Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны Страница 47

Всего на Аляске живет полмиллиона людей. Из них ровно половина — в Анкоридже, в самом крупном городе штата. Остальные города небольшие. Аляскинский старожил Дик Коллин мне так их представил: «Анкоридж — экономика, Джуно (столица) — политика, Ситка — история, Кодьяк — рыба, Ном (центр золотой лихорадки) — экзотика, Бетел — провинция, Барроу — север, а Фэрбанкс (Дик живет в Фэрбанксе) — это лучшее место для жизни».

Ни в одном штате Америки нет деревень. Есть фермы, города и поселки. Деревень нет. На Аляске же есть. Я в нескольких был. Помню запах деревенского дыма, лай собак, незакрытые на замок двери, гуси вялятся на шестах, коптится рыба, скоблят медвежью шкуру, растянутую на раме.

У многих деревушек есть взлетная полоса, во всех хорошие школы, везде тарелки спутниковой связи, магазин, почта, мальчишки носятся на вездеходах, старики сидят на скамейках либо на китовых костях возле домов…

И есть на Аляске жилец особого рода. Он не терпит ни города, ни деревни. Его домик спрятан в лесу, и только почтовый ящик возле дороги скажет тебе: кто-то живет. А есть такие, что не выносят и близость дороги. Живут где-нибудь на озере, на ручье — моют золото или охотятся. В рубленой хижине — «аляскинская дровяная печь», электричества нет, а значит, нет и телевизора, за водою ходят в ручей, под подушкой у такого аляскинца пистолет. В городке, куда он изредка выбирается за продуктами, его сразу узнаешь по небрежной одежде, по бороде, по манере держаться. Вот объявление в журнале «Аляска» одного из таких: «Нужна жена склада викингов, которая разделит со мной жизнь на хребте Брукса. Мне сорок два. Я здоров, как медведь. Но устал от одиночества. Люблю природу и жизнь без сутолоки. Есть аэроплан. Образование получил в колледже. Дж. Ларини».

Такие Аляске не изменяют, но и те, кто живет в городах и поселках, говорят: «Мы сначала аляскинцы, а потом американцы». К выходцам из «нижних 48» (так называют тут жителей всех остальных штатов) отношение снисходительное: «Знаем, поживут год-другой и уедут».

Среди тех же, кто тут остался, наблюдаешь трогательное «северное братство» — взаимопомощь, участие, теплота.

Аляска — сорок девятый американский штат. Со дня покупки этой земли у России (1867 г.) до 1959 года «полярный привесок Америки» назывался «территорией» и был некоей заморской полуколонией. Борьба за статус штата была упорной. И победу хорошо помнят. Теперь у Аляски «все как у людей». Своя экономика, свое правительство, свой гимн и девиз («На север, в будущее!»), свои живые символы — цветок незабудки и полярная куропатка. Аляскинский флаг на всех флагштоках развевается в паре с полосатым флагом Соединенных Штатов. Он синего цвета, и на нем золотом — ковшик Большой Медведицы и Полярная звезда.

Аляскинцы любят свой штат. Гордятся его самобытностью и подобно техасцам имеют слабость к милому хвастовству. На ярмарочном щите близ Анкориджа я прочел: «У нас на Аляске самые рыбные реки, самые большие медведи, самые крупные лоси, самые высокие ели, самая большая нефть». Чуть ниже — приписка синим фломастером: «И самые высокие цены». А еще ниже — опять приписка: «Но и зарплата — дай бог!». Все верно. Плотник Крис Линг, с которым мы ездили на рыбалку, получает тридцать три доллара за час работы…

Перечитал написанное. Получилось что-то вроде «введения в Аляску». Остается сказать немного о транспорте. Семь недель путешествия были сплошной дорогой и одолением бездорожья. В годы Джека Лондона основным транспортом в этом крае были собачьи упряжки. Поклажа искателей золота, утварь кочующих индейцев, перевозка грузов и почты — все на собаках. Собачий транспорт продержался до середины шестидесятых годов. Вытеснять его начали самолеты, а прикончили вездеходы, снегоходы, моторные лодки, автомобили.

Собак, однако, не перевели. Они есть повсюду и в немалом числе. Гонки собачьих упряжек — местный вид спорта. А движет Аляску мотор, автомобильный в первую очередь. Тут немало очень хороших дорог. Из Анкориджа через Фэрбанкс и канадский Доусон можно попасть в «нижние 48» — дорогу построили в 42-м году, когда японцы ущипнули Аляску со стороны алеутской гряды островов. Еще одну большую дорогу проложили вдоль нефтепровода. Она покрыта лишь щебнем. Но езда по ней интересна — мы увидели всю Аляску от ледового побережья до южных незамерзающих вод. Есть тут и рельсовый путь, идущий из центра Аляски к югу.

