Ярослав Ратушный - Юдифь и олигофрен Страница 46

В госпитале я провел пять самых лучших дней в Советской Армии. Вскоре идиллия завершилась, поскольку в городе началась эпидемия дизентерии. В одной из армейских частей, где служили более тысячи солдат, целый день не было воды. Под вечер жаждущие бросились пить застоявшуюся воду, и все заболели. Дизентерия была очень тяжелой с высокой температурой. На территории госпиталя разбили палаточный лагерь, чтобы поместить всех нуждающихся в помощи. Я видел, как их привозили в закрытых, битком набитых фургонах. Почти все больные шатались, некоторые падали на землю. На следующий день всех ходячих больных выписали. В Бердянске был зафиксирован случай холеры. Тем не менее, я ел грязными руками немытые фрукты с деревьев, которые росли прямо на улице. Товарищ сделал мне замечание.

— Я такими болезнями не болею, — легкомысленно ответил я.

Впрочем, предосторожности не помогали. Дизентерия начала копить солдат нашего батальона. Учения продолжались своим чередом. Повизгивали многочисленные стволы орудий, призванных защищать советские танковые армады от нападения с воздуха. Небо полыхало в разрывах. Танки производили впечатление чудовищной мощи. Однако мы знали, что «фантомы» могут сделать из этих устрашающих монстров груду металлолома. Командир соседней части захотел потренироваться в стрельбе из пулемета по «колбасе» — огромной мишени, которую самолет тащит на длинном тросе. Пулемет заклинило, и он дал очередь прямо перед носом испуганного летчика, который тут же отстегнул трос и улетел на аэродром.

Солдаты бегали в кустики. Худшее началось по дороге домой, ибо мы поехали в тех же товарных вагонах. Трое суток без туалета — это проблема даже для здорового человека, а многие были больны дизентерией. Они говорили: «Ребята, держите меня». Два человека опускали страдальца в проем несущегося вагона и держали его за руки пока он справлял нужду на ходу поезда.

Процедура была довольно сложной и называлась «сшибать столбы». Некоторые стеснялись или не успевали попросить. Дело было летом, поэтому солдаты подняли крик о невыносимой вони и стали требовать поместить засранцев в отдельный вагон. Бунт начался на третий день дороги, когда мой желудок начал становится нестерпимо назойливым. Я испытал страшное разочарование, увидев, что туалета нет даже в офицерском вагоне. Меня охватила паника. К счастью, прозвучала команда поменять караул, поскольку военная техника даже на открытых платформах должна была сопровождаться вооруженным охранником. Едва мы подбежали к платформе, я скинул штаны и присел прямо на рельсах.

— Отставить! — крикнул сержант. — Сейчас поезд тронется!

Но остановить меня было невозможно.

— Высрал больше собственного веса, — иронично заметил сержант.

Действительно, вскоре поезд тронулся и покатил по просторам необъятной родины. Я облегченно подпрыгивал на стыках рельсов, обдуваемый ветром, ибо как мало нужно человеку для счастья. Прибыв на место, батальон стал лагерем возле военного городка, чтобы не заразить дизентерией другие, еще боеспособные части. Карантин продолжался около месяца. Больных уже не было, но врачи решили выявить всех бациллоносителей. С этой целью у всего личного состава брали мазок из заднего прохода. Процедура называлась на солдатском языке «сломать целку». Каждый второй день выявляли человек двадцать и увозили в госпиталь. Я слышал, как комбат сказал начальнику штаба: «Когда срут солдаты — это нормально, но когда офицеры, то дело плохо». Он пообещал последнему уцелевшему подчиненному подарить новые хромовые сапоги и попал в госпиталь.

Драки в армии не поощрялись, но и не наказывались, если не имели серьезных последствий. Однако у меня сложилась репутация непослушного и неуравновешенного солдата, поэтому меня не ставили в караул — боялись доверить оружие. Впрочем, через полгода меня вызвал командир роты и спросил, почему я так плохо служу. Я ответил, что неизвестно, кто будет лучше воевать: я или отличники боевой и политической подготовки. Мой ответ вызвал полное понимание, поскольку храбрость многих защитников родины выглядела довольно сомнительной.

Охранять военные объекты было интереснее и легче, чем дежурить в казарме. К сожалению, я подрался даже в караульном помещении, что было наказуемо, ибо драка вооруженных идиотов легко могла вызвать кровопролитие. Поводом послужил банальный кусок рыбы. Еще не проснувшись и плохо соображая, я сел за стол рядом с одним москвичом, который называл себя «наполовину комиссованным», поскольку получил два сотрясения мозга и иногда вел себя довольно странно. Парень положил возле себя четыре куска рыбы и наяривал за обе щеки. В общей тарелке лежали другие куски, но они мне не понравились, поэтому я взял один из кусков москвича. Он яростно замычал набитым ртом. Тогда я сказал, чтобы он подавился и бросил кусок так сильно, что он упал на пол.

