Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2008) Страница 46

— Да ладно, — кокетливо тянет он, но нам обоим понятно, что да. Обиделся бы. — Ну, что там за вопрос? — торопит он меня. — Мне еще подводки к сюжетам писать.

— А гражданство какой страны вы бы хотели получить вдобавок к молдавскому? — читаю я по бумажке.

— Никакого. По слогам им зачитай, — самодовольно улыбается он, — ни-ка-ко-го! Я наш молдавский паспорт ни на какой не променяю!

Я иду к своему рабочему месту секретаря телекомпании и диктую в трубку:

— Никакого. По слогам запишите. Ни-ка-ко-го. Я наш молдавский паспорт ни на какой не променяю. Он меня вполне устраивает! Подпись — Олег Новиков, автор и ведущий программы “Дисбаланс”.

— Ну, еще бы, — говорит после короткой паузы — видимо, записывал — журналист. — Будь я личным журналистом нашего президента, я бы тоже свое гражданство ни на что не променял! Хорош Новиков! Он небось забыл, когда последний раз через общий зал аэропорта шел или ехал за границу за свой счет, а не в делегации.

— Лоринков... — устало говорю я.

— Да? — говорит он.

— Ты же знаешь, что мне не нужны неприятности.

— Какие это? — дразнит меня он.

— Разные, — кратко отвечаю я.

— Ну да, — язвит мой собеседник, мы с ним учились когда-то вместе, — все мы когда-то были неплохими парнями, но нас испортила закладная на дом.

— Совершенно верно, — говорю я. — Только меня испортил ребенок, а не закладная. Закладной у меня нет. Как, впрочем, и дома.

— Извини, — говорит он, помолчав, но я уже кладу трубку.

Иду выпить чаю в большой кабинет, где отдыхают операторы, журналисты и водители. Посидел, поговорил. Разговоры здесь только об одном. Кто, как и куда уехал, кому повезло с визой, кто перебрался в Россию, а кто в Италию и кому повезло попасть в Штаты. Бегут, бегут, бегут. Бегут все. И у нас тоже — водители, журналисты, операторы...

Впрочем, все они по штату — редакторы. На ТВ столько же редакторов, сколько в Чечне бригадных генералов. Люди телевидения.

Мне тоже предлагали делать сюжеты, но я отказался. Человек, который работает 6 часов и получает 100 долларов, зарабатывает больше человека, который работает 12 часов и получает 120 долларов. Конечно, я так не сказал. Объяснил, что хочу больше времени уделять ребенку.

Тем более что я и правда хотел уделять время ребенку.

— Верона, — удивительно ясно, как будто из-за спины, сказала она.

— А, — сказал я, — там, где Ромео и Джульетта.

— Вечно ты выдумываешь, — сказала она.

Больше мы не разговаривали. Вот уже два с половиной года. Света уехала вроде как на заработки в Италию, но уже через несколько месяцев вышла замуж за хозяина виллы, которую подрядилась убирать. Необычайное везение. Впрочем, ей всегда везло. Уезжала она, конечно, на год-два. Заработать денег, обустроиться и вызвать нас с Игнатом. Пункт три из программы вычеркнут, думаю я.

“Миграция рабочих рук и разбитые семьи. Двадцатитрехлетняя молдаванка, уехавшая в Италию на заработки, отказалась от своей прошлой семьи ради будущего с новым мужем”, — мысленно пишу я подводку. Смешной был бы сюжет. Только таких сюжетов у нас стараются не показывать. В Молдавии все хорошо, а некоторые отрицательные моменты стоят того, чтобы их замолчали. Ради страны. Вы ведь любите эту страну? Не знаю. Наверное.

— Игусики, — говорит Игнат.

— Сын мой, не бойся, — говорю я. — Будут тебе игусики, — говорю я.

Не знаю, как насчет игрушек. Но ботинки будут. У меня пятьдесят долларов. Целое состояние. Правда, в леях, но так даже лучше. Все равно пришлось бы менять. Деньги я взял у своей бывшей соседки. Ну, то есть как взял. Отобрал.

— Гхакх! — только и сказала она.

И повалилась на бок. Но сознания не потеряла, а почему-то засучила ногами по разбитому асфальту. Встретил я ее у пятиэтажки, откуда мы с Игнатом перебрались еще в августе. Соседку звали, — впрочем, почему звали? и сейчас зовут, — Анжелой. У нее трое детей, и это она бросает пакетики с наркотиками через зарешеченное окошко. Участковый знает, он в доле. Анжелу знает и проклинает половина матерей здешнего района: она продает их детям наркоту.

