Михаил Сегал - Молодость Страница 47

– Охотников, – машинально поправил девушку Слевз и очень огорчился этому сообщению. Даже больше, чем в прошлый раз – про любовь.

– Ну охотников, какая разница?.. – сказала Девушка. – Так что смотри: убить Лося тебе нельзя – все потеряешь. Вернуться в деревню с пустыми руками – стыдно. Остается одно: взять меня в жены и жить в лесу потихоньку. Согласен, Друг?

Слова, сказанные незнакомкой, были так оскорбительны! Они так сильно задели самолюбие Слевза, что он не выдержал и прорычал:

Проклятая Царица!Я занят – есть дела!А на тебе женитьсяНе буду! Поняла?

В этом крике было сразу все: и презрение к Девушке, и демонстрация своих поэтических способностей, и даже воспоминание о любимой (см. вторую строку). Казалось, он должен был повергнуть противника в уныние – однако нет. Ослепительно Красивая Девушка улыбнулась:

– Помни о том, что я сказала.

Через мгновение ее не стало видно, в лесу посветлело. Солнышко засветило, паутинки заблестели. А Слевз задумался. «Черт его знает, – залезла к нему в голову Первая Отступательная Мысль, – может, и не убивать этого Лося?»

2

Представьте себе, что вы совершили подвиг и сразу после этого куда-нибудь пропали. Если представили, знайте: с этой минуты вы станете знаменитостью для всех знакомых, родственников и неприятелей одновременно.

Едва слух о дерзком поступке Комудобской дочери разнесся по деревне, ее школьные друзья собрались под деревом с Большим Дуплом. Они были страшно раздосадованы тем, что говорят не о них, а о ней, девочке ничем не приметной, тихой и даже совсем не сильно красивой.

– Я всегда знала, что она выкинет что-нибудь такое, – проворчала как бы сама себе Толстая Девочка, дочка мухолова Немеша («Не мешай, укуси тебя муха, чтоб не мешал, понял?»)

Ее услышали и спросили:

– Какое – такое?

– Такое Такое, за что сажают в Большое Дупло!

– Ой, и правда! – закричали все хором. – Нашлась тоже самая умная! Пятьсот лет все ждали Лося – и ничего, нормально!

– Она вообще больная! – продолжила Толстая Девочка. – Она, если помните, всегда была чуть-чуть с придремотой на умственную часть головы. Помните?

– Помните! – поддержал ее Худой Мальчик. – Я однажды иду домой, вдруг гляжу – а она стоит с открытым ртом и на звезды смотрит. Спрашиваю, чего, мол, делаешь, а она мне так пренебрежительно отвечает, будто помешал: «Наблюдаю за ходом времени». Ну не дура?

После этих слов все замолчали, а потом решили, что наблюдать за ходом времени может только человек с сильно развитой придремотой на умственную часть головы.

– Давайте, – предложил Самый Сильный В Классе Мальчик, – напишем ей Какую-Нибудь Гадость и бросим записку прямо в дупло!

Так и сделали. Написали, бросили, а потом, счастливые и свободные, отправились к Главной Опушке – хвастаться перед взрослыми.

Неждали, три раза высморкавшись, четыре раза почти решившись сделать зарядку, сидел на самом дне дупла и крутил в руках свой волшебный топорик. Вдруг ему на голову плавно-плавненько опустился кусочек ткани. Героический Кубик решил, что это – неполадка с волшебством, но заметил на ткани слова и прочитал:

«Ну что, поварская дочка, попалась? Посиди теперь в Дупле, будешь знать, как за ходом времени наблюдать и с товарищами не здороваться! Знай, что за твою сегодняшнюю выходку тебя лишили права участвовать в празднике Очередной Неудачи! Сиди в дупле и мучайся! Кстати, ты некрасивая! Твои одноклассники!»

Прочитав эту гадостную пакость, Героический Кубик Неждали с криком раненой акулы вскочил на ноги, четвертый раз высморкался, сделал-таки зарядку и сел, до глубины души возмущенный прочитанным.

«Вот ведь какая пакостная гадость!» – собрался он повозмущаться основательно и с подсвистом, как в то же мгновение девочка перенеслась из леса обратно в дупло.

– Неждали, миленький! – обрадовалась она. – Я по тебе соскучилась! Как дела?

– Мои – нормально, – заворчал кубик, – а вот ты хочешь сделать то, что никому не нужно. Шла бы лучше домой.

Девочка ничего не поняла и сказала:

– Ты ведь меня даже не выслушал. Слевза убедить невозможно. Два раза я превращалась, но ему ничего не докажешь! Нужно третий! Третий раз! Ведь в сказках всякие чудища приходят к главному герою именно три раза! Преврати меня… Ну хотя бы в Говорящую Стрелу или… в Поющее Копье. Что ты молчишь? Что с тобой?

