Артур Япин - Сон льва Страница 46

— Джанни — он может вытащить вас, — подчеркивает консьержка, почувствовав, что рыбка клюнула.

— Рано или поздно все позволяют Джанни им помочь. Вот увидите, он святой!

Джеппи берет трубку и решительно набирает номер. Гала хочет обсудить с Максимом, но, взявшись рукой за ручку двери, передумывает.

— Святой! Когда-нибудь пилигримы со всего мира приползут на коленях в Рим, чтобы помолиться у гроба с его мощами.

Джеппи отвечают. Не говоря ни слова, Джеппи передает трубку Гале. Голос Джанни в трубке нетерпеливо тараторит. Он, конечно, никак не может знать, что это Гала, которая словно набрала в рот воды, и все же она ни жива ни мертва от страха, что Джанни может решить, будто она заставляет его ждать. Гала берет трубку у Джеппи, но не знает, что сказать, и прикрывает трубку рукой. Слезы набегают ей на глаза, но она подавляет их. Хочет позвать Максима, но передумывает. Гала чувствует себя беспомощной, она как будто снова стоит, маленькая девочка, дрожа, на ярмарке: ее отец проносится мимо нее на лошадке карусели и уговаривает ее довериться ему и прыгнуть. Ей и страшно, но все же очень хочется попробовать.

«Ах, если бы я была смелее, — упрекает она себя. — Если я решусь прыгнуть на эту карусель, тогда все будет мне подвластно».

Гала умоляюще смотрит на Джеппи. Та пожимает плечами.

— Ах, что я говорю, даже всех стен Ватикана не хватит, чтобы повесить «эксвото»[160] всех тех чужестранцев, которым синьор Джанни помог в их нужде.

Только когда Гала видит дымок над Этной, до нее доходит понимание опасности, которой она подвергается. Во время полета на Сицилию — в первом классе и с шампанским — она играла роль «девочки по вызову». Теперь же, когда поезд объезжает подножие вулкана, неотвратимо приближается момент, когда она действительно станет одной из них. Джанни, всегда лично доставляющий свой лучший товар, снимает маску доброжелательности и дает ей инструкции, как директор мальчику на побегушках.

— Не будь покорной, но никогда — заносчивой. Ни на секунду — наглой, но и не веди себя по-детски. Без необходимости не сопротивляйся, но ни при каких условиях не соглашайся на то, чего не хочешь. Тебя не попросят делать ничего против твоей воли. Запомни это, тогда получишь больше удовольствия. Если клиент увидит, что тебе приятно, тогда он будет доволен.

Джанни ненадолго прерывается, чтобы посмотреть на Галу, которая достает воображаемый карандаш из-за уха и высмеивает его указания, стенографируя их в несуществующем блокноте, высунув кончик языка между зубами.

— Блистай, как ты умеешь, но не затмевай его. Сама не проявляй инициативы, но и не будь слишком уступчивой. В остальном, не бойся. Расслабься. Отбрось гордость и оставайся самой собой.

— А если моя гордость — часть меня?

— Так не бывает. Гордость — опора для людей, чей собственный образ не совпадает с действительностью. Гнилой мостик между мечтой и реальностью. Не закрепленный ни с той, ни с другой стороны. Гордость — это первый путь, который ты должна отрезать, чтобы научиться получать наслаждение от самой себя.

Поскольку Гале не нравится его тон, она смотрит куда — то в сторону Мессины. Мысленно начинает перечислять все, чем гордится, но она слишком оскорблена, чтобы вспомнить даже самое очевидное.

— Не валяй дурака, — говорит Джанни. — Ты слишком уверена в себе, чтобы быть гордой.

Поезд въезжает в курортную зону.

— Теперь не подходи ко мне, — приказывает он, — никто не должен подумать, что мы вместе.

Джанни остается на перроне и качает головой от восхищения покачивающимися бедрами своей протеже. Не подозревая о врожденном дефекте — причине этого соблазнительного чуда, — сутенер возносит краткую благодарственную молитву Мадонне Вечной Помощи за свою обеспеченную старость, которая, сексуально покачивая бедрами, исчезает за пальмами на набережной.

В назначенное время Гала стоит на верхней ступеньке Сан-Леоне.[161] Внизу на пляже ее ждет мужчина, сидящий под зонтиком на террасе своего излюбленного номера, который в стороне от гостиницы вырублен прямо в скале. Как только он видит Галу, он встает ее приветствовать.

Галина рука на перилах дрожит. Ее это удивляет, потому что она не чувствует ничего, кроме ледяного спокойствия.

