Камилл Бурникель - Темп Страница 46

Он не повторил имя, обращенное к ней, когда увидел ее сидящей на краю кровати, и лишь сделал знак рукой, принимая и ее присутствие, и этот свет, бесцеремонно льющийся ему в глаза. Эркерное окно вызывало ассоциации с огромным кубом льда, куда солнце проникает одновременно со всех сторон.

— Ты остаешься! — сказал он. — Будем вместе. Она объяснила, что группа, которой она занимается, перенесла свой отъезд на конец дня, чтобы совершить не состоявшуюся из-за плохой погоды экскурсию. В связи с их поздним возвращением вчера из Лозанны поездка намечена на двенадцать дня. А пока в их распоряжении больше двух часов.

— Брось ты их и попроси тебя заменить.

— Кем? Нет никого свободного. Да и что бы они подумали, там, внизу?..

— Ты позволишь…

Арам соскочил обеими ногами на ковер, коснулся мимоходом ее щеки и через несколько секунд вернулся опоясанный банным полотенцем. Просто поразительно, что они совсем не стеснялись друг друга, словно долгая совместная жизнь уже сделала привычными любые ситуации.

— Пообедаем вместе. Заказывай, — кивнул он головой на телефон.

— Я же тебе сказала, что в двенадцать уезжаю с группой.

— Что же, пообедаем в одиннадцать часов. И поужинаем сегодня вместе.

— Это невозможно. За мной должен заехать Шинкер. Самолет на Афины завтра улетает довольно рано. Мы переночуем у его родителей в Женеве. Я смогу расположиться в комнате его брата, того самого, что женился на этой неделе.

— Но ты можешь присоединиться к нему потом. Мы вместе спокойно поужинаем, а потом я отвезу тебя в Женеву на машине.

— Конечно, можно бы и так. Но только я не знаю этих Шинкеров и поэтому не могу приехать к ним когда вздумается. Мне жаль. Но я вернусь рано. Быть может, около четырех. Я тебе обещаю.

У нее был ответ на все, и очевидно, что логика была на ее стороне. Он пожал плечами.

— Я иду в ванную. Ты в это время закажешь, — сказал он.

— Нет, закажи сам. А то — что я делаю в номере у клиента отеля?

Он чуть было не ответил, что он не клиент, но поскольку она произнесла свою фразу смеясь, он подумал, что ей, очевидно, все-таки известно, что он занимает несколько исключительное положение в иерархии ласнеровских отелей. И, быстро согласовав с ней меню, он сделал заказ и назначил час, когда обед должен быть подан. «Поставь пластинку или включи радио».

Теперь голос Арама доносился до Ретны из ванной, и она подумала, что он фальшивит, как большинство мужчин, которые поют во время бритья. Она стала смотреть, какие пластинки стоят под проигрывателем: никаких новинок. Имя Буди Гатри привлекло ее внимание, и она начала читать текст на конверте. Там было написано, что Гатри постоянно ездит из одного конца Америки в другой и поет для рабочих, фермеров, шахтеров, моряков, ковбоев… Вся его жизнь — долгий занос на обочины дороги. Жизнь, съеденная пространством.

Она прислушалась:

From the Redwood Forest to the Gulf Stream Waters This land was made for you and me.[68]

Где ты жила в Канаде? — крикнул Арам из глубины ванной комнаты, хотя заранее знал, что она ответит: в Саскачеване; в действительности ему просто хотелось услышать ее голос, подобно тому как мальчишкой он говорил Грете: «Расскажи, расскажи» — не ради историй, которые у той могли быть припасены, а единственно для того, чтобы ее слышать, чтобы смотреть, как слова сходят с ее губ. Этот свет, разлитый по комнате, это пространство, вновь заселенное голосом, который, казалось, устранял бег времени, — разве мог бы день начинаться лучше! К сожалению, они проведут его не вместе; ни тот ни другой ничего не могли здесь поделать. Звонок телефонного аппарата заставил его вздрогнуть: мысль, что на проводе Дория, несколько встревожила. Подобного варианта, способного сильно испортить это безмятежное утро, он не предусмотрел. К счастью, звонила не она: ему сообщали, что он забыл заказать напитки, и спрашивали, чего бы он хотел. Шампанского, конечно!

Однако этот звонок, о котором он вначале подумал, что он от Дории, странным образом воскресил у него в памяти их ночную беседу. Имя итальянского режиссера… этого Карминати, который вбил себе в голову сделать про него фильм. А главное — он вспомнил о том, что Дория сказала ему, будто в пятницу, то есть через два дня, будет в Монтрё. Как это он мог отнестись легкомысленно к подобной угрозе? Ему предстоит упорная борьба, чтобы заставить их отказаться от этого невероятного проекта. Что они будут упорствовать, он предполагал уже сейчас. Удастся ли ему их разубедить? Он подошел к шкафу и взял оттуда брюки и белый пиджак из трико. Когда он подошел и сел рядом с Ретной, которая в застекленной клетке подставляла запрокинутую голову солнечным лучам, неприятный осадок у него на душе еще не исчез.