Неждали улыбнулся, закутал ноги в лоскутик с письмом, как в плед, и ответил неожиданно спокойно, даже лениво:

– Девочка… Без имени… Послушай. Во-первых, главный герой в этой сказке не Слевз… И не Лось… И даже – не мы с тобой… Во-вторых, это – совсем не сказка, а что-то, что случилось и с чем надо или не надо что-то делать. Ну и, в-третьих, мы слишком далеко зашли, чтобы предотвратить вещь… которая, может быть, к лучшему… Поэтому я, наверное, пойду… А ты – как хочешь.

Девочка молчала.

– И потом, сегодня, – прошептал Неждали как бы невзначай, – его убьют.

– Как? – она очнулась – Пятьсот лет охотились понарошку, а сегодня – убьют? Что ты говоришь, я ведь знаю, как это делается! Слевз вернется, разведет руками, скажет: «Как ни странно – не убил!» Ему присвоят звание Героический Попытчик, и начнется праздник с кострами, танцами и подскоками. Праздник просто так! Он даже называется – Праздник Очередной Неудачи. Понимаешь, Очередной!

Неждали сначала ничего не ответил. Потом скинул лоскутик.

– Сегодня – убьют. Сегодня – обязательно. Потому что больше трехсот лет время, как правило, не длится. А у вас, вон уже сколько – пятьсот! И потом, – он печально прищурил глаза, – сегодня на небе собираются какие-то странные тучи. С дождем.

Конец истории

1

Сошедший с ума Слевз метался от дерева к дереву, падал и прятал лицо в листве. Закрывал руками. Может, он и не сходил с ума, а просто заболел, забредил, но слова, которые он выкрикивал, можно было приписать только человеку с сильно развитой придремотой умственной части головы: «Сильней попыток носорогов бежать за утренней зарей… Мы пылью чествуем дороги и рубим дерево корой… Листвой, а на крышу, кто бы понимал! И завтра… Закройте все листвой, какого лешего! В заключение хотелось бы… Дверь откроет кто-нибудь?»

Так он кричал и, в жару, носился по глухому лесу, выйти из которого было уже невозможно. Не потому, что неизвестна дорога или нет сил, а потому что ничто не звало обратно. Не было теперь ни прошлого, ни будущего, а только – смутная память их существования. Но и она разбивалась вдребезги при виде равнодушных стволов хвойных и лиственных деревьев. Черных деревьев, поросших мхом с южной стороны. Стемнело.

Слевз споткнулся о какую-то паутинку и упал на землю. Он лежал и, широко распахнув глаза, рассматривал непонятно почему остановившегося муравья. Еще раз стемнело. И еще раз.

Потом ветер разогнал тучи, и неподвижно лежащего охотника, поэта, воспевающего любовь и носорогов, осветили взошедшая над холмами луна и тоненький, как волосочек, оранжевый месяц. Света было недостаточно, поэтому им помогало солнце. Только его было плохо видно, так как Солнце – это звезда, а звезды находятся за сотни динозавренных позвоночников от нашей планеты.

Слевз встал. Посмотрев на небесные светила, он спокойно, быстрым шагом пошел к тому месту, откуда начался его бег, остановился и долго не опускал глаз к земле. Смотрел вверх или в стороны.

Под его ногами, мирно и неестественно раскинув копыта и уши, лежал труп Доисторического Лося. На голове у него красовались широкие рога, а в боку – острые стрелы. Числом – три.

2

На Главной Опушке начинался пятисотый ежегодный праздник Очередной Неудачи.

О девочке уже никто не вспоминал, а отсутствие охотника объясняли тем, что он, видимо, маленько заблудился и подойдет позже. Решили начинать.

Тысячи фонариков, сделанных из Подручных Материалов и Чего Попало, осветили Опушку. Каждый держал их по нескольку штук, и каждый сам был как фонарик. Люди улыбались, кивали знакомым, насвистывали любимые песенки, даже залезали друг другу на плечи, а кто мог – разумеется, на голову.

Так наступила самая настоящая полночь, и на Говорительный Пень взобрался Луненадо.

– Эх! – сказал он так, чтобы все слышали. – Эх, ну и ночка, дорогие братья и сестры. Эх, повеселимся с подскоками!

Услышав про подскоки, все захлопали, заподбрасывали друг друга в воздух, а Луненадо, очень этим обрадованный, продолжил:

– Пятьсот лет – это вам не шмык-дрык, не тык-бык, не бук– хрюк! Пятьсот лет – это очень даже крупная дата! И не беда, что на этот раз ничего не вышло, выйдет в другой! Главное, что мы вместе, что нам весело и что скоро будет веселье с подскоками! Люди закричали еще громче. – Но, – вождь улыбнулся, – перед тем как начать веселиться, отдадим должное нашему Героическому Попытчику, нашему поэту! Все поняли, что сейчас будут стихи. Под общие возгласы равнодушного, почти воинственного одобрения к Говорительному Пню подбежал Тактих. Он достал лоскутик со стихами и задекламировал с выражением что-то из раннего Слевза: