Дуглас Коупленд - Рабы «Майкрософта» Страница 47

3) Побаловать себя пенистой ванной(больше я ничего придумать не смог)

Вторник

К нам приехала Мишель — сестра-близнец Дасти. Она — торговый агент по продаже коллагена одной биотехнической фирмы близ Сан-Диего и похожа на располневшую, менее турбозаряженную Дасти.

Она побродила немного по «Лего»-саду, посмотрела, как мы пишем коды, и многозначительно зевнула. После дальнейших бесчисленных показательных зевков она вынула из сумочки пару видеокассет с мультиками «Симпсоны» и стала смотреть их на нашем видеомагнитофоне; один за другим мы все улетучились со своих рабочих мест и начали смотреть вместе с ней.

Майкл прибыл вместе с отцом, обнаружил нас лежащими и смеющимися, психанул и отослал всех работать, а Мишель велел собираться на калифорнийский поезд. Майкл стал настоящим Биллом!

Дасти сказала «Чао» и вернулась к налаживанию своих алгоритмов. Бедные родители Дасти: они всего лишь хотели, чтобы у них выросли две девочки, поющие народные песни и вяжущие шали, — Лесли Ван Хаутенс и Патриция Кренвинкельс. А вместо этого получили две точные копии Грейс Джонсон (только с более светлым цветом кожи), смешанные с Барби Малибу.

Новости о свидании: Сьюзан вернулась без татуировки.

Оказывается, Дасти еще и эксперт по (чему бы вы думали?) Австро-Венгерской Империи (студентка Калифорнийского университета в Санта-Круз). Вот истинная непредсказуемость! Она училась там, чтобы угодить своим ненормальным левополушарным родителям-хиппи.

— Это была ускоренная программа, на которую ушло всего два года, — говорит она. — Субъективность изучается очень быстро.

Открытие того, что Дасти хорошо осведомлена о некотором окаменелом аспекте европейской истории, было подобно открытию — ну, не знаю, — открытию того, что веселая рожица на графине с напитком «Кул-Эйд» принадлежит трансвеститу. Это так странно!

Я упомянул об этом, потому что Тодд и Дасти сегодня обедали с командой хандрящих экс-марксистов — дружков ее родителей по университету в Беркли; все они чувствуют себя заброшенными отливом истории, поют песни о свободе под пятиструнную гитару, отращивают волосы на лице. Такие вот ребята. И скорее всего там было много свечек.

Я думаю, что духовная атмосфера вызвала в Тодде ностальгию по дому и по бешено-религиозным родителям в Порт-Анджелесе. Он вернулся в офис задумчивый, затем расплакался, а потом вышел на лужайку и целый час не возвращался.

Дa, и еще сегодня я застал Итена копающимся под диванными подушками в поисках монеток. Какой конфуз!

Среда

Большая сплетня: Тодд объявил, что становится… марксистом! Из всего возможного.

— Господи Иисусе, Тодд, — сказал Итен, — это равноценно объявлению, что ты становишься Багзом Банни.

Карла спросила:

— Марксистом? Но, Тодд, стена была разрушена в 1989 году.

— Это не важно.

— Ах, ну конечно же, не важно, — съязвил Итен.

— Надменный буржуй, — отрезал Тодд.

Короче, Тодд нашел некий внешний объект для своих верований. Не думаю, что это вопрос ума или глупости, просто его потребность в потребности, как обычно.

Итен вышел на тропу войны:

— Если Тодд ожидает, что мы будем относиться к нему с особым уважением только из-за того, что он верит в какую-то старомодную, мультикоподобную идеологию, то его ожидает нечто совершенно другое.

Итен ведет себя как «реакционер» (это слово сказал мне Тодд). Но как и в случае со многими его недавними обращениями во всякие новые верования, Тодд действительно источает праведность, слегка обескураживающую, если не сказать скучную.

Майкл по этому поводу сказал:

— В любом случае его проповеди мешают программированию; такое ощущение, что бодибилдинг использовал слишком мало ресурсов его центрального процессора. Я думаю, что религиозность родителей и все такое воспитали в нем глубокую нужду за кем-то следовать.

Карла же предложила:

— Давайте теперь называть их Борис и Наташа.

Мы с Карлой пришли в полную непонятку, когда обсуждали эту перемену в постели.

— Откуда вообще появилась политика? — спросил я. — Тодд прошел путь от полного профана в историческом отношении до молодого постмарксиста, постчеловеческого кодировочного устройства. Видимо, обратился в веру прямо на помосте для демонстрации мускульных поз.

— «Красный в твоей постели!»

Кто сказал, что люди не меняются?

