Александр Кулешов - povest o sport kapitane Страница 46

В четверг, надев скромный костюм из серого тергаля, Трентон отправился в Каноссу. Он ехал один, без телохранителей. Неписаные законы мафии охраняли его. Убивать у себя или в дороге приглашенного гостя ни один уважающий себя мафиозо не стал бы.

Вечер, проведенный у нового дона, был один из самых ужасных вечеров в жизни Трентона.

Он рассчитывал на доброжелательный или уж, во всяком случае, интимный разговор с глазу на глаз, во время которого — с потерями, конечно, — удастся урегулировать отношения.

Но уже въехав в железные и никем (на первый взгляд) не охраняемые ворота виллы, миновав рощицы пальм, клумбы, большой бассейн и остановившись у колоннады длинного, с крыльями белого дома в стиле рабовладельческого Юга, Трентон был неприятно поражен десятками машин, стоявших во дворе, и ярким освещением окон.

Негр-дворецкий ввел его в зал, где толпилось множество людей, добрую половину которых он знал. Здесь были помощник мэра, начальник полиции, несколько членов университетского попечительского совета, спортивные деятели и даже один конгрессмен.

И все эти люди, в большей или меньшей степени осведомленные о его отношениях с новым доном, теперь присутствовали при его унижении — прибыл на поклон!

Тем более что у дверей хозяин его не встречал и Трентону пришлось пробираться в толпе, чтобы подойти к стройному, моложавому, очень худому человеку — новому дону.

— А, добрый вечер! — приветствовал он Трентона. — Милости прошу. Что будете пить?

Все это было произнесено таким тоном, чтобы окружающие поняли: хозяин, конечно, вежливый человек, но много внимания этому гостю уделять не собирается.

Так и вышло. Трентон слонялся по залу, разговаривал со знакомыми, сто раз принимал решение уйти, проклинал себя за трусость, дона за хамство, гостей за то, что' они все это видят. Наконец, дождавшись, пока все разойдутся, испив до дна чашу унижения, остался с доном наедине.

— Пошли поговорим, — неожиданно деловым тоном пригласил хозяин.

Они прошли в небольшой, скромно обставленный кабинет, и там — еще одно унижение — дон сел за широкий письменный стол, усадив гостя в кресле напротив — на место просителей.

— Слушаю, — сказал он, закуривая сигару.

— У меня есть предложение, — взяв себя в руки, твердо заговорил Трентон. — Калифорния велика. Здесь не две — двадцать две «конюшни» найдут себе работу. Давайте разделим штат. В Сан-Диего можем работать вместе, остальная часть страны — свободное поле. В букмекерские дела я не вмешиваюсь — это ваша епархия. Если нужна комбинация с моими ребятами, всегда договоримся.

Дон долго смотрел на кончик своей сигары, потом на застывшего в напряжении Трентона, вздохнул и наконец заговорил:

— Боюсь, вы плохо представляете себе ситуацию. С тех пор, Трентон, как вы отошли от настоящей работы, вы многое подзабыли, да и тогда мелко плавали. Ваша ошибка в том, что вы ставили не на ту лошадку. Покойный, — он ткнул сигарой в висевший на стене портрет благообразного старца, убитого дона, — был достойный человек, но утерял чувство реальности, без чего нельзя занимать такое положение. Поэтому какие-то подлецы убили его. Я конечно, разыщу их и жестоко отомщу. Теперь многочисленные дела перешли, как вы знаете, ко мне. Что ж делать, нельзя бросать людей, доверивших мне свои деловые судьбы, свои интересы! Я понимаю чувство долга. Но все это меня не интересует. Я буду этим заниматься лишь ради других, если хотите, из филантропических соображений. Я люблю спорт. Это самое чистое, честное и прекрасное, что есть на свете, Трентон! Даже профессиональный. Вся эта клевета, вся эта грязь, которую льют на профессиональный бокс, кэтч и так далее, меня не трогают. Заметьте, Трентон, я не против любительского, хотя им занимаются дураки — он ведь приносит так мало дохода! — Дон замолчал, раскуривая сигару, потом снова заговорил, явно испытывая удовольствие от собственного красноречия.

