Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2012) Страница 47

Все это вкупе с болезненной мнительностью (неудивительной в атмосфере тоталитарного общества) и склонностью к алкоголизму, привело поэта к неизлечимой депрессии. 17 марта 1959 года в возрасте 68 лет Галактион Табидзе покончил с собой, выбросившись из окна тбилисской клиники.

Похоронен в Пантеоне выдающихся писателей и общественных деятелей Грузии (Мтацминде). В июне 2000 года Грузинская православная церковь отпустила поэту грех самоубийства. Настоящая публикация приурочена к 100-летию создания одного из самых знаменитых грузинских стихотворений и к юбилею Галактиона Табидзе.

*

Ты, могильщик, утверждаешь: кто б ни умер, лишь отпели —

Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители...

Брось, старик. Молчишь ты мудро, говоришь — намного хуже.

Здесь, у плит могильных, шутки — неуместны, неуклюжи...

Белым снегом на деревьях спят цветов молочных стаи,

И земля — до горизонта — вся расписана цветами —

Месяц роз. Теплом и светом мир пронизан и наполнен.

Полдень. Май. И легким ветром чуть колышется шиповник...

Не вдова ли молодая у могилы, в черной шали?

Как она сейчас прекрасна, в час божественной печали.

Не вчера ли тело друга приняла земля сырая,

И за ним она бросалась, гроб слезами заливая, —

А сегодня о любимом вновь рыдает безутешно,

Плачет днем и плачет ночью — нет покоя, нет надежды...

Вновь приходит и садится у немого возвышенья —

Как печаль ее прекрасна! Красота как совершенна!

Плача, волосы распустит, упадет в слезах горячих, —

Этот плач мне душу ранит, сердцу больно, сердце плачет...

Но — что делать? Чем помочь ей?.. Тс-с... Прислушайся, могильщик...

Слышишь, слышишь стон несчастной — говорит она с погибшим:

“Пусть исчезну, как туман, я, как видение ночное,

Никогда пусть не узнать мне в жизни мира и покоя —

Где бы, как бы ни жила я, — утром, вечером ли, в полночь,

Если я тебя забуду, если я тебя не вспомню!..”

Ты по-прежнему, могильщик, говоришь: едва отпели —

Вмиг забыли с окончаньем похоронной канители?..

Что ж, слезам вдовы не веришь — так пойди, открой ворота —

Но на этот раз хоронит юноша — невесту... Вот он

Рвется к телу дорогому, не отходит, плачет... Боже,

Так — когда-нибудь — еще раз полюбить он разве сможет?!

Он коснулся страшной тайны — заглянул на дно колодца,

Безутешно слезы льются, бедный юноша клянется:

“Нет на свете больше женщин ни красивей, ни добрее!

Никогда мою могилу пусть луч солнца не согреет,

Пусть исчезну, как туман, я, как видение ночное,

Никогда пусть не узнать мне в жизни мира и покоя —

Где б ни жил я, как ни жил бы, — утром, вечером ли, в полночь

Если я тебя забуду, если я тебя не вспомню!..”

Что, могильщик, ты, как прежде, говоришь: всплакнули, спели

И — забыли с окончаньем похоронной канители?..

Но смотри — опять приходит эта женщина — ты помнишь? —

К той могиле, над которой распускается шиповник...

Вновь над камнем замирает и все так же безутешна...

Ворох дивных роз приносит, роз, завянуть не успевших,

Ими крест могильный белый украшает, молодая,

И — сама с цветами блекнет, увядает, увядает...

И тоска в глазах бессонных — так порой душа живая

По ночам, о прошлом вспомнив, плачет, губ не разжимая...

Что ж теперь? Ты снова скажешь, мол, поплакали, попели

И — забыли с окончаньем похоронной канители?..

Где же юноша, тот самый — хоронил позавчера он

Здесь любимую?.. Всё там же — у могилы, под чинарой,

И лицо — желтее воска, и — свечою — тает, тает...

Шепчет ей — о чем? — о только им двоим известной тайне...

А в глазах бессонных — горе... Так порой, о прошлом вспомнив,

По ночам душа живая, губ не разжимая, стонет...

Ну, могильщик, вновь ты скажешь, кто б ни умер, лишь отпели —

Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители?..

