Маркус Зузак - Книжный вор Страница 46

Полные горсти мерзлой воды кого хочешь заставят улыбнуться, но никому не помогут забыть.

Смотрите, вот она.

СНЕГОВИК

Начало 1942 года для Лизель Мемингер кратко описывается примерно так:

Ей исполнилось тринадцать лет. Грудь у нее еще оставалась плоской. У нее еще не начались кровотечения. Молодой человек из подвала теперь был у нее в постели.

* * * ВОПРОС И ОТВЕТ * * * Как Макс Ванденбург оказался в постели Лизель? Он упал.

Мнения были разные, но Роза Хуберман заявила, что корень зол — прошлое Рождество.

24 декабря было голодным и зябким, но был и крупный плюс — никаких долгих визитов. Ганс-младший одновременно стрелял в русских и продолжал бойкотировать семейное общение. Труди смогла заехать только в выходные перед Рождеством, на несколько часов. На праздник она уезжала с семьей, где работала. На каникулы для совершенно иного класса Германии.

В сочельник Лизель принесла в подарок Максу две пригоршни снега.

— Закрой глаза, — сказала она. — Вытяни руки.

Как только снег перешел из рук в руки, Макс поежился и рассмеялся, но глаз не открыл. Сначала он лишь наскоро попробовал снег, позволив ему впитаться в губы.

— Это сегодняшняя сводка погоды?

Лизель стояла рядом.

Она тихонько тронула Макса за рукав.

Тот снова поднял ладонь ко рту.

— Спасибо, Лизель!

Таково было начало самого чудесного на свете Рождества. Мало еды. Никаких подарков. Зато у них в подвале был снеговик.

Доставив первые пригоршни снега, Лизель убедилась, что на улице никого нет, а потом вынесла из дому все ведра и кастрюли, какие только нашла. И насыпала в них с горкой снега и льда, покрывавшего узкую полоску мира — Химмель-штрассе. Наполнив все емкости, Лизель внесла их в дом и стаскала в подвал.

Раз уж все по-честному, Лизель первой бросила снежок в Макса и получила ответный в живот. Макс даже бросил один в Ганса Хубермана, когда тот решил заглянуть к ним.

— Arschloch! — взвизгнул Папа. — Лизель, дай-ка мне снега. Полное ведро! — На несколько минут они забыли. Визга и выкриков больше не было, но то и дело вылетали короткие смешки. Ведь они были всего лишь люди, они играли в снегу, но в доме.

Папа поглядел на полные снега кастрюли.

— А что будем делать с остальным?

— Снеговика, — ответила Лизель. — Надо слепить снеговика.

Ганс покричал Розу.

В ответ ему швырнули привычное:

— Что там еще, свинух?

— Спустись-ка, а?

Когда жена появилась, Ганс Хуберман рискнул жизнью, броском отправив в нее великолепный снежок. Совсем чуть-чуть промазав, тот ударил в стену и рассыпался, дав Маме повод ругаться, не переводя дыхания, довольно долго. Пробранившись, Роза спустилась и помогла им лепить. Потом даже принесла пуговицы для глаз и носа и кусок бечевки для снеговиковой улыбки. И даже шарф и шляпу надели на снеговика, росту в котором было всего полметра с небольшим.

— Это карлик, — сказал Макс.

— Что будем делать, когда растает? — спросила Лизель.

У Розы уже был готов ответ:

— Ты его подотрешь, свинюха, да скоренько.

Папа не согласился:

— А он не растает. — Он потер руки и подышал в них. — Тут такой мороз.

И хотя снеговик все же растаял, где-то в душе каждого из них он так же гордо и высился. Наверное, стоял у каждого перед глазами, когда они в тот сочельник наконец заснули. В ушах звучал аккордеон, в глазах маячил снеговик, а Лизель еще и думала о словах Макса, когда простилась с ним у камина.

* * * РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ ОТ МАКСА ВАНДЕНБУРГА * * * — Часто мне хочется, чтобы это все скорее закончилось, Лизель, но тут ты обязательно берешь и делаешь что-нибудь такое — например, спускаешься в подвал со снеговиком в руках.

Увы, тот вечер предвещал Максу резкое ухудшение здоровья. Первые симптомы были довольно невинны и типичны. Постоянный озноб. Дрожащие руки. Участившиеся видения боксерского матча с фюрером. И лишь когда его перестали согревать отжимания и приседания, он забеспокоился всерьез. Как близко бы к огню он ни садился, все равно не мог добиться хоть сколько-нибудь нормального самочувствия. День ото дня вес его, спотыкаясь, спадал. Режим упражнений поломался и рассыпался, а Макс остался лежать щекой на угрюмом полу подвала.

До самого конца января Макс пытался поставить себя на ноги, но к началу февраля дошел до ручки. С трудом просыпался у огня, залеживался до позднего утра, рот у него кривился, а скулы стали распухать. Когда его спрашивали, он говорил, что с ним все нормально.

В середине февраля, за несколько дней до тринадцатилетия Лизель, он вышел к камину на пределе сил. И едва не упал в огонь.

