Бен Хетч - Знаменитый газонокосильщик Страница 47

Джемма закрывает глаза и прикасается к моей руке.

— Неужели нельзя просто поехать путешествовать летом?

Я сжимаю ее руку и наклоняюсь ближе.

— Джем, я говорю о том, чтобы уехать насовсем. Только представь себе. Только подумай обо всех этих черных ребятишках. Вообрази себе их лица. Путешествие — это совсем другое. Разве это может сравниться с пикником под Эйфелевой башней? Давай совершим что-нибудь такое, о чем будет не стыдно вспомнить в старости.

Джемма отвечает на мое пожатие, и в ее глазах появляются слезы. Я решаю, что это вызвано картиной несчастных черных ребятишек, и мне начинает казаться, что ее удалось убедить.

— Эти черные ребятишки будут сходиться к нам в пять утра, Джем. И весь день будут проводить с нами. Они будут следовать за нами по пятам. Они станут приходить из самых отдаленных мест. Мы будем приманивать их своей дудочкой, как Крысолов.

Джемма убирает руку и вытирает рукавом слезы. Рука у нее дрожит. Я смотрю на часы, висящие за ее спиной. Наблюдаю за тем, как качается маятник. Он напоминает мне раскачивающийся палец, свидетельствующий о том, что ничего не выйдет.

— Посмотри на меня, Джей. Посмотри на меня! — говорит Джемма. Она двигает головой из стороны в сторону, чтобы поймать мой взгляд. Она берет меня руками за виски. — Давай поедем на следующий год. У меня будет три месяца каникул. И если после этого ты по-прежнему будешь стремиться в Судан, мы туда уедем через три года, когда я получу диплом. Нам нужно время, чтобы во всем разобраться. Разлука пойдет нам только на пользу. Мы настолько привыкли друг к другу…

Я отстраняюсь от ее рук.

— Давай я покажу тебе флейту. Ты только посмотри на нее. — Я почему-то возлагаю на флейту очень большие надежды. Это довольно длинный инструмент с двойными отверстиями на конце. Я достаю его из сумки, и у меня возникает идиотская мысль, что, если я сейчас заиграю «Лондон в огне» или что-нибудь в этом духе, мне удастся ее убедить. Но потом выясняется, что я не могу вспомнить мелодию, и я понимаю, что ей будет за меня стыдно, поэтому я пихаю флейту Джемме, когда она вынимает изо рта свою сигарету.

— Прекрати! — говорит она, отталкивая мою руку — Ты делаешь мне больно. Ты настоящий… — я убираю руку, и она швыряет флейту на стол, — эгоист. Тебе вообще на меня наплевать. Ты просто хочешь убежать от себя, потому что у тебя ничего нет. Ты в полном раздрае и всегда умеешь найти для этого тысячу причин. — Теперь она действительно начинает размахивать руками. — Но со мной-то все в порядке. Я тоже не понимала, что со мной происходит, но теперь все изменилось. К тому же я уверена, что у нас ничего не получится. — И она с силой втыкает свою сигарету в пепельницу, но ей не удается загасить ее как следует, и та продолжает испускать легкий дымок. Так что мне приходится самому ее погасить. — Никто не может понять, почему я с этим мирюсь. — Она трясется как в лихорадке, и мне хочется ее обнять. — Мама не может этого понять. И папа. Никто не понимает. Нет, я никуда с тобой не поеду, и вообще я думаю, — она начинает плакать, и слезы капают сквозь пальцы, которыми она закрывает лицо, — что мы с тобой должны расстаться. Я еще раньше хотела сказать тебе об этом, но ты мне не давал. Мне очень жаль. Я знаю, что все это некстати — вечер памяти твоей мамы и вообще… — Она теребит загашенную мной сигарету. — Джей… я познакомилась с одним парнем.

Она не в состоянии вынести моего взгляда. Она закрывает лицо своей большой неуклюжей ладонью и отворачивается к окну Я встаю, чтобы обнять ее за плечи. Мне хочется выжать из нее все то, что она только что сказала. Я хочу, чтобы она рассмеялась. Я понимаю, что действительно люблю ее. И мне глубоко наплевать на то, с кем она там познакомилась. Я не испытываю никакой ревности. Потому что все это не имеет значения. Она — единственное, что у меня осталось. Я просто хочу быть рядом с ней. Но она останавливает меня и говорит:

— Не надо, Джей. Не надо. Пожалуйста.

11 часов вечера.

Когда папа возвращается домой, я сижу в гостиной. Я спрашиваю, как прошел обед у Джона и Сильвии, на который он ходил вместе с Эйлин.

— Нормально, — отвечает он.

— Нормально — это как?

— Странное ощущение.

— В каком смысле? В хорошем или плохом?

— В странном смысле.

Потом звонит Сара, чтобы узнать, как дела. Она так радуется за папу, что меня начинает это раздражать. Сара говорит, что я должен привыкнуть к мысли о том, что папа будет ходить в гости и встречаться с разными людьми.

— Неужели ты не хочешь, чтобы он был счастлив? Неужели тебя не будет радовать вид счастливого человека? — Потом она спрашивает, удалось ли мне найти какую-нибудь приличную работу, и, когда я отвечаю, что нет, она говорит, что мне пора уже начать новую жизнь. Она сама вышла замуж и начала новую жизнь, Чарли начал новую жизнь, и папа тоже. Теперь моя очередь. — Давай, Джей, доктор говорит, что у тебя нет ничего страшного.

Что она понимает?

Скоро приезжает Чарли. Я ему сегодня звонил, чтобы спросить, что ему подарить. Я хочу, чтобы возвращение домой стало для него праздником. Он сказал, что ему нужны бутсы «Сан-Марино», которые я ему не подарил на день рождения, так как скоро он будет играть в финале команд восьмилеток. Я говорю, что у меня нет такой суммы, но я попытаюсь раздобыть. Я стараюсь не думать о вечере памяти мамы и делаю вид, что это просто какая-то годовщина. Но весь прошедший год представляется мне скатертью, которую иллюзионист стаскивает со стола, не потревожив при этом стоящий на ней сервиз — вуаля! — и года нет. Вокруг все то же самое, если не считать щемящей пустоты. Ощущение супа в голове становится все отчетливее. Например, вчера вечером это уже был суп с гренками, причем настолько густой, что в него можно было поставить ложку Так что когда я лег, мне пришлось закрыть голову подушкой, чтобы не слышать звук распадающихся клеток мозга. Они брякают, как таблетки солпадеина. Я чувствую, как болезнь медленно пожирает меня подобно древесному жучку. Мысли мои разрозненны, и изрешеченный мозг забит трухой. Прошлой ночью было особенно плохо. Ветер ревел, как лесной пожар, на занавеске плясали искаженные лица, голова болела, задница чесалась.

Мы с папой смотрим «Пушки острова Наваррон». Он считает, что мы должны это сделать, так как накануне маминой смерти смотрели именно этот фильм.

— Я не буду сейчас вспоминать о твоих звонках, — говорит он. — Сейчас не время. Но завтра, когда вечер закончится, нам предстоит серьезный разговор. И боюсь, тебе не очень понравится то, что я тебе скажу.

Когда он ложится, я звоню Джемме в Шеффилд, но ее соседка по комнате отвечает, что она ушла гулять с Родом. Я интересуюсь, не тот ли это Род, который учится на классическом отделении, но девица вместо ответа спрашивает, кто говорит, и я вешаю трубку.

Мне удается дозвониться до Джеммы только в два часа ночи.

— Оцени по десятибалльной шкале — насколько ты меня любишь. Джем.

— Джей?

— Ну давай, Джем, дай мне хотя бы пять баллов.

— Джей, я сплю. На улице ночь.

— Так, значит, долговязый Род? Теперь ты любишь его? И что ты готова ему отдать?

Молчание.

— Какого он роста? Ну давай, скажи, какой рост у долговязого Рода?

Молчание.

— Джей, мне не нравится этот разговор.

— Зато мне очень нравится. Так какой у него рост?

— Он довольно высокий. Теперь мне можно пойти в кровать?

— Ты же говорила, что он коротышка. Ну ладно. — Пауза. — Брось, Джем. Хочешь, мы купим квартиру в Шеффилде?

— Нет, не хочу.

— Ну хорошо, тогда давай снимем.

— Джей, все кончено.

— Ну почему? Я все понял. Я отношусь теперь к тебе совершенно иначе. Я перестал зацикливаться только на себе. — Пауза. — Я собираюсь в Шеффилд.

— Напрасно. Тебе это не понравится.

— Нет, понравится.

— Я не стану с тобой общаться.

Пауза.

— Значит, ты уже трахалась с ним, Джем?

— Что?

— Трахалась?

— Какое твое дело?

— Просто я хочу понять, насколько все серьезно.

— Все очень серьезно.

— Значит, ты с ним трахалась? — Пауза. — А как же насчет лета? Ты вернешься. Джем?

— Не знаю.

— Мы могли бы поехать путешествовать. Я буду нести палатку. Я буду нести все. Я готов нести даже тебя, если ты захочешь.

— Нет, Джей.

— Ладно, тогда пойдешь сама.

Пауза.

— Джей, это не ты изменился, а я изменилась. Теперь я хочу другого. Я хочу что-то сделать, а ты никогда ничего не делал.

— Делал. Я делал тысячу разных вещей. Чего я не делал? Чего именно я не делал?

— Ничего. Разберись в себе, Джей.

— Со мной все в порядке. — Пауза. — Джем, прежде чем я разберусь, я должен с тобой увидеться. Я не могу разобраться в себе без тебя. Пожалуйста, Джем. По десятибалльной шкале — насколько ты еще меня любишь? Ну пожалуйста, дай мне хотя бы три балла.