— Что-нибудь не так? — спросила она. Он сказал:

— Мне не нравится то, чем ты занимаешься; в твоем возрасте смешно отдавать себя в распоряжение людей, которым совсем нечего делать, кроме как прогуливаться.

Однако подобный упрек с его стороны был уже совсем неуместен. Едва он произнес эти слова, как понял: именно благодаря такой работе Грете удалось его воспитывать и кормить с того времени, когда Эрмина была больше не в состоянии посылать им деньги.

— Ты могла бы найти что-нибудь получше.

— Получше?.. — Она посмотрела ему в глаза, словно пытаясь убедить его в своей искренности. — Но ты знаешь, это не такая уж неприятная жизнь. Некоторые из этих людей весьма милы. Иногда забавны. Платят неплохо. И потом я не связана.

Его словно озарило: эти фразы, он уже слышал их от Греты, когда она говорила о своей работе в «Ласнере». «Я не связана». Сколько раз он слышал от нее эту фразу!

— И это позволяет тебе также, — сказал он, чтоб прогнать это наваждение, — это позволяет тебе иметь ключ от бассейна. Благодаря этому мы как раз и встретились.

Он привлек ее к себе, и когда стал ее целовать, тело, на котором сомкнулись его руки, было таким податливым, как если бы это было отражение.

Пока вошедший с тележкой официант накрывал на стол в застекленном эркере, Хельмут незаметно застелил постель. Как только они уселись за стол, Ретна весело подняла свой бокал.

— За наш первый обед!.. — Потом, указывая на свою тарелку: — Признаю свое поражение, тебе я не могла предложить ничего, кроме сэндвичей. Оказывается, хотя сейчас всего только начало двенадцатого, я проголодалась. Это из-за тебя я проголодалась, из-за твоих поцелуев. Какой вид отсюда!

— Мой вид — это ты, — сказал он.

И это тоже были слова, которые могли быть произнесены им когда-то в прошлом. Он наклонился, чтобы посмотреть вместе с ней. И правда: можно было подумать, что они сидят в вертолете, который, перелетев через озеро, застыл здесь совершенно неподвижно, вертикально над землей. Он видел внизу террасу, а справа то, что он называл развалинами и из чего сделали дом для молодых стажеров. Благодаря Ретне все снова стало гладким: настоящее опять было в согласии с прошлым. Теперь его везением, — если употребить словечко, которым Ирвинг накануне прожужжал ему все уши, — его везением была эта девушка и ее безупречная юность, вокруг которой все словно расцветает.

— Ты не ешь, — сказала она ему, — ты смотришь на меня.

— Я смотрю на тебя. Мне нравится смотреть, с каким аппетитом ты ешь. А когда поднимаешь стакан, то смотришь на свет сквозь пузырьки. Тебе здесь приятно?

— Мне приятно, и я рада быть с тобой.

— Только не очень-то много у нас времени.

Она положила свою руку на его, и они помолчали.

— А ты никогда не думала заняться чем-нибудь кроме этой работы?

— Я тебе уже сказала, что до этого у меня было другое место. Я работала у твоего друга, доктора Орландини.

Боже мой, уж сюда-то, между ними зачем он встрял? Решительно он вездесущ и всем знаком. Вот, оказывается, и Ретна у него работала. Новость эта как бы застряла в воздухе.

— Да, я договаривалась о приемах, отвечала на телефонные звонки, просила людей подождать, когда он опаздывал. Это было не так уж плохо. Там тоже можно было людей посмотреть.

— Тогда почему ты у него не осталась?

Вопрос прозвучал почти сухо. Подобные уколы ревности он испытывал лишь по отношению к одному существу, когда видел, как кто-нибудь начинает увиваться вокруг Греты.

— Он хотел спать со мной… Все очень просто. Все, увиденное ее глазами, оказывалось таким простым, что прямо начинала кружиться голова. Все еще с горечью в голосе он спросил:

— А тебя это совсем не интересовало? Как можно было, произнося эти слова, не отнести Грету к числу тех женщин, которых это интересовало?

— Абсолютно, — сказала она. — А он ведь еще не плох, как мне показалось.

— Не то слово, если учесть его возраст. Однако он слишком хорошо знает это, и у его ног слишком много женщин. Так что было бы бессмысленно.

— Ты предпочитаешь молодых мужчин, — сказал Арам. По существу, это был вопрос. Она объяснила, не оставив уже ни тени сомнения относительно своего выбора: