Сэмюел Беккет - Мерфи Страница 46

– Бедняга! – воскликнула Кунихэн с притворным сочувствием. – И куда это он так, в такой спешке сорвался?

– Ну, как мы себя чувствовали сегодня утречком? – с сальной улыбочкой полюбопытствовал Ниери. – Притомились, небось?

Кунихэн жеманно и глуповато улыбнулась.

И затем они все втроем отправились на Пивоваренную улицу, туда, где, как им доложили, жил Мерфи. Некоторое время все сидели в машине молча, словно воды в рот набрали. Наконец Вайли рискнул нарушить это молчание:

– Знаете, как по мне, нет ничего лучше гробовой тишины. Я страшно боялся, что сегодня, как только мы все снова соберемся, то опять продолжим ту кошмарную беседу, которую вели вчера.

Госпожа Кэрридж, привлеченная необычным шумом, подлетела к окну. Никогда еще такси не останавливались у дверей ее дома, если не считать того случая, когда одна машина подрулила туда по ошибке. Да, простите, был еще один случай, когда такси подкатило, остановилось напротив двери дома и тут же укатило. Шутники, видать, были какие-нибудь, а может быть, и хулиганы, издеватели. Кэрридж осторожно выбралась на порог парадной двери своего дома, держа в одной руке Библию, а в другой кочергу.

– В вашем доме случайно не проживает некий господин Мерфи? – осведомился Вайли.

– Знаете, мы приехали издалека, из самого Корка, – соврал для пущей важности Ниери, – мы отложили массу важных дел и все для того, чтобы приватно побеседовать с господином Мерфи.

– Мы его, так сказать, некоторым образом, вроде как ближайшие друзья, – решила сообщить Кунихэн госпоже Кэрридж, кто они такие, причем почему-то заговорила языком и говором нижних классов, – и новости у нас для него очинно хорошие, да, да!

– Господин Мерфи, о этот господин Мерфи, – понес свою обычную ахинею Вайли, – такой был парень, а теперь развалюха развалюхой.

– Господина Мерфи нет дома, он уехал по делам, – уведомила прибывшую компанию Кэрридж.

Услышав это сообщение, Вайли нервно засунул себе в рот платок.

– Если вы не будете смотреть на него слишком пристально, вы увидите, как он достанет этот платочек из своего ушка, – любезно поведал всем Ниери.

– Ну, тогда… – Кэрридж была явно потрясена, – ну, собственно, мы ожидаем его прибытия с часу на час.

– Ну вот видите, а я вам что говорила? – вскричала Кунихэн. – Трудится он, бедняга, в поте лица своего где-нибудь в бедных кварталах Восточного Лондона, и все для чего? Для того, чтобы я могла наслаждаться той умеренной роскошью, к которой я так привыкла!

Вайли воспользовался некоторым замешательством, воспоследовавшим за этими словами – Ниери и Кэрридж не знали, куда девать глаза, а Кунихэн закрыла глаза словно в каком-то экстазе, – и проделав маленький фокус, вытащил платок из носа, вытер глаза и засунул его в тот карман, откуда он ранее был вынут.

– Но если вы хотели бы все-таки зайти и подождать, то пожалуйста, заходите, – воскликнула, словно бы опомнившись, Кэрридж и вежливо отступила в сторону, освобождая дверной проем. – Я уверена, что госпожа Мерфи вас примет, да, у меня в этом никаких сомнений нет.

Кунихэн мысленно поздравила себя с тем, что она так вовремя закрыла глаза; с закрытыми глазами, говорила она себе мысленно, трудно ошибиться слишком уж сильно… если, конечно, не находишься в полном одиночестве… тогда, по крайней мере, не требуется… моргать так часто…

– Ну, если вы так уверены, значит, вы, конечно же, действительно уверены, – прочирикал Вайли.

Случилось так, что как раз в тот момент они – все трое и одновременно – ощутили повеявший на них тяжкий дух Кэрридж, но будучи людьми благовоспитанными, конечно же, виду не подали и воздержались от каких-либо замечаний на этот счет. Они может быть, развернулись бы и поспешно ушли, но было уже поздно: дверь за ними закрылась.

Так уж бывает – все идет вкривь да вкось, а потом так или иначе все успешно сходится к одному.

Кэрридж завела всех троих в ту большую комнату, в которой некоторое время проживали Силия и Мерфи; ах, сколь много раз они временно расставались, когда Мерфи уходил на «поиски работы», и воссоединялись, когда он возвращался… Кэрридж явно переполняла гордость за свой дом. К тому же уборщица отлично сделала свое дело, пожалуй, она никогда раньше не проявляла такой тщательности в уборке. Лимонный цвет стен своим жалобным, скулящим оттенком вызывал в памяти лимонно-желтые цвета полотен Вермеера.[204] Все блестело чистотой, и даже Кэрридж, усевшаяся в одно из бальзаковских кресел, испытала некоторое сожаление от того, что она мутным пятном отражалась в линолеуме, начищенном до блеска. Подобным же образом шикарные проститутки, сделавшие пластические операции, прогуливающиеся перед Нарциссом Клода на Трафальгарской Площади, дыханием пишут свои проклятия на стекле.

