальные лидеры.

– Эх, умные вы люди, интеллигенция, а человеческой природы не знаете. – Ухватов печально покачал головой. – Достоевский – тот знал. А вы, современные, не знаете.

Климу стало даже смешно.

– Зато вы, гэбэшники, людскую природу постигли насквозь?

– Мы – постигли. Работа такая, – со спокойным достоинством ответил полковник. – Человек в принципе – еще то дрянцо. И наше население пребывает на среднемировом уровне паршивости, посередке между Угандой и Норвегией. Однако мы надежды не теряем, носа не воротим. Работаем с тем материалом, какой имеем, и теми средствами, каких этот материал заслуживает. Вот в чем состоит высшая мудрость государственной власти.

И тогда Клим не выдержал, совершил чудовищную бестактность. Потому что слышал этот поганый аргумент много раз – в качестве оправдания всяких мерзостей.

– Ну что ж, Валерий Николаевич, – медленно и отчетливо сказал он. – Давайте посмотрим на результаты. Я прожил жизнь по своей правде, вы – по своей. Возьмем меня. Я никогда никого не обманывал, не эксплуатировал, не давил, не дожимал, обращался с подчиненными уважительно, как с равными. Расстался со всеми по-доброму, дело после меня осталось и развивается дальше. На исходе жизни имею достаток, чистую совесть, покойную старость. А теперь возьмем вас. Вы всю жизнь существовали, воюя с выдуманными врагами и беспрестанно прибегали к некрасивым средствам во имя великой цели, которая в итоге оказалась, извините, кучей дерьма. На старости лет вы существуете за счет сына, которого презираете и на каждом углу называете коррупционером. Так кто из нас лучше знает правду жизни?

Говорил он очень вежливо, но что ни слово – удар ниже пояса. Ветеран КГБ даже отвечать на стал. Потемнел лицом, повернулся и побрел прочь, сгорбившись.