Ядвига Войцеховская - Крестики-Нолики Страница 46

— Вот прямо сейчас я буду тренироваться, — Джонсон следовало незамедлительно просветить. — Ты ведь можешь изобразить эту девушку?

— Ой, нет, — с подозрением сказала Джонсон.

— Ой, да, — безжалостно закончила я.

На этаже повисла тишина; дневальный наверняка плющил харю в каптёрке, зная, что в отсутствие Берц вряд ли кто-то настучит ему по чайнику, а в окна заглядывала хитрая луна. Мы стояли в сортире друг напротив друга, как два полных кретина — о чём и свидетельствовало мутное стекло. Джонсон поёжилась, засунула ладони под мышки и апатично прислонилась к стене.

— Может, уже что-нибудь скажешь? — предложила она. — Если ты будешь молчать, как телеграфный столб, толку выйдет чуть. Ты ведь не думаешь, что эта девушка настолько воодушевится твоей неземной красой, что сделает весь геморрой за тебя?

Да, она была права. Думаю, при таком раскладе мне удалось бы познакомиться разве что со стаей помоечных котов.

Я пригладила пятернёй волосы и снова искоса посмотрела в зеркало. Следовало честно признаться себе, что, даже вывихни я глаза, ЭТО в зеркале не превратилось бы в другого человека.

— Эээ… привет, — наконец, сказала я.

— Привет, — вяло сказала Джонсон.

На этом месте моя фантазия иссякла.

— Ну? — наконец, раздражённо спросила Джонсон.

— БТР согну! — вспылила я.

— Если ты собираешься всю дорогу молчать, то тут я тебе не помощник, — она с ожесточением поскребла затылок. — Давай, ты помолчишь тут на пару с очком или раковиной, а я пойду спать?

— Если ты собираешься всю дорогу стоять, как бревно, то ни хрена не выйдет, — парировала я.

— Посмотрела бы я, как бы ты была не бревном — если тебя вытащили из кровати, не пойми зачем, — проворчала Джонсон. — Хорошо, Ковальчик, отматывай назад. До "привета" — но это полный караул.

— Привет, — обречённо сказала я с каким-то хрипом, как заезженная пластинка.

— Привет, — ответила она скороговоркой. — Да, мне нравятся такие клёвые женщины, как ты, особенно если они без башки и с заряженным АК в зубах. А теперь можно я пойду спать?

— Нельзя! — рявкнула я.

— Ладно, как скажешь, — она с завыванием зевнула. — Всё равно это полный фуфел.

— Потому что мне трудно представить, что передо мной — симпатичная крошка, а не ты с опухшей от спирта рожей, в отхожем месте, где только ленивый не поссал мимо толчка, — с сарказмом ответила я.

— Куда уж мне, — Джонсон с презрением сплюнула в раковину, — до симпатичных крошек. Однако сюда ты притащила меня, в компании с моей опухшей рожей.

— Ладно, Джонсон, — примирительно сказала я. — Ты круче всех. Без базара.

— А ты ненормальнее всех, ты об этом знаешь? — проворчала она. — Так что? Или ты репетируешь, или я иду спать, а ты можешь тренироваться тут хоть до утра.

Я опять посмотрела в зеркало и поправила то, что именовалось словом причёска. Джонсон снова прилипла к стене и вознамерилась подремать.

— Привет, — повторила я, призвав на помощь всё своё воображение и вспомнив о глазищах и о белом прикиде, который был вовсе не для того, чтобы что-то скрыть, а совсем наоборот…

Опыт удался настолько, что я почувствовала, будто мне заткнули глотку половой тряпкой или грязными носками.

— Ну вот. Ты неправильно говоришь даже "привет", что уж заикаться про большее? — внезапно оживилась Джонсон.

— Как я, по-твоему, должна сказать этот чёртов "привет"? — взвилась я. — Может, мне предварительно сплясать, или нанять бродячий оркестр, чтоб он тащился за мной следом, пока я буду говорить и "привет", и всё остальное?

— Ты говоришь его так, словно, кроме этого "привета", не знаешь и пятидесяти слов, включая матерные, — отрезала она.

— Почему это? — мне стало обидно. В конце концов, даже с докторшей я смогла в первый раз общаться довольно долго, несмотря на то, что одновременно словно балансировала на канате и улыбалась во всю челюсть, давая интервью для глянцевого журнала.

— Потому это, — передразнила Джонсон. — Потому что тот, кто видит это шоу в первый раз, подумает, что тебя в детстве уронили.

— Второй, — поправила я. — Второй раз.

— К чёртовой бабушке, Ковальчик! — рассердилась она. — Первый, второй… Какая разница? Важно, чтобы этот раз не стал последним, или нет? Или ты хочешь подойти, промычать два слова, а дальше хоть трава не расти?

Я прокашлялась и с надеждой посмотрела на своё отражение. Картинка не изменилась ни на йоту — я стояла с идиотским видом и пыталась-таки в срочном порядке сделать из себя кого-то другого.