Пассажирские поезда хороши на этой дороге тем, что садиться в них можно вместе с автомобилем, вагоны в поезде двухэтажные, с почти сплошь застекленным верхом, и (прелесть!) поезд может остановиться в самом неожиданном месте, чтобы забрать охотников, убивших лося, или заплутавшего сборщика ягод.

На лодке мы проплыли более ста километров по Юкону. А в удаленные от Анкориджа точки добирались на самолетах, на рейсовых — полтора часа в самый дальний конец и на маленьких самолетах, их называют тут «бушавиация» («кустарниковая авиация»). Раз десять садился я в такие машины, прощаясь мысленно с жизнью, потому что приземлялись на горном хребте, на речной гальке, на леднике, на морской отмели, на сухом пятачке возле свайной эскимосской деревни. Но ничего, бог миловал. Не зря аляскинских «бушпилотов» считают лучшими в Штатах.

Замечательная страна Аляска! Верно сказано: «Аляска больше, чем вы думаете».

И она очень, очень красива. Американский географ Генри Ганнет советовал соотечественникам обязательно побывать на Аляске. Но не в молодости — «Пейзажи здесь столь величественны, что после них вас уже ничто в жизни не восхитит».

Двести пятьдесят лет назад первыми этот край увидели русские мореходы.

 Фото автора. 26 января 1991 г.

Родимое пятнышко Севера

(Семь недель на Аляске)

Летим на Север. На Крайний Север, туда, где на карте фиолетовым цветом помечен район притяжения людей — крошечное, с просяное зерно, родимое пятнышко азиатского лика Аляски.

— У каждого времени свои ценности. Охотились за мехами, пережили золотую лихорадку, теперь — нефть. Нефтяной бум в несколько лет изменил жизнь Аляски.

Это говорит мне нефтяник, летящий на вахту в район залива Прудхо. Семь суток по двенадцать часов он будет работать, потом на неделю домой, потом снова сюда. Нефть идет из земли непрерывно.

Полтора часа лету. И вот я вижу легендарный Клондайк конца XX века. Все, что тут построено, очень похоже на поселения, какие люди, возможно, воздвигнут на Марсе. Равнина с синеющим океаном вдали, а на ней как из детских кубиков красного цвета собраны массивы построек, все компактно, чисто и аккуратно. Все спроектировано и построено на юге, в Луизиане, доставлено сюда кораблями и собрано, свинчено.

В мареве летнего дня нечеткими издали кажутся вышки, трубопроводы, белые нити гравийных дорог, кубики насосных станций, электролинии.

Среди всего этого чуждого и временного в тундре ходят олени стадами и в одиночку, не страшась совершенно железа, покрытого красной краской.

Когда кончится нефть, все разберут и увезут на новое место, к новым находкам нефти. Ее ищут. Ищут на суше, на море, в пустынях жарких и ледяных. И тут ее долго искали. Знали от эскимосов: она есть. Русские промышленники за четырнадцать лет до продажи Аляски сообщали на родину: «Видели нефтяные ключи». Но теперь надо было найти запас нефти, годный для коммерческих разработок. Все, что тут нагорожено, все затраты, связанные с работой в суровой Арктике, должны окупиться и дать прибыль всем: Америке в целом, штату Аляске, компаниям-нефтедобытчикам. Нефтяное море нашли, пробурив сотни скважин, истратив впустую сто пятьдесят миллионов долларов. Разведку готовы были уже свернуть, но решили еще пробурить пару скважин в никому не ведомом заливе Прудхо.

И вот 18 февраля 1968 года отсюда пришло известие: «Есть!» И сразу же закипели невиданной силы страсти. Они кипели не только от нетерпения от предчувствия больших денег. Аляска была для Америки последним нерастоптанным индустрией районом. Надо было выбирать: либо сохранение девственной природы, либо промышленное развитие. Я был в Соединенных Штатах в начале 70-х годов, когда скрестились шпаги двух крайних позиций. Охранители природы говорили: «Где пьют, там и льют — Аляска будет загублена. Шутка ли — добыча нефти в суровом и уязвимом краю, где след вездехода не зарастает двадцать пять лет! И как добытую нефть транспортировать? Нефтепровод станет незаживающей раной Аляски. Сама прокладка нанесет большой вред, и возможны аварии».

Три года в печати, на диспутах, в научных кругах, на митингах и в судах шла форменная война. Но нефтяники редко проигрывают. Подскочившие цены на нефть ускоряли их победу.

Преодолены были финансовые, нравственные, юридические трудности. Индейцам и эскимосам, поднявшим голову: «А мы, живущие охотой на карибу? Как повлияет добыча нефти на нашу жизнь?» — дали почти миллиард долларов отступного и закрепили за ними законом часть земли на Аляске. Охранникам природы «была брошена кость»: дальше означенного места нефтяники шага не сделают. Зона, пролегающая к району нефтедобычи, была объявлена заповедной. Но главное, обоснованные протесты заставили совершенствовать технологию, вести добычу с минимальным ущербом природе.