Марлена де Блази - Амандина Страница 47

Затем мы отправились в Швейцарию искать больницу, куда Матка отвезла ребенка на операцию. В некотором смысле, это оказалось намного проще, так как директор первой же клиники в нашем списке связался с другими клиниками и частными больницами, включая даже государственный госпиталь, в которые Матка могла обратиться. Был составлен список специалистов, которые могли консультировать или, возможно, принимать участие в обследовании и лечении ребенка, их всех опросили. После двух недель поисков директор клиники, руководивший запросами, сообщил мне, что никаких записей, упоминающих фамилию моей матери или любые другие имена, которые, по моему предположению, она могла использовать, обнаружено не было. Когда поиск был завершен, он вызвал меня, усадил в кресло и сказал, что сомневается в том, что ребенок вообще когда-либо привозился в Швейцарию. Он объяснил, что, кроме частных и государственных архивов, всегда есть люди, которые вспомнили бы произошедшее, особенно смерть младенца. Судя по описанию графини, данному мной, заверил он меня, кто-нибудь к настоящему времени вспомнил бы ее. Я попросила его по возможности продолжать поиски, он пообещал, покровительственно похлопав меня по руке, достаточно любезный, чтобы не разубеждать. Я понимаю, что если Матка привезла ребенка в Швейцарию, информацию об этом, даже если она просила о конфиденциальности, теперь, после ее смерти, мне бы дали. Здесь вторая каменная стена. Мы постараемся добраться до Франции и, надеюсь, до Парижа. В Краков возвращаться незачем.

Возможно, вскоре я тебя сильно удивлю. На этот раз, надеюсь, приятно. Все, что могу сказать, — полковник фон Караян помогает мне.

Храни тебя Господь,

Твоя Анжелика

10 июня 1941, Краков

Дорогой Януш,

У меня нашлась великолепная причина, чтобы вернуться в Краков. Я поздравляю тебя — ты стал отцом. (Ах, боже мой, теперь я вижу, какой бестактностью с моей стороны было писать тебе об активном участии полковника фон Караяна. Помощь он действительно мне оказал, но не такого рода.) Но ты действительно стал отцом. Полковник, серьезно рискуя, спас полуторагодовалого мальчика, который… ну неважно, благоразумие требует промолчать. Его зовут Алексей, он такой же блондин и красавец, как и ты. Но это только половина новости. Еще есть Элиаш, которому год исполнился несколько дней назад. Он выглядит более хрупким, чем Алексей, но глазки его светятся жизнелюбием и храбростью. Этих детей спасли, и теперь они наши. «Друзья» фон Караяна готовят документы для них. Как только Вадим найдет достаточно бензина (фон Караян работает над этим), мы отправимся в обратный путь в Париж. Я просила его (полковника) не останавливаться на двух. Он найдет еще детей, я верю. Для меня это просто спасение… Ах, как объяснить? Я считаю, что забота об этих детях — лучший способ для меня стать ее матерью. Матерью нашей девочки. Ты меня понимаешь?

Баська много помогает мне в заботах, но я должна тебе сказать, что ревную ее к материнским обязанностям. Я дрожу над ними обоими, и — можешь себе представить? — Алексей старается не обижать Элиаша, воркует с ним, и мы часто засыпаем втроем. Любовь к ним заставляет меня чувствовать себя ближе к тебе. И к ней.

Пожалуйста, напиши мне, что ты рад.

С любовью,

твои Алексей, Элиаш и Анжелика

1 июля 1941, Париж

Дорогой Януш,

Мальчики, я и Баська живем хорошо. Когда дети спят, мы либо шьем подгузники из гостиничных полотенец, или стираем грязные, или стоим в очередях, чтобы отоварить карточки, или клянчим на кухне отеля какие-нибудь овощи или фрукты. У нас всегда есть яйца и молоко, и даже сыр, и мальчики выглядят здоровыми. Элмаш начал ходить и даже бегать, Алексей следует за ним как тень. Я пытаюсь ему объяснить, что он не должен так волноваться и опекать своего брата. Характером ребенок очень напоминает мне тебя.

Полковник написал о девятилетием мальчике, который был свидетелем и чуть ли не жертвой «событий» в городе Быдгощ некоторое время назад. Ты что-нибудь знаешь? Я не буду больше говорить об этом здесь, но полковник сообщил, что его «друзья» пытаются спасти ребенка. Конечно, я сказала, что мы его примем. Я не знаю даже имени. Кажется, у полковника есть дела в Париже, так что он будет сопровождать ребенка, привезет его ко мне сюда. Три сына, любовь моя. Может, следующей будет еще одна дочь?