…Огромные глазищи и такой знакомый жест — жест из чёрно-жёлтого мира, вроде бы наконец-то похеренного на задворках сознания…

"…Не выноси себе мозг. Она просто нашла место, где теплее…" Плоский мир с чёрно-жёлтой фотки не хотел идти ко всем чертям. Мало того, он подсовывал мне тот же милый аттракцион, который на деле грозил обернуться граблями, — и я готовилась с восторгом наступить на них снова. И ничего не могла с этим поделать…

Запах опиума и лакрицы — и секса.

— Привет, — сказала я, пытаясь забыть вкус кляпа из старых носков.

Джонсон одобрительно закивала.

— Говори это легко, — с энтузиазмом сказала она, размахивая руками, как ветряная мельница. — Знаешь, типа, у тебя нет проблем, и жизнь — сплошной кайф. Никто не любит загрузы, думаю, девки в твоём вкусе не исключение.

— Можно подумать, ты специалист по девкам, — проворчала я. — Или по моему вкусу.

— Я специалист по самой себе, это точно, — она уверенно выпятила грудь и ткнула в неё пальцем, чтобы я ненароком не ошиблась.

— Хорошо, — мне вдруг стало интересно. — И, как спец, что ты можешь сказать про девок?

— Однозначно, никакого грузилова. Я прибила бы парня, начни он первым делом изображать страдальца, — с отвращением сказала она. — Или, знаешь, эдакого трагического героя, которого никто ни хера не понимает, и потому он опупенно крут.

— То есть, он не выжал бы из тебя ни капли жалости? — уточнила я.

— Тот, кто выжал бы из меня каплю жалости, вместе с этой каплей получил бы и пулю в лобешник. Чтоб не мучился, — резонно сказала Джонсон. — А с трупом — сама понимаешь — продолжать процесс знакомства нельзя. Максимум, что можно сделать — это подогнать ему козырную морговскую бирку.

Мы ржали так, что вибрировали стёкла, а в бачке за перегородкой сама собой спустилась вода.

— Прямо не знаю, что посоветовать, Ковальчик, — сказала она, всё ещё истерически хихикая. — Кроме привета, надо сказать что-то ещё. Или не сказать.

— Что значит, не сказать? — удивилась я.

— Не сказать — значит, сделать. Ну, к примеру — принеси ей голову её врага, — Джонсон поразмыслила и мечтательно прищёлкнула языком. — Лично я бы не устояла.

— Ты — это немного другое дело, — осторожно сказала я.

— Не я одна, — усмехнулась Джонсон. — Хотя, судя по твоей роже, ты окучиваешь трепетную лань, которой вряд ли понравится чья-нибудь башка на тарелочке.

Я скромно промолчала.

— Сделай наколку с её именем — тебе ведь почти всё равно, какой дрянью забивать себе руки, — предложение было не таким уж и хреновым, только на него требовалось время. И какое-то выгодное место, чтоб эффект не пропал даром.

— А где? — тупо спросила я.

— На лбу, чёрт подери! — Джонсон не преминула воспользоваться моментом.

— Очень смешно, — саркастически сказала я.

— Мне не смешно, мне грустно — потому что я непонятно зачем приятно провожу с тобой время в компании унитазов, вместо того, чтобы давить на массу — обрати внимание, в отведённое для этого время, — бессовестно заметила она.

— Ты помогаешь мне, как брат… то есть, сестра по оружию, — уверенность пёрла у меня из ушей. — И сестрой по оружию ты остаёшься двадцать четыре часа в сутки, даже когда сидишь на горшке или желаешь дрыхнуть.

— Кстати, об именах — как её зовут? — вдруг спохватилась Джонсон.

— Нет, Джонсон, только не это, — отрезала я. — К чёрту имена.

— Тогда какого хрена ты стоишь тут и трындишь про что угодно, только не по делу? — возмутилась она. — А если по делу — то, будь уверена, ты не сойдёшь с этого места, пока не научишься говорить "привет" так, чтоб от тебя не хотелось убежать без оглядки.

Я прокляла всё на свете. Я говорила этот "привет", пока у меня не заболел язык. И так, и эдак, я только что не становилась на голову и не разговаривала ушами, задницей или чем-нибудь ещё. Нет, ребята, у меня, конечно же, не было кучи проблем, мне было начхать на весь белый свет, который я вообще вертела вокруг пальца и имела во все дырки: — вот как лихо я научилась говорить этот грёбаный "привет". Зеркалу, сортирной стене с трещинами от моего кулака и Рыжей Джонсон.

Наконец, она перестала морщиться и ворчать "халтура", и мы пошли спать.

Ночь была на излёте, а я чувствовала себя такой крутой, что, не задумываясь, подкатила бы ко всем девушкам в радиусе десяти километров — и оптом, и к каждой по отдельности.