Банана Ёсимото - Амрита Страница 47

Ха-ха. Интересно, «на некоторое время» – это на сколько?

Я совсем забыла, что мой хозяин и сам не дурак отдохнуть и поразвлечься. Откровенно говоря, с первого дня, как я начала работать в «Берриз», было ясно, что в какой-то момент что-то подобное неизбежно произойдет. Но кто же знал, что этот момент наступит так скоро? Покуда я работала в баре, почти каждый день исправно появляясь за стойкой, хозяин крепился изо всех сил. Но стоило мне уехать, и сдерживающий фактор исчез…

Я тупо стояла перед дверью. Надо мной висело серо – голубое зимнее небо. Деревья тянули вдоль дороги свои голые ветки. По улице шли люди в свитерах и куртках.

Мне было очень жаль себя, но, видимо, пришло время двигаться дальше. Теперь бар уже в прошлом.

Вечером я позвонила давнему другу хозяина.

– Так он, понимаешь, познакомился на какой-то вечеринке с каким-то прорицателем из Тибета, а тот, понимаешь, ему возьми да и скажи: «Ты в прошлой жизни был ямайцем, и тебе срочно нужно вернуться на Ямайку». Ну он, недолго думая, взял, понимаешь, жену, детей и уехал… Мне кажется, что он через годик уже вернется. Вряд ли дольше, понимаешь, выдержит. Кстати, он просил передать тебе привет и сказал, что обязательно напишет письмо.

– Спасибо, все понятно, – сказала я и повесила трубку. Но на самом-то деле я ничегошеньки не поняла. Какой еще Тибет? И при чем здесь Ямайка? Наверное, этот тибетский прорицатель посмотрел, что хозяин ходит в растаманском прикиде, и брякнул первое, что в голову пришло.

«Все это очень подозрительно», – подумала я.

Еще одно напоминание о том, что разлука – вещь всегда неожиданная. А ведь мы с хозяином были знакомы много лет… Еще до того, как я начала работать в «Берриз», я часто туда заходила выпить, посидеть, послушать музыку. И он всегда был там, за стойкой.

Я помню все так, как будто это было вчера: звук, с которым тонкая струйка воды стекала в металлическую раковину; полки со стаканами, рюмками и прочей посудой; особую атмосферу, созданную с помощью тщательно подобранной музыки… Я впитала все это кожей, и оно навсегда останется со мной. Мне больше незачем туда идти…

Когда в последний вечер перед отъездом с Сайпана Рюичиро сказал, что мы друг другу чужие, мне в этих словах прежде всего послышалась неуверенность. Неуверенность мужчины, не привыкшего быть любимым. «Он просто волнуется», – подумала я тогда, но, вспоминая об этом сейчас, я поражаюсь тому, каким серьезным было в тот момент его лицо. Парадоксальным образом чувства, испытанные мной перед закрытой дверью бара, помогли мне понять, что он имел в виду. Скорость, с которой все вокруг нас меняется, вызывает чувство незащищенности и одиночества. Это может произойти с каждым в любую минуту.

Рюичиро понял это, пока мы были на Сайпане.

Мне, чтобы понять, понадобилось вернуться в Токио.

Процесс понимания очень часто бывает болезненным.

Ну что ж, раз бар закрыт – придется думать, чем бы заняться. Где искать работу в Японии?

Работа в офисе – это не для меня. Терпеть ее не могу. Сразу зверею.

Значит, остаются подработки либо официанткой в каком-нибудь симпатичном месте, либо администратором в гостинице. Больше я ничего не умею и не хочу уметь. Поэтому даже в сфере обслуживания выбор у меня, прямо скажем, небольшой.

Для начала я ограничилась тем, что рассказала всем своим друзьям и знакомым о том, что осталась без работы. Авось кто-нибудь что-нибудь посоветует. А пока ничего подходящего не подвернулось, я снова начала ежедневно ходить в бассейн. Причем делала это в гордом одиночестве. Микико была так увлечена своим бойфрендом, что ни на что другое времени у нее просто не оставалось. Что же касается Ёшио, то он, как и полагается мальчику его возраста, опять стал посещать школу и составить мне компанию никак не мог.

Каждый вечер, возвращаясь домой, я смотрела на закат и вспоминала Кодзуми, Сасэко и Рюичиро. И каждый раз на меня накатывала такая тоска, что хотелось немедленно бросить все и уехать к ним на Сайпан.

К этому высокому небу, под которым живут родственные души. К этому бескрайнему океану, подсвеченному закатным солнцем.

Мне так хотелось быть рядом с теми, кто меня понимает. С теми, кто знает, почему и зачем я живу. С теми, кто прощает мне мое существование…

Милая Сакуми!

Наша жизнь потихоньку налаживается.

У меня будет к тебе одна просьба. Если не сложно, отложи для меня немного маминых моченых слив.