Москвич был «стариком», а я прослужил всего лишь полгода, поэтому он должен был реагировать на мою дерзость. Драка получилась кровавой. Мне удалось провести серию ударов и сбить его на стенку. Затем я занял выжидательную позицию. Парень не решался атаковать, но должен был драться во имя авторитета. Вскоре я совершенно разбил его лицо, и тогда он, зарычав, вцепился в меня мертвой хваткой. Нас разнимало человек десять, которые с удовольствием наблюдали зрелище, пока оно не стало слишком опасным. Караульное помещение и моя одежда были залиты кровью.

Режим дня и постоянные физические нагрузки сделали меня необычайно сильным, несмотря на скудное питание. Еда была крайне однообразной и невкусной. Тем не менее, солдаты стройбата часто просили у нас хлеб. Навещавшие меня родители привозили огромные сумки с едой. Это было какое-то безумие. Страшно подумать, сколько я мог съесть за один раз. Сразу тянуло на сон, было тяжело ходить, но еще тяжелее было остановиться. Впрочем, многим солдатам приходилось делать промывание желудка после визита родителей.

Зимой снова начались учения. На этот раз в белорусских лесах. Это было незабываемое зрелище: сплошной поток военной техники, растянувшийся на многие километры. Особенно впечатляющей картина выглядела ночью, когда вся округа была усеяна огнями. Только за время переезда армии в район учений погибло 12 человек. Девять солдат угорело, поскольку включили калорифер во время движения, чтобы согреться, а трое разбилось. Молодые неопытные шоферы не выдерживали сложное многочасовое движение в колонне. Я своими глазами видел лежащие на обочине разбитые всмятку машины.

Учения вяло протекали в условиях теплой сырой зимы. Мы спали прямо на полу в прицепе. Мест для всех не хватало. Впрочем, мы постоянно несли караульную службу, охраняя военные объекты от условного противника. Пронесся слух, что высадился враждебный десант и где-то порубал кабеля. Испуганные солдаты стали требовать двойных караулов. В соседней части произошла паника. Кому-то показалось, что произошло нападение десанта. Советские воины мгновенно спрятались внутри прицепов с техникой и закрылись на ключ. Причем опоздавших товарищей не пускали. А ведь им ничего не грозило. В крайнем случае, могли несколько раз получить по шее. Остается только догадываться, каким мог быть эффект, если бы кто-то бросил гранату. Воевать с такими солдатами было решительно невозможно. Тем не менее, весь мир умирал от страха.

Во время учений я умудрился подраться с двумя офицерами. Постоянное недосыпание и бездеятельность сильно ослабили дисциплину. Командир роты решил провести марш-бросок с полной выкладкой, чтобы напомнить солдатам их положение. Это было сущим наказанием, ибо сзади болтался вещевой мешок, с одной стороны громыхал противогаз, с другой фляга, а на плече елозил автомат. Офицеры начали выгонять солдат на всеобщее построение, а я в это время курил в военном объекте, что было запрещено.

Командир взвода начал кричать, чтобы я немедленно выбросил сигарету и встал в строй. Я, как на грех, не мог найти противогаз, а сигарету мне было жаль выбрасывать, поэтому я продолжил поиски, лихорадочно затягиваясь дымом. Лейтенант решил, что я над ним издеваюсь. Он выбил сигарету, слегка задев при этом мои губы. Я схватил его за грудь и сильно припечатал к стене. Рядом стоял другой офицер, но у них не было никаких преимуществ в тесном пространстве объекта.

Я думал, что меня ждет серьезное наказание. Я тогда еще не знал, что карьера офицера могла завершиться, если бы дело получило огласку. Вместо наказания я получил похвальную грамоту от имени министра обороны. Переполненный зал взорвался аплодисментами, когда я, получив благодарственную бумажку, сказал ритуальную фразу «Служу Советскому Союзу!», ибо все знали, что я служил плохо.

Последний месяц в армии я работал на стройке. Целый год у меня не было девушек. Впрочем, они вспоминались редко, особенно первые полгода, когда я засыпал мертвым сном при первой возможности. Служба, наконец, завершилась. Выйдя на привокзальную площадь, я так сильно ударил ногой армейскую фуражку, что она взвилась в небеса, а затем со страшным грохотом упала на асфальт. Плюнув на нее, я пошел домой.