Ниери вдруг, совершенно неожиданно, воскликнул:

– Ну что ж, в общем ничего, бывает и хуже.

Кэрридж была явно шокирована этими словами, и ее шокированность вполне можно понять: она никогда не бывала к западу от острова Мэн.

– Надеюсь, – с некоторым смущением проговорила Кэрридж, – что вам, с позволения сказать, нравится у меня и вы, осмелюсь сказать… я сдаю эту комнату, и вы могли бы ее снять…

– Вполне взвешенное рассуждение о возможности, открывающейся в будущей жизни, – задумчиво проговорил Вайли, – суждение человека, который не может представить себе ничего худшего, чем жизнь в настоящем… Вряд ли такую личность можно назвать артистической, а?

– Мы сестры, наша фамилия Энгельс, – прощебетала Кунихэн, – мы приехали к вам и будем у вас жить.

Кэрридж вскочила со своего кресла и вышла из комнаты.

– Внимайте, слушайте! – вскричал Вайли, поднимая руку и показывая пальцем в потолок.

Явственно слышались тихие размеренные шаги – наверху кто-то степенно расхаживал из угла в угол.

– Наверняка это супруга Мерфи, – высказал предположение Вайли, – постоянно в движении, не знает покоя, мучима длительным отсутствием своего молодого, честолюбивого, трудолюбивого, энергичного, инициативного супруга.

Шаги замерли.

– А вот теперь она остановилась у окна и высовывается из него, – Вайли, задрав голову, продолжал развивать свои предположения. – Ни за что на свете она не выбросится из окна, пока не заприметит его. У нее есть чувство стиля, это уж точно.

А вот ассоциации Ниери с тем, что он видел и слышал, были куда более нормальны и прозаичны, скучны даже. Глядя на желтизну стен комнаты, в которой они находились, он вспоминал гостиницу «у Винни», стены которой были выкрашены краской подобного же цвета; он даже закрыл глаза, в под-вечном лиловато-сером мире вставали видения вечерних зелено-желтых отражений, безумно прыгающих в лужах…

– С вами хотят поговорить сестры Энгельс, – объявила Кэрридж, входя в комнату Силии, которую когда-то занимал старик.

Силия – слава Тебе, Господи, что хоть имя у нее было христианское! – втянула верхнюю половину своего тела из окна назад в комнату и повернулась лицом к Кэрридж. Корсаж ее платья был изорван.

– Прибыли закадычные друзья господина Мерфи, – объявила Кэрридж. – Они приехали на такси.

Силия подняла голову, и увидев выражение на ее лице, Кэрридж поспешно добавила:

– Впрочем, вы и сами видели, мне и нужды не было вам это говорить… извините…

– Нет, нет, почему же, вам нужно мне все рассказать, – глухо проговорила Силия, – не упускайте никаких подробностей, я вас очень прошу… я была так занята, так занята… я так увлеклась решением крестословицы, а там нужно было подыскать слово, которое рифмовалось бы со словом «дыхание»… сложная рифма и втиснуть слово надо… так увлеклась, что не слышала ничего и не видела ничего вокруг, шума улицы не слышала, никаких голосов не слышала, госпожа Кэрридж, всех этих тысяч звуков не слышала мертвых и противных…

Кэрридж, которая не выпускала все это время из рук Библию и кочергу, не знала, какую руку благодарить за то, что она по-прежнему верно держала доверенный ей предмет, и поэтому решила покрепче сжать и то, и другое в верных руках.

– Не предавайтесь отчаянию, – воззвала она к Силии, – это величайший грех.

– Когда я думаю о том, чем я была, – проговорила Силия, – кем я была когда-то, и сравниваю с тем, что я есть теперь… я чувствую себя мертвой, мертвой… а вокруг столько жизни, солнышко поет, а птички сияют, с улицы доносятся воскресные голоса, а мне… а тогда…

– Приходите, голубушка, в себя поскорей, смотрите на мир трезво, никогда не теряйте надежды, до самого конца не теряйте надежды… – наставительно сказала Кэрридж. – Приведите себя немножко в порядок и спускайтесь. Вас ждут.

Силия набросила на себя накидку бледно-розового цвета из водостойкой материи, но ни умываться ни причесываться не стала.

– Мне нечего стыдиться, – заявила она, – как нечего и терять.

Спускаясь по лестнице, Кэрридж раздумывала над этой последней фразой Силии. На лестничной площадке, перед большой комнатой, в которой Силию ожидали гости, Кэрридж, подняв вверх кочергу, сообщила Силии результат своих размышлений: