Александр Проханов - Политолог Страница 46

— Замечательно, что прилетели, Мишель. Ну что вы там, в Москве — совсем охуели? Будете выборы выигрывать или брать власть? — говоря это, Верхарн повел гостя в замок, в прохладные, бесконечные залы, гостиные, диванные, с потертыми гобеленами, потускневшими картинами, рыцарскими доспехами, бегло показывая Стрижайло свое знаменитое жилище, ставшее ему убежищем после бегства из враждебной России. В этом замке, баснословно дорогом и роскошном, беглец укрылся от мстительного Президента Ва-Ва, вместе с очаровательной женой и детьми, челядью, поварами, садовниками, горничными, массажистами, врачами, музыкантами, стрелками из арбалета, дегустаторами вин, настройщиками клавесина, приживалками, которые тот час потянулись к беспокойному, щедрому богачу, докучая ему нелепыми просьбами, пустыми заботами, дурацкими предложениями, завистливыми, голодными глазками неудачников и попрошаек.

— Ну, Мишель, рассказывайте московские новости!

Теперь они сидели на просторном каменном подиуме по другую сторону замка, откуда раскрывался божественный вид на туманные, зелено-голубые дали, где притаились тени королей и разбойников, обитали в дубравах кельтские духи, прятались вольные стрелки Робин Гуда, двигался на тяжелом, облаченным в латы коне Ричард Львиное Сердце. Великолепный газон от самых ступенек замка снижался к прудам, в которых отражалось тусклое солнце, и несколько громадных деревьев были окружены черно-синими густыми тенями. На столе красовались два бокала с красным вином. Служитель принес мягкие, шитые серебром подушки, положил на удобные кресла. Сладкий ветер летел над замком, благоухая цветами, соком скошенных трав, прохладой близкого моря.

— Москва готовится к выборам. Кремль, партии, олигархи, спецслужбы, губернаторы — все охвачены предвыборной лихорадкой, — Стрижайло пригубил рубиновое вяжущее вино, наслаждаясь видом, где все, — голубые холмы, далекие дубравы, теплый туманный воздух с неясным проблеском птицы, каменные ступени, увитые плющом, чудесные дымчатые агавы, окружавшие замок, — все принадлежало Верхарну, и казалось необъяснимым, что всего этого ему недостаточно, что в этом райском лондонском предместье он так и не обрел душевного покоя, что его страстная, честолюбивая, оскорбленная душа мчится в угрюмую, перевернутую вверх дном Россию, где столько крови и слез, — У коммунистов столь высоки шансы, что к ним начинают льнуть их недавние враги. Я говорил, что Маковский вознамерился стать Президентом, ищет у коммунистов поддержки.

Верхарн нетерпеливо и страстно передернул худыми плечами. Его желтоватое лицо раздраженно задергалось. Маленькие черные шарики глаз стали метаться, отыскивая среди разнообразия ближних и дальних предметов, передних и задних планов точку, на которую он мог бы опереться архимедовым рычагом, чтобы перевернуть абсурдный мир, действующий не по его законам. Этой точкой оказался кончик носа Стрижайло, который ощутил горячее прикосновение огненных угольков.

— Арнольд Маковский мудак, у которого усыхают яйца. Его ненасытный рыжий ястребиный глаз стал слепнуть. Он утратил вкус к живой крови. У него вырвут глаз, залепят пластилином и посадят в клетку. Когда он начинал свой бизнес, он не уставал убивать. Он добывал нефть из трупов. Убитых конкурентов спускали под лед десятками в среднем течении Оби, и те всплывали летом в низовьях, под негаснущим солнцем, с отрешенными лицами, верящими в справедливость. Маковский хотел взорвать меня, поднял на воздух мой «мерседес», и это был поступок воина. Теперь же он мечтает войти в закрытые клубы Европы, сесть за один стол с Рокфеллером и обрести респектабельность. Он заказывает дурацкие мюзиклы о «Городах счастья», помогает сироткам, берет на содержание писателей с обсосанными штанами, вместо того чтобы убивать, как это делают американцы в Ираке. Цены на нефть не должны опережать цены на донорскую кровь. Как только мстительный Ва-Ва поймет, что Маковский становится для него конкурентом, он его уничтожит. Отберет месторождения, выколет глаз, посадит в клетку и повезет, как Емельку Пугачева, по ненавидящей, нищей России, зарабатывая себе на этом баснословный рейтинг…

Блаженный покой, окружавший замок, был обманчив. Восхитительные окрестности таили опасность. Укрывшийся на островах олигарх источал такую страстную ненависть, такое едкое нетерпение, что в кабинетах Лубянки перегорали лампочки, на даче Ва-Ва в Барвихе два раза тушили пожар, а у любимой суки Президента постоянно случались выкидыши. Предвещая гибель Маковского, Верхарн был сам обречен. К нему из Москвы засылались наймиты, прорывались убийцы. Снайперы на крыше замка тихими одиночными выстрелами гасили угрозы.

— Я полагаю, Маковский намерен внедрить к коммунистам своих людей. Коммунистическое большинство в Думе будет контролировать власть, влиять на результаты последующих выборов Президента, — Стрижайло сделал осторожный глоток вина, не торопясь раскрывать Верхарну свой замысел. Пусть олигарх освободится от избыточного возбуждения, обретет способность воспринимать чужие идеи, и лишь тогда он услышит о партии «Сталин», узнает о приехавшем на переговоры Кресе. — Повторяю, у коммунистов великолепные шансы.

— Если их влияние так велико, как вы утверждаете, пусть приведут на Красную площадь полмиллиона человек, поставят напротив Кремля и потребуют отставки Ва-Ва. Это будет конец режима. Армия перейдет на сторону народа, чиновники сами принесут Дышлову ключи от своих министерств. Скажите, если я подарю Дышлову миллион долларов, он приведет народ на Красную площадь? Они найдут среди своих людей сто человек, готовых умереть за идеалы? Я выдам каждому гарантийную сумму по сто тысяч долларов, пусть штурмуют Спасские ворота. Для победы я готов пожертвовать все мое состояние. Хватит тратить деньги на премию «Триумф посредственности», которой заправляют два глухих графомана. Хватит финансировать «Ненавидимую газету», которая стала так скучна, что ее можно использовать в качестве мухомора. Довольно издавать «Коммерсанто Клаус», превращенный хитрым алкоголиком в источник вечной выпивки и закуски. Надо финансировать революцию!

— А вы не думаете, Рой, что Ва-Ва откроет по стотысячной толпе огонь из крупнокалиберных пулеметов, как на площади Тяньаньмынь? Расстреляет смутьянов из танков, как сделал Ельцин у Белого Дома?

— Ва-Ва — слабый, изнеженный. Боится крови. Боится своих и чужих страданий. Боится власти. В свое время я слепил его из слюны и кусочков глины. У него прочность ласточкина гнезда. Он в состоянии пролить дамские духи или французское вино, но кровь проливает Потрошков. Однако, настал момент, когда тот не станет проливать кровь за Ва-Ва. В этом вся тайна.

— В чем тайна? — Стрижайло вспомнил о тонком ледяном сталактите, что хранился в его холодильнике. О хрупком ледяном световоде, соединявшем зрачок Потрошкова с бледным лицом Президента, куда была вморожена загадка их отношений. — В чем тайна? — повторил он вопрос.

Из голубого воздуха, над зеленым ароматным газоном возникла белая бабочка. Нежно, очаровательно кружилась, вычерчивая прозрачные иероглифы, приближаясь к подиуму, где они восседали. Раздался чуть слышный хлопок, разрывная пуля снайпера срезала крылья бабочки, растерзала нежное тельце. Крылья опали, как оборванные лепестки. Белели на зеленой траве. Появился молчаливый охранник из Иностранного легиона, с синим черепом. Держал в руках легкую метелку и совочек. Смел останки бабочки. Унес, чтобы подвергнуть химическому анализу на предмет содержания яда. В газетах писали, что русские агенты выпускают в окрестностях замка бабочек с отравленной пыльцой, чтобы Верхарн надышался тлетворным воздухом, и у него стали распадаться печень и легкие.

— Публика знает о «кагэбистском» прошлом Ва-Ва, знает, что он работал в Восточной Германии, в культурном центре, — начал повествование Верхарн, который не мог удержать в себе накопившиеся переживания и мысли и делился ими с московским гостем, одним из немногих, кто не предел его в трудный час. — Но никто не знает, чем он занимался в Германии. Его непосредственный начальник Потрошков добывал информацию о секретных работах биологов Гамбурга, преуспевших в клонировании и биотехнологиях. Эти ученые приезжали в Лейпциг на конгрессы и симпозиумы и любили посещать кабаре «Нахтигаль», где танцовщицы танцевали фривольные танцы. Ва-Ва переодевался в женское платье, в трико, бюстгальтер и, прикидываясь примой кафе-шантана, исполнял эротические танцы, соблазнял немецких ученых, благо его мужские гениталии были таких размеров, что даже в трико невозможно было установить его пол. Ученые приглашали пленительную танцовщицу за столики, иногда даже в номер, и Ва-Ва у пьяных, потерявших бдительность исследователей добывал бесценную информацию, которая тут же направлялась в геронтологические центры СССР, где работали над увековеченьем жизни Брежнева. Тогда-то и завязались сердечные отношения между Потрошковым и Ва-Ва, которого шеф ласково называл — «танцовщица Дега»…