Владимир Степаненко - Точка росы Страница 46

Викторенко не сразу понял идею главного инженера.

— Пока воюю с цифрами и бумажками. Готовлю записку для министра. Поддержат — сэкономим миллионы. Французский инженер, естественно, против моего предложения. Поставил условие: если увеличим добычу газа на любой установке, фирма не несет ответственности. Пугает взрывом и пожаром.

— А как начальство?

— Малоземов отмалчивается.

Викторенко подумал, что приказ о его переводе пришелся вовремя. Чтобы в совершенстве знать производство, надо начинать с нуля. Он готов работать слесарем и вместе с монтажниками устанавливать оборудование. Учеба есть учеба.

Тонкачев пригласил Викторенко на ужин. Не успели сесть за стол, как старшая дочь, худенькая, подвижная, вся в отца, поставила на стол большую сковороду с жареными грибами.

— Свежие грибы? Откуда?

— Секрет дочерей!

Из соседней комнаты как по команде вышли три светловолосые девочки. С любопытством разглядывали гостя.

Глава вторая

Появление в вагоне-городке нового человека всегда событие, а особенно, если на работу прибыл новый начальник комплекса. В Медвежьем Викторенко поразил всех ростом, худобой и задумчивыми серыми глазами. Задубленное морозом и холодными ветрами лицо выдавало, что он успел пожить на Севере.

По мнению многих, Спиридон, как окрестили Викторенко, «мужик что надо: дело знает, работяг любит, лодырей не терпит». Самого Викторенко не покидало чувство удивления, почему Лунев рекомендовал в Медвежье его, а не кого-то другого.

Месяц за месяцем прошел год.

Из отряда приходили письма. Он узнал, чему очень порадовался, что Гордея, которому он перед отъездом дал рекомендацию в партию, назначили начальником строительного участка. Гордей писал, что по его рисунку начали рубить из бревен профилакторий: «Думаю, обязательно выручит моя фигурная зубастая пила!» Страничка заканчивалась припиской: «Боюсь, что из меня не выйдет начальник. В армии старшина говорил, что каждый командир отделения должен выработать командирский голос! А у меня настоящего, командирского голоса нет, не знаю, прорежется ли вообще!»

Касьян Лебедушкин сообщал, что Юля родила второго сына: «Назвали в твою честь Иваном».

Викторенко тоже писал ребятам:

«Медвежье в самом деле стало для меня „университетами“. В Игриме у нас один комплекс, а в Медвежьем их должно быть десять. А это значит, что в десять раз больше потребуется классных специалистов, не говоря уже о слесарях, сварщиках и операторах».

Викторенко по обыкновению поздно возвращался с комплекса и, подходя к балку, увидел в окне свет. Вошел. За столом сидел Смурый. Увидев Ивана, поднялся, шагнул навстречу.

— Здравствуй, друже! Не обидешься, что без спроса вломился к тебе? Сосед дал ключ. Искал тебя в Игриме, а ты в Медвежьем. Слышал, начальником комплекса назначили тебя?

Викторенко в замешательстве не отвечал. Пытался представить, зачем прилетел Смурый.

— Здравствуй! Вломился так вломился! — сказал Иван без особой радости.

— Не рад, что я приехал?

— Сказать по правде: вроде рад и не рад!

— Давай забудем старое, — быстро выпалил Смурый. Рассказал, что год проработал в Шебелинке, потом перебрался в Харьков в научно-исследовательский институт. — Ты понимаешь, в институте толком не знают, где Западная Сибирь. Заела меня обида. Подбросил идейку, а меня в штыки. По плану такой темы нет, посоветовали не соваться. Поссорился — и тикать!

Во время сбивчивого рассказа Смурого Викторенко то и дело ловил себя на мысли, что товарищ что-то недоговаривал. Золотое кольцо на руке подсказало, что Анатолий женился. Отнесся к этому Иван совершенно спокойно.

— Ты один живешь? — спросил Анатолий.

— Пока один.

— А я ведь женился, — с вызовом сказал Смурый. — На Асе. Сюда хотела со мной лететь. Но я не взял. Чего доброго отобьешь. Она и так призналась, что ты ей всегда нравился. А сейчас вообще стал для нее героем. Видишь, как бывает? Ты нравился, а за меня замуж вышла!

— А я и не знал, что нравлюсь!

— Решил податься к тебе. Помнишь, как мы хорошо с тобой жили вместе? Сколько у нас было разных планов? Ты ведь хотел автоматизировать производство. Не забыл?

— Не забыл! — Викторенко пожалел товарища, но Смурый приехал слишком поздно. Старую дружбу не восстановить. Разбитый глечек не склеивают!

— Ты ложись, Анатолий, а я еще посижу. — Викторенко по старой студенческой привычке навернул на настольную лампу газету, и сразу половина комнаты потонула в темноте.