— Та вот, вы молодец, вы сумели соединить выгоды профессионального спорта с престижем, который дает любительский. Это разумно. Только этому пришел конец. Все меняется, Трентон. Был один, — он снова ткнул сигарой в портрет, — пришел другой. — Он повернул тлеющий конец сигары к себе. — Были вы, теперь буду я. Вот мои предложения, — он сделал паузу. — Вы продаете мне «Трентон-клуб» — не бойтесь, за разумную сумму— со всей «конюшней», договорами, контрактами, труппами. Кстати, ваш смешанный кэтч — отличная идея. Поздравляю. Думаю, я разовью ее — у вас все же мало порнографии в этом деле. Значит, «Трентон-клуб». Далее, хотя могу обойтись и без вас, но вы предлагаете меня на свое место президентом спортклуба университета. Это

будет выглядеть солидно в глазах дураков. И уезжаете из города. Мол, у вас другие дела в других штатах, вы вынуждены переехать, потому и все эти перемены. Тоже солидно — не теряете лицо. Что получаете взамен? Я гарантирую безопасность ваших отелей, ресторанов — словом, вашего неспортивного бизнеса. Пусть процветает на здоровье! Обычная дань, как до меня было. Все осталь

ное ваше. Ну как?

Трентон сидел ошеломленный. Этого он не ожидал.

— А если я откажусь? — задал он жалкий вопрос, заведомо зная ответ.

— Это же несерьезно, — пожал плечами дон. — Я не злой человек, но повернулось колесо фортуны, вы сами видите. С вашими отелями, ресторанами, кэтчистками, боксерами происходят неприятности. Они могут вырасти во сто крат. Может, и с вами что-нибудь случится. Зачем искушать судьбу?

— Могу подумать?

— Конечно. У вас есть время до понедельника. В понедельник позвоните моему секретарю, — это была последняя капля, — и сообщите ему о своем согласии. Мои юристы подъедут к вам с готовыми бумагами. Вы их подпишите. Поверьте, у вас гора свалится с плеч.

Трентон вышел, забыв попрощаться.

…Через неделю он исчез из города, а его место занял моложавый, очень худой человек, всегда одетый в синий элегантный костюм. Замена произошла так быстро и незаметно, словно сменился караул у склада.

Даже О'Коннор остался на прежнем месте. Он был ценный работник, а служить будет новому хозяину не менее преданно…

Единственное, что успел сделать Трентон, это распрощаться с несказанно обрадовавшемся этому Рудиным.

То была маленькая месть: уж вице-президентом Международной федерации самбо этот проклятый мафиозо не станет! Шиш! Ничего, в другом городе, другом штате Трентон возродит свой спортивный бизнес и тогда снова возьмется за самбо. У него есть связи с русскими, есть опыт, ничего…

А в спортивном Сан-Диего все пошло по-прежнему.

Сменялись где-то там за облаками боссы, но по-прежнему разбивались в кровь на ринге боксеры, ломали себе ноги кэтчисты и кзтчистки, обманывая желающую быть обманутой публику, а наивные хлюпики по-прежнему, опохмелившись с утра, дрыгали руками и ногами под руководством японских инструкторов в погоне за мифической неуязвимостью…

Глава XIV. Конец — делу венец

В Москву проникла золотая осень. Город невыносимо устал от беспрерывных дождей, холодных ветров, низких темных туч, от всего этого загубленного лета.

И хотя дождички и теперь набегали порой, но все чаще стояли теплые, солнечные дни, когда хотелось прилечь где-нибудь на садовой скамейке и понежиться в лучах запоздало расщедрившегося солнца.

Деревья являли взору бесконечное разнообразие желто-золотистых красок; бурые, коричневые, бежевые ковры опавших листьев покрывали аллеи, порой под порывом случайного ветерка они толпами и поодиночке крутились в воздухе, беспорядочно плавали над головой.

Только ели и сосны оставались такими же зелеными, как всегда. Их осень не касалась. Над золотисто-зелеными просторами Подмосковья пролетали в высокой осенней голубизне косяки журавлей, и в их тоскливом прощальном курлыканье звучали и грусть расставания, и радость грядущих свиданий с теплыми краями.

Скоро все покроют белые снега, задуют метели, затрещат на морозе деревья, а эти будут гулять под жаркими небесами, на далеких жарких землях.

Монастырский еще раз взглянул на небо, попрощался с начальником подмосковной тренировочной базы «Эстафеты», которую приезжал проверять, и сел в машину.

— Поехали, Вольдемар.

— Все обойдется, товарищ председатель, уверен, — неожиданно произнес тот.

Смысл его слов не сразу дошел до Монастырского. Потом он вспомнил, что завтра у Сергея суд, и Володя, наверное, знает об этом и старается его ободрить. «Хороший парень, — подумал Монастырский с благодарностью. — Все же насколько больше хороших людей на свете, чем плохих! Ценить их надо. И эту теплую осень ценить, и журавлей, которые вернутся. Все доброе в жизни надо ценить. И то, что просто живешь, дышишь, ходишь по земле…»

Машина мчалась быстро, и червонно светились вдоль дороги леса.