На мужчине дорогой льняной костюм, сшитый на заказ. Возможно, чересчур торжественный для первого знакомства, но в нем чудится отголосок былого шарма. Ему кажется, что взгляд девушки одобрительно скользит по его фигуре. На самом деле Гала просто зажмурилась от солнечного сияния, играющего на волнах, которое болью отдается у нее в голове. Ей хочется, чтобы оно скрылось за черным пятнышком и она смогла получше разглядеть лицо мужчины. Оно — загорелое и мужественное, несколько озабоченное. Она дает ему лет шестьдесят. По его улыбке Гала видит, что он нервничает.

— Костюм моей мечты! — говорит Гала совершенно серьезно, но он принимает эти слова за комплимент, который он должен вернуть. Затем они садятся. Мажордом открывает шампанское и приносит первые блюда.

Перед тем, как приносят «Бомбу бьянку»[162] в огненном «Мараскино»,[163] он отбрасывает сдержанность. Рассказывает, что его зовут Понторакс, хотя это больше похоже на название медицинского препарата, и он невропатолог в частной психиатрической клинике в Катании.[164]

— Отличное совпадение, — смеется Гала, — кроме родителей, для меня нет никого родней невропатологов, — и рассказывает ему о своей болезни.

— Ах! — восклицает восхищенный Понторакс, — это же дар сивилл!

И объясняет, что женщин с эпилептической чувствительностью раньше выбирали в жрицы Аполлона.

— Глядя на солнце, они непрерывно водили рукой перед глазами и впадали в транс.

Он показывает. Гала повторяет следом за ним, но Понторакс тут же озабоченно хватает ее за руку и останавливает. Прикосновение длится чуть дольше, чем обычно. К своему изумлению Гала не чувствует отвращения. Мужчина деликатен и, похоже, действительно испытывает к ней сочувствие.

— Прерывающиеся лучи, — продолжает Понторакс, — вызывали нарушения в височной доле большого мозга, центре, ответственном за творчество. Женщины падали на землю, бились в конвульсиях и выкрикивали загадочные фразы. Сейчас мы это лечим, а раньше короли отправлялись в многомесячный путь, чтобы внимать своим оракулам.

После обеда они идут на яхту, стоящую на причале у прибрежной гостиницы. Там висят приготовленные для нее новые купальники. Пока они загорают, мимо проходят яхты знакомых Понторакса, и как только они удаляются, дотторе начинает развлекать Галу историями о своих эксцентричных друзьях.

Посередине одного их его рассказов Гала вдруг ощущает сильный эмоциональный всплеск, причину которого она не сразу может понять. Ее дыхание учащается, и ей приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы не заплакать. «Не может быть, чтобы я так расчувствовалась из-за парня, заплатившего за созерцание меня в купальнике?»

Дотторе замечает произошедшую в ней перемену, но тактично ничего не говорит. Наливает коктейль, поднимает, взглянув на нее, молчаливый тост и позволяет ей вернуться к своим мыслям.

Ее трогает живой блеск в его глазах, когда он смотрит на нее. Гала представляет себе, как в них возвращается печаль, когда старик отворачивается к волнам. Эта мысль успокаивает ее, пробуждает томное желание отдаться игре. Ей весело, и когда она на секунду закрывает глаза, наслаждаясь теплом и покачиванием на волнах, со стороны она кажется совершенно счастливой. Она чувствует себя свободно, естественное тяготение старости к молодости не стесняет ее, хотя она не понимает причины этого. Она лишь знает: чтобы понравиться этому мужчине, ей не нужно отбарабанить стихотворение или интеллектуально превзойти его. Она завоевала его просто: оставаясь такой, какая она есть. Благодарная ему за это, она переворачивается на другой бок, чтобы наградить его еще лучшим видом.

Дотторе целый день не снимает костюм, не тронет ее и пальцем, если она того сама не захочет, но по причине деловой природы встречи их отношения носят недвусмысленный характер. Гала чувствует неравенство, словно между хозяином и рабом, хотя не могла бы сказать, кто из них кто. Кроме того, она чувствует не одиночество в ситуации, от которой она еще недавно бежала бы в ужасе, а, наоборот, единение с партнером. Гала пытается вспомнить, были ли у нее когда-нибудь такие открытые отношения с мужчиной. Хотя ситуация для нее новая, возникает впечатление, что она знает и предвидит все ходы. Ее роль столь же очевидна, как и его. Эта определенность создает у нее ощущение вдоха после долгого пребывания под водой. «Он меня использует, но я ему нужна», — говорит она себе; и эта простая мысль дает ей силы поменяться ролями.