Рюичиро терпеть не может моченые сливы, и с тех пор, как мы живем вместе, я не съела ни одной штучки. Представляешь? А ведь раньше я почти ничего не ела летом, кроме этих слив…

«Вот она – семейная жизнь!» – с тоской думаю я, но креплюсь. Однако силы мои на исходе. Я просто обязана съесть хотя бы парочку слив. Надеюсь осуществить это план послезавтра, когда мы с тобой встретимся.

Я знаю, что об этом можно было бы договориться и по телефону, но теперь у меня много свободного времени, и мне захотелось попробовать написать тебе письмо. За эти два года (с тех пор как я ушла из шоу-бизнеса и стала спать гораздо больше двух часов в сутки) я так и не научилась обращаться со свободным временем. Совершенно не знаю, что с ним делать. Раньше эта проблема для меня не существовала, как, впрочем, не было и желания куда-нибудь пойти просто так. Ну и опять-таки менеджер… Она следила буквально за каждым моим шагом…

Я никогда не знала, что она думает обо мне на самом деле. Во всяком случае, у меня не было ощущения, что я ей особенно нравлюсь, хотя сказать, что она меня ненавидела, я тоже не могу. Да и с чего ей было меня ненавидеть? Я глупостей себе не позволяла. Это же работа… Вот поэтому мы с ней теперь совсем не встречаемся. Наверное, мысль о встрече со мной – ну знаешь, типа там, встреча старых друзей и тому подобное – даже не приходит ей в голову. Мне немного грустно, когда я об этом думаю. Мы ведь все время были с ней вместе – спали вместе, ели вместе, вместе работали, ездили в одной машине, но выходит, что по-настоящему ей до меня не было дела. Хотя для двух незамужних женщин у нас с ней были очень хорошие отношения.

Я часто смотрю по телевизору фильмы, в которых сама играю. Отчасти это, конечно, нарциссизм. Но я каждый раз поражаюсь, какая же я отвратительная актриса! У меня нет ни капли таланта. Понятно, что Рюичиро ничего мне не говорит. Вернее, он говорит, что я вся такая живая и что у меня есть какое-то особое, редкое обаяние. И все равно – играю я ужасно. И ничего с этим уже не поделаешь. Так что хорошо, что я ушла. Это было правильным решением.

Знаешь, видеть себя в фильме – это довольно странное чувство. Сидишь, как во сне, смотришь на экран и думаешь: «Вот так я смеюсь, вот так я сплю, вот так выглядит мое лицо, когда меня обнимает любимый человек…»

Отчасти это приятно. Будто встретился с кем-то незнакомым и симпатичным, но этот кто-то на самом деле – ты.

Иногда становится жалко себя до слез. Хочется подойти, обнять и успокоить. Сказать: «Я так по тебе соскучилась!»

… Неважно…

Значит, послезавтра я тебя увижу. Давай договоримся не вспоминать все эти глупости, которые я здесь написала, и просто приятно провести время.

МАЮ

Я наводила порядок на книжной полке, и письмо, зажатое между двух книжек, выпало и упало на пол.

В горле у меня сразу встал комок.

Из-за своего злополучного падения с лестницы я совершенно не помнила об этом письме. Судя по всему, сестра написала его в самом начале того пути, который завершился ужасной трагедией. И уже тогда она не хотела никого слушать.

Уже тогда в каждом ее жесте, в каждом движении тела читалось отчаянное: «Я здесь, не забывайте меня!» И еще – усталость. Безмерная и невыносимая.

Это Маю. Она вся здесь. В этих буквах, в этих словах. Ее присутствие наполняет комнату, и меня захлестывает волна тоски. Я так скучаю по ней…

«Может быть, дать это письмо маме?» – подумала я, но тут же отказалась от этой мысли.

Если мама прочтет это письмо, она опять начнет мучить себя раскаянием – «Ведь я могла ее остановить!».

… Я тоже испытываю сейчас что-то похожее…

Запах смерти, воплощенное разочарование. Сушь, улетучивающаяся надежда.

Состояние, когда душа воспринимает только потери, не желая замечать приобретений. Потерь так много, приобретений – чуть.

Теперь можно говорить все что угодно. Но тогда я не смогла удержать ее. Все произошло слишком быстро.

Свободного времени было предостаточно, и я решила навестить Эйко.

Вернувшись в Токио, я никак не могла заставить себя ей позвонить. Каждый раз, когда я думала о том, что творится у них дома, после того как она выписалась из больницы, мне становилось неловко – и так все плохо, а тут еще я со своими звонками. В конце концов, Эйко позвонила мне сама и пригласила в гости.

Кажется, в последний раз я была у нее в гостях еще школьницей. «Кажется» – это потому, что я ничего такого не помню, но Эйко сказала мне по телефону: «Ты не была у меня со школы». А значит, я у нее все-таки была, хотя моя память никаких воспоминаний об этом не сохранила. Наверное, из-за того, что я упала с лестницы. Во всяком случае, мне так и не удалось вспомнить ни одного своего к ней визита.