— Мне своих детей нужно кормить, — говорила она мне. — Троих. Понял ты, интеллигент?

— Все мы когда-то были неплохими парнями, но нас испортила закладная на дом, — повторял ей любимую фразу Лоринкова, язвительного, но, в общем, справедливого парня.

Правда, сейчас она уже не кажется мне справедливой. Как и Лоринков справедливым.

Так или иначе, Анжелу Бог наказал, как говорят кумушки. Старшая дочь уехала в Турцию проституткой, младшая недавно вены резала из-за несчастной любви... А пятилетний сын ссытся в штаны прямо на улице. Анжела вся черная, но не сдается. Пакетики в окошко двери так и летают.

— Сын мой, не бойся, — наверное, говорит она.

Вообще-то я рассчитывал не на нее. Я шел к старой торговке спиртом, которая сидит на табуретке на самой автобусной остановке. У таких всегда денег больше всего. По лею-два они за день набирают со ста и больше клиентов. Я наблюдал за такими, когда жил здесь. Деньги мне были очень нужны. Зарплату дали с опозданием на два дня, а при ее размерах это

для меня катастрофа. Я отложил долги и понял, что нам с Игнатом в этом месяце не жить. Никак.

Сын мой, не бойся.

Я поехал к автобусной остановке у своего бывшего дома. Но там было пусто, и я побрел почему-то к своему бывшему подъезду, а там на корточках и спиной ко мне сидела Анжела. Курила. Я, не задумываясь, крутанулся

на левой ноге и носком правого ботинка ударил ее изо всей силы в висок. А надо было в затылок. Я, конечно, сглупил. Но мне повезло.

— В кои-то веки тебе повезло, — снисходительно сказала бы мне Света.

И была бы права. Мне редко везет. Но она ничего этого не видела. И никто не видел. Черная от жизненных неурядиц Анжела крутанулась и упала не на спину — тогда бы увидела меня, — а на бок. Упала, засучив ногами. Держалась за лицо. Пыталась встать. Я отскочил чуть, раскрыл пустой — и зачем ношу? пусто же? потом вспомнил, хотел пойти на рынок купить картошки, но денег не было — рюкзак и нахлобучил его ей на голову. Ударил носком в живот. Тут она поняла, что тот, кто бьет, не хочет, чтобы она увидела его лицо, и послушно перестала крутить руками у своего лица. Нет, теперь я уже не боялся. Ведь это мог быть кто угодно из местных. Любой из них сделал бы то же самое не задумываясь. Даже Анжела сама бы так сделала.

Я придавил ей коленом спину, сунул руку в карман и вытащил деньги. Пересчитал. Вообще-то мелочь. Но сейчас — целое состояние. Перекатил ее на живот, заставил положить руки на затылок. Оглянулся, понял, что уже сумерки. Сразу успокоился. Сорвал рюкзак и прыгнул за угол. Быстро рванул в сторону. Метров через триста перешел на шаг, направился к дому пешком — сворачивал на разные улочки. Сердце не билось часто.

Сын мой, не бойся.

Дома Игнатка бросился на шею, намочил щеку слюнями и стал сам открывать пачку сока. Сразу не получилось, начал ругаться, побежал за игрушечной отверткой. Дыру пробивать. Нетерпеливый он, подумал я. Ничего, подумал я.

— Подзадержался, — сказал тесть.

— Виноват, — просто сказал я и ушел на кухню.

С ним бесполезно говорить. У него на все свое мнение. А я почему-то его, мнения, лишился. Не потому, что у меня его вообще нет. Просто вдруг сотни тысяч вещей, людей и явлений оказались для меня настолько скучными и пустыми, что о них и думать-то ничего не нужно. Дверь скрипит — это тесть уходит. Чурбан бесчувственный. С ребенком хоть иногда сидит, и за то спасибо.

— Пакати! — заорал Игнатка и прыгнул мне на ногу. — Пакати, папа!

— Купаться, — говорю я. — Только сначала поешь, да?

— Макамоны!

— А ничего больше и нет...

Я варю макароны и заливаю их сметаной. Игнат ест, болтает, рассказывает что-то про деда и как они с дедом играли, пьет сок, опять ест, просит воды, болтает ногами, не сидит на месте совсем. Потом я быстро доедаю за ним пару ложек и мою посуду, пока он решительно тянет меня купаться.

Набираю его ванночку, ставлю ее в большую ванную и усаживаю его в воду. Даю Микки-Мауса. Проверяю счетчик. Бреюсь. И тут звонок.

— Игнат, сиди тихо! — говорю я. — К папе пришли.

— Мооз?! — радостно спрашивает он.