Эйб написал мне из своего мини-отпуска в Ванкувере:

Я в отеле «Westin» в Ванкувере. Горничная довольно невинно спросила меня: «Сколько человек будет ужинать?» А я ответил: «2», потому что не хотел показаться одиноким. Хотя я действительно один.

Насколько это плохо по десятибалльной шкале?

Мой ответ:

Эйб… это *ОДИННАДЦАТЬ*

Отцу перезвонили из авиакомпании «Дельта эрлайнз» и предложили работу в их отделе по выписке счетов.

— Это не имеет прямого отношения к высоким технологиям, да и вообще с ними не связано, но все же…

Отец пойдет на собеседование через пару дней. Они с Багом съездили в город и вместе постриглись в парикмахерской, на стене которой висело чучело окуня. Баг сказал, что это было похоже на визит к «Лысому» в Москве.

Политическое безумие:

Тодд: «Марксизм предполагал, что технология никогда не пересечет определенной точки… Теория марксизма в XIX веке придает ему привлекательную перспективу постиндустриальной эры позднего капитализма».

Итен: «Преуспевание — это нечто большее, чем зависть и перераспределение».

Сьюзан: «Я уверена, что голливудские профсоюзы просто ждут затаив дыхание, пока рабочие цехов программирования и мультимедиа объединятся. Как это будет: я пишу код, а потом приходит кто-то из Госинспекции и нажимает клавишу „уничтожить“?»

Я: «ТАЙМ-АУТ!»

Политика способна только раздражать людей. Должна быть какая-то альтернативная форма дискурса. Как рождается политическая воля? Сьюзан стыдится того, что ей приходится в чем-то соглашаться с Итеном. В нормальной обстановке они пререкаются обо всем.

Майкл застал нас во время игры в «Дум» на офисной операционной системе и пришел в ярость… или, точнее сказать, он удалил ее из системы и прочитал мне лекцию о потерянных человеко-часах, когда я попозже спросил у него разрешения переустановить игру. В конце концов он согласился, так как для морали работника было бы сущей катастрофой не иметь возможности погоняться за своими коллегами и поубивать их.

— И еще, Даниил, в октябре выйдет новая версия под названием «Дум II», и ходят слухи, что пиратские копии этой игры содержат в себе вирус, убивающий жесткий диск. Так что прошу даже не думать о ее установке.

Повезло!

Баг был настолько зол, что хотел написать Марбургский вирус и вставить его в машину Майкла, но это просто типичная для Бага болтовня. Марбургский вирус так опасен, что его даже невозможно изучить. Тридцать семь работников немецкой лаборатории умерли, связавшись с ним.

Четверг

Хода сегодня назвал меня криптофашистом.

В честь этого я форматирую данный абзац крайне право.

Сегодня Майкл рассказал кое-что очень классное. Он утверждает, что с нами как биологическим видом произошло нечто выдающееся и беспрецедентное:

— Мы достигли точки критической массы, когда количество памяти, которую мы экстериоризировали в книги и базы данных (перечислил несколько источников), сейчас превышает количество памяти, хранящейся внутри совокупности наших биологических тел. Другими словами, «снаружи» памяти больше, чем существует внутри «всех нас». Мы перепрограммировали свою сущность.

Он продолжил:

— И в данной новой ситуации основание для существования понятия «история» становится необязательно утраченным, но каким-то несущественным. Доступ к памяти замещает собой историческое знание как способ обработки прошлого нашим биологическим видом. Память пришла на смену истории — и это отнюдь не плохая новость. Напротив, это замечательная новость, так как она означает, что мы больше не обречены повторять свои ошибки; становясь аналоговыми, мы можем редактировать себя, как документ на экране. Процесс перехода от истории в центре к памяти на периферии первоначально может оказаться ухабистым, пока люди будут двигаться по интеллектуальной инерции, но этот переход неизбежен. И благодарение небесам, мы изменили природу самой перемены: перспектива циклических войн, смутных времен и золотых веков никогда меня не привлекала.

И наконец:

— И продолжающаяся демократизация памяти может только ускорить устаревание истории, как мы ее когда-то понимали. История на поверку оказалась нестабильной интеллектуальной конструкцией, подверженной ревизионизму, в которой круг личностей, имеющих доступ к большой базе данных, доминирует над другим кругом с меньшим доступом. Это предвечное изречение «знание — сила» оказалось опровергнутым, когда все знание обрело возможность «копировать-и-вставить» — знание становится мудростью; теперь стал возможным расцвет творчества и интеллигентности, пребывавших прежде в тени из-за недостатка доступа к новым идеям.