— Малюешь?

— Есть трохи!

Смурый подошел к кульману. Принялся рассматривать готовый чертеж, обкусывал заусенцы на пальцах.

Викторенко почувствовал, что работать спокойно не сможет. Чужое дыхание обжигало затылок.

— Есть другое решение, — сказал Смурый, затаивая улыбку. Взял карандаш, перенес автомат ближе к абсорберу.

— Критиковать всегда легче, — сказал нетерпеливо Викторенко. Он не хотел объяснять, что переиграл все варианты. За чертежами проведены десятки бессонных ночей, а расчетами исписан не один блокнот. — Давай — спать. Утро вечера мудренее!

— А ты не терпишь критику!

— Критика должна быть разумной.

— Ну как знаешь, — обиженно протянул Смурый. — Не собираешься в Уренгой?

— Работы и здесь выше головы. Пора спать. Завтра мне на работу! — Викторенко лег, но сон не брал его. Ворочался с одного бока на другой. Смурый из праздного, любопытства спросил об Уренгое, а для него новое месторождение может стать еще одним «университетом». Впрочем, как решит начальство.

А может, и для Анатолия Уренгой не просто любопытство. Только он сам, без начальства, решает свою судьбу.

Викторенко перебирал разговор с Анатолием: почему он ни словом не обмолвился о матери? Неужели ни разу не зашел к ней? Вспомнил последнее письмо из Андреевки. Мать писала, что деньги получила, но никого не могла нанять для ремонта хаты, а хитрую лисицу, которая каждый день таскала по одному цыпленку, выследил сын соседа.

«Милая мама, ты вправе обижаться на непутевого сына. Приеду и сам займусь твоей хатой. И не деньги приковали меня к Северу, как судачит соседка, а клятая работа захватила целиком».

В вахтовом автобусе вместе с Викторенко утром на стройку отправился и Смурый. Перед выходом из балка он еще раз посмотрел на чертеж. Жирный крест мягкого карандаша больно резанул. «Критика должна быть разумной!» Спасибо Ивану за его спартанскую выдержку. Почувствовал запоздалое угрызение совести: бросил товарища в разгар работы. Захочет ли Иван теперь работать с ним?

Они молча начали обход цехов. Смурый внимательно приглядывался к агрегатам и приборам. Вел себя не как посторонний наблюдатель, а как настоящий хозяин производства. Старался разобраться в оборудовании без чужой подсказки.

— Я поднимусь к диспетчеру, — сказал Викторенко. — Пойдешь со мной?

— Поброжу здесь еще.

На лестнице Викторенко обратил внимание на сутуловатую фигуру в ватнике. Спускавшийся человек показался знакомым. Широким блином светилось лицо. Маленькие глазки, затененные рыжими бровями, смотрели затравленно.

— Вот и встретились, Егор Касаткин. Не ошибся ты — земля действительно круглая.

— В самом деле круглая, — сварщик испуганно дернул головой.

Лунев, назначенный вместо Малоземова начальником областного управления по добыче газа, вызвал Викторенко в Игрим для встречи комсомольского отряда. Иван обрадовался — несколько дней не будет видеть Смурого. И вот он снова шагал по широкой улице своей «Венеции». Казалось, под ногами тот Hie самый скрипучий снег, тот же знакомый, хорошо изученный поселок с теми же самыми чахлыми березками. Но навстречу, будто обгоняя друг друга, спешили новые двухэтажные дома.

Иван без труда угадывал работу Гордея Завалия и его бригады. Что ни дом, то свои крылечки. У одного спущенные резные полотенца и такие же фасонистые наличники на окнах. У других застекленные тамбурочки с острыми крышами. Под каждой на цепях висит большой фонарь. Выкрашенные масляной краской в яркие, броские тона, дома как будто улыбались, поблескивая рядами протертых окон.

Тепло красок скрашивало хмурый день. Невольно забывалось, что черные тучи сократили и без того короткий зимний декабрьский день.

Викторенко никого не предупредил о прилете: хотелось походить одному. Каждый дом, березка по-своему напоминали: здесь он жил, работал. Здесь состоялось его знакомство с новой землей, ее открытие. Но разве только его одного? Всего отряда, каждого парня в отдельности. Сейчас он мог признаться, что соскучился но ним. Письма письмами, но они никогда не заменят живого общения и удивительной теплоты встречи.

Иван минуту помедлил и размеренным шагом направился к реке. Пройдя всю длинную улицу, остановился перед высокими сугробами. Долго смотрел напряженно в сторону бывшего пожарища. Стоило ему на секунду смежить веки — выступали слезы. Показалось: перед ним Лариса. Вышла незаметно легкой походкой, живая, счастливая. Украдкой прижала палец к губам и тихо прошептала: «В воскресенье! Ты слышишь, в воскресенье!»