С любовью,

твоя Анжелика

9 июля 1941, Париж

Его зовут Сергиуш, нашего третьего сына. Мой дорогой Януш, я не могу описать, как мил мне этот ребенок. Конечно, он много страдал, он робок и раним, редко говорит без необходимости. Но не прошло и двух дней, как он завоевал сердца нашего маленького племени. Баська обожает его, и мы с ней конкурируем в нашем желании заботиться о нем. Он любит музыку и говорит, что играл на фортепиано с четырех лет и до тех пор, пока… Его родители были убиты давно, о нем заботился старший брат, пока того не расстреляли в Быдгоще прямо у мальчика на глазах. Его жизнь с того дня… Я буду ждать, когда смогу сказать больше.

Когда же кончится война, любовь моя?

твоя Анжелика

Часть 6

Май 1941

Деревня в Бургундии

Глава 36

— Можно заглянуть в твой чемодан? Просто чтобы убедиться, что ты ничего не забыла.

Доминик и Амандина были в гостиной, в гостиной, где они пели и танцевали, ели и спали в ночь перед смертью Соланж. Они продолжали делить эту комнату и восемь дней спустя. Амандина — на шезлонге, Доминик — на диване, девочка в течение первых трех дней ни спала, ни ела, ни говорила. Когда Доминик пыталась успокоить ребенка, вызывала ее на разговор, Амандина лишь открывала глаза, качала головой, иногда улыбалась, специально, чтобы Доминик меньше тревожилась. А потом неизменно ныряла обратно в свои мысли. И в продолжение многих часов Доминик сидела рядом с девочкой, гладя ее по спине и рукам. Пыталась накормить ее.

Амандина думала о Клод, маленькой пятилетней алжирской девчушке, которая жила с мадам Обрак, когда Амандина и Соланж появились там, и именно о ней девочка заговорила после нескольких дней молчания.

— Может быть, я должна вернуться к мадам Обрак. Я могу помогать с Клод. Ее родители пропали, и она будет жить в приюте. Если я вернусь, чтобы ухаживать за ней, ей не придется идти в детский дом.

— Прошло время, — ответила Доминик, — и я думаю, что Клод уже увезли от госпожи Обрак. Но я думаю, что это прекрасно, что ты… Может ты мне расскажешь, о чем еще думаешь?

— Я не знаю.

— Нет слов?

— Это не получится сказать.

— А ты просто попробуй, как выйдет.

— Одиночество. Страх. Маман. Соланж. Иногда я говорю «боши».

— Это странно, но в последние дни я говорю себе то же. Одни и те же слова. Я еще добавляю «Амандина».

— Я думаю, мы не такие разные.

— Вовсе нет. Независимо от того, насколько мы представляем себя отличными от других, на самом деле это не так. Не так уж сильно мы отличаемся друг от друга.

— Даже боши?

Доминик улыбнулась вопросу и только покачала головой.

— Кажется, я хочу есть, — произнесла Амандина.

Среди вещей Соланж Доминик нашла пакет, обернутый коричневой посылочной бумагой и перевязанный белым шпагатом. На прикрепленной к нему маленькой белой карточке было написано одно слово: «Амандина». Доминик подержала его в руках и отложила в сторону. Она перебрала одежду Соланж, аккуратно сложила и вернула обратно в чемодан. Документы, удостоверяющие личность Соланж, Доминик собрала в конверт, запечатала и положила поверх вещей. Она прихватила пакет и спустилась вниз по лестнице в гостиную, где у огня сидела Амандина.

— Я нашла это в чемодане. Я думаю, ты предпочла бы упаковать его сама, чтобы знать, где он лежит.

Доминик протянула пакет девочке и опустила его на столик у шезлонга.

Амандина взяла его в руки, изучила, как будто видела впервые.

— Я не должна открывать, пока мне не исполнится тринадцать лет. Я не знаю, что это такое, но это то, что досталось мне вместе с Соланж.

— Это было оставлено для тебя? Подарок?

— Как подарок.

— От кого?

— От дамы с оленьими глазами. Так сказала Соланж.

— Оленьи глаза. Красиво. И ты не знаешь, что там внутри?

— Нет, думаю, может, было бы лучше открыть его? Я обещала, но…

— Я думаю, что так будет хорошо. Я думаю, ты должна открыть.

Амандина посмотрела на пакет, потом на Доминик и начала развязывать шпагат.

Доминик потянулась к ней.

— Здесь, давай я помогу.

— Я сама. Я должна сама.

Амандина освободила сначала один угол пакета, затем другой, шурша бумагой. Она села прямее и вынула маленький черный бархатный конверт с жесткой спинкой, в трех углах застегнутый на бархатные кнопочки. Девочка отстегнула уголки один за другим — на жесткой части конверта висел кулон. Он был выполнен в виде маленького флакона из какого-то фиолетового камня с пробкой из лиловой жемчужины. Не открепляя ленту, Амандина приподняла камень, почувствовала его тяжесть на своей ладони.