— Ганс, — прошептал он, и его лицо будто стянуло судорогой. Ноги подогнулись, и он ударился головой о футляр аккордеона.

Тут же деревянная ложка плюхнулась в суп, и рядом с Максом оказалась Роза Хуберман. Она взяла в руки голову Макса и рявкнула через всю комнату на Лизель:

— Что стоишь столбом, принеси одеял. Положи на свою кровать. А ты! — Это настал черед Папы. — Помоги мне поднять его и перенести в ее комнату. Schnell!

Лицо Папы озабоченно натянулось. Его серые глаза лязгнули, и он в одиночку поднял Макса. Тот был легок, как ребенок.

— Может положим его здесь, к нам на кровать?

Но Роза уже подумала об этом.

— Нет. Здесь весь день должны быть открыты шторы, а то подозрительно выглядит.

— И то верно. — Ганс вынес Макса из комнаты.

С одеялами в руках Лизель стояла и смотрела.

В коридоре — безвольные ступни и свисающие волосы. С него свалился ботинок.

— Шевелись.

Мама по-утиному вступила в комнату следом.

* * *

Положив в постель, они завалили и замотали Макса одеялами.

— Мама?

Говорить дальше у Лизель не сразу хватило духу.

— Что? — Волосы у Розы были так туго стянуты в узел, что оторопь брала. Когда она повторила вопрос, эти волосы, похоже, натянулись еще сильнее. — Что, Лизель?

Девочка подошла ближе, боясь ответа.

— Он живой?

Узел кивнул.

Роза обернулась и сказала со всей твердостью:

— Послушай-ка, Лизель. Я не для того взяла этого человека в дом, чтобы смотреть, как он помирает. Ясно?

Лизель кивнула.

— Теперь ступай.

В коридоре Папа обнял ее.

Ей это было очень нужно.

Позже Лизель подслушала ночной разговор Ганса и Розы. Мама уложила ее спать у них в комнате, рядом с их кроватью, на полу, на матрасе, который притащили из подвала. (Были подозрения, не заразный ли он, но в итоге заключили, что для страхов нет оснований. Ведь Макс страдал не от инфекции, так что матрас принесли и застелили свежей простыней.)

Полагая, что девочка уже спит, Мама высказала свое мнение:

— Это все чертов снеговик, — зашептала она. — Наверняка с него все началось — возиться со снегом и льдом в такой холодрыге.

Папа был настроен более философски:

— Роза, это началось с Адольфа. — Он приподнялся. — Надо его проверить.

В течение ночи Макса проведали семь раз.

* * * СЧЕТ ПОСЕЩЕНИЙ МАКСА ВАНДЕНБУРГА* * * Ганс Хуберман: 2 Роза Хуберман: 2 Лизель Мемингер: 3

Утром Лизель принесла из подвала его книгу рисунков и положила на тумбочку у кровати. Ей было ужасно, что в прошлом году она заглянула в эту книгу, и теперь Лизель держала ее плотно закрытой из уважения.

Когда в комнату вошел Папа, Лизель не обернулась и не посмотрела на него, но заговорила в стену над Максом.

— И зачем я притащила весь этот снег? — сказала она. — Ведь это все от него, так, Папа? — Она сцепила руки, словно для молитвы. — Зачем мне понадобилось лепить этого снеговика?

Но Папа, к его несгибаемой чести, остался тверд.

— Лизель, — сказал он, — так было надо.

Часами она сидела с Максом, пока тот дрожал, не просыпаясь.

— Не умирай, — шептала она. — Макс, пожалуйста, не умирай.

Он был вторым снеговиком, который таял у нее на глазах, только этот был другой. Парадокс.

Чем холоднее он становился, тем сильнее таял.

Это было как Максов приезд, снова.

Перья снова превратились в хворост. Гладкое лицо стало грубым. И признаки, которые высматривала Лизель, были на месте. Макс был жив.

В первые несколько дней она садилась и говорила с ним. В свой день рождения она рассказывала ему, что на кухне его дожидается огромный торт, если только он очнется.

Он не очнулся.

Торта не было.

* * * ФРАГМЕНТ ПОЗДНЕЙ НОЧИ * * * Много позже я понял, что в те дни я и вправду побывал на Химмель-штрассе, 33. Должно быть, в один из тех редких моментов, когда девочки с ним рядом не было, потому что я видел только мужчину в кровати. Я встал на колени. Приготовился сунуть руки сквозь одеяла. И тут он воспрянул — с непостижимой силой оттолкнул мою тяжесть. Я отступил — столько работы ждало меня впереди, что мне было в радость встретить отпор в этой темной тесной комнате. Я даже позволил себе на миг закрыть глаза и замереть в безмятежности, прежде чем вышел вон.

На пятый день в доме случилось большое оживление — Макс открыл глаза, пусть лишь на несколько секунд. Он мало что увидел, кроме Розы (и в каком, должно быть, жутком увеличении), которая, схватив суповую миску, едва не выплеснула ему в рот, как из катапульты.