Посмотри — вдова сегодня, подняв голову, случайно

Профиль юноши печальный под чинарой замечает,

С грустью думает: “Он тоже в своем горе безутешен,

И его, наверно, точат, убивают мысли те же...

Сколько в сердце человека скорби, муки и печали,

Как ты терпишь только, сердце, сколько боли ты вмещаешь!..”

Глаз прекрасных взгляд лазурный сострадания исполнен —

И в ответ ей тоже смотрит он — взволнованно, безмолвно...

Что ж, они поймут друг друга... Нет, поверь, старик, — напрасно

Усмехнулся ты, как прежде, на своем стоишь ты — разве

Никому ты не был верен и не знал любви огня ты?

Эти взгляды — лишь участье. Разве ты не слышал клятвы

Той, с которой провожали только что они любимых?..

Есть сердца — умеют помнить, есть душевные глубины...

Ты не знал печали гордой. Ты не брал высокой ноты!

А иначе, как безумный, не смеялся б надо мной ты.

Ну и что с того, что парень сплел из свежих роз венок ей?

Что с того, что шепчет ей он: “Наши души одиноки.

Были прежде мы любимы, но сидим у плит одни мы,

Не пробьются к ним в могилы вздохи и воспоминанья.

Мы же молоды с тобою, хватит песен поминальных,

Стань женой моею, жить мы будем счастливо и прочно,

Все печальное, больное — все останется лишь в прошлом...”

Перестань, старик, смеяться — видишь слезы вдовьи эти? —

Если юноша забылся — слушай, — женщина ответит.

Ты, конечно, полагаешь, что она уступит парню?

Нет — четырежды не прав ты! Разве не ее губами

Клятва здесь произносилась так недавно? На такое

Кто ж способен? Кто смеется, кто так шутит над покойным?..

Слушай! — женщина до смерти и любить и помнить может.

Что же женщина?.. О, Боже!..

Робко голову склоняет. “Я согласна, — тихо шепчет, —

Горе нас соединило, больно думать о прошедшем.

Только будущим живу я... Счастье было, да — погасло...

Все печальное, больное — всё забудем. Я согласна...”

Что ж, могильщик, говори мне все, что хочешь, — не отвечу...

Память... Под могильным камнем остаешься ты навечно...

А у них сегодня — праздник. Спят под крышей под одною.

Дни идут... К своим могилам не приходят эти двое...

И никто уже не сменит роз увядших покрывала, —

Спите, кости всех забытых, — вам и вправду надо мало...

Спите крепко, спите вечно... А цветы — зачем они вам?

Это пышное убранство — для чего оно могилам?..

Не до вас живым, их думы сон ваш не обеспокоят.

В кои веки довелось вам отдохнуть от жизни, в кои...

Да и что вам слезы смертных — не о вас ведь эти слезы…

“Все живут — все умирают” — гаснут все земные звезды, —

Горе тем, еще живущим, кто о смерти забывает:

Серебром расшитый, красный гроб могильщик забивает —

С плачем горестным хоронят тех двоих, о вас забывших...

Забивает гроб могильщик — как вчера и как обычно...

Странной, дикой, горькой мысли улыбаясь, забивает...

Знает, знает он, могильщик, как должно быть, как бывает...

Отдыхайте, отдыхайте от забот и от событий,

Спите крепко, спите вечно, кости всех существ забытых…

Когда вдруг — необъяснимо — мной тоска овладевает,

Вспоминаю вашу участь и могильщика слова я...

1912

“Поэзия — прежде всего...”

…В 1912 году в провинциальном Кутаиси молодой 22-летний поэт старательно выписывал на своей самодельной афише, выполненной в модернистском стиле: “Студент Парижского университета Галактион Табидзе прочтет лекцию...” — трогательный документ нереализованной юношеской мечты. В том же году он знакомится с гимназисткой Ольгой Окуджава и навсегда запоминает сказанное свидетелем знакомства, своим двоюродным братом Тицианом: “У нее гениальные глаза!” Но Париж — далек и недоступен, а при чтении безутешных писем возлюбленного “гениальные глаза” вскоре увлажняются, поскольку по окончании гимназии их обладательницу родители отсылают учительствовать в другой город.