Лия Флеминг - Спасенная с «Титаника» Страница 47

– Что я сделала не так? – чужим голосом спросила Элла.

– Ничего. Твоя мама больна, а когда у людей случается помутнение рассудка, они говорят ужасные вещи, такова природа воспаления мозга. Выкини эти мысли из головы. Обещаю, мама ничего и не вспомнит, когда выздоровеет.

Зато я не забуду, – мрачно подумала Элла и с горечью воскликнула:

– Она сказала, что я – не ее дочь!

– В ней говорит болезнь. Разумеется, ты – ее плоть и кровь, даже не переживай по этому поводу. Идем, до отхода поезда мы еще успеем выпить чаю. Хейзел побудет с тобой. Ты можешь ехать в учительском купе, там тебя никто не побеспокоит. Понимаю, ты очень устала.

Элла развернулась и устремила взгляд на бурное море и чаек, что с криками кружили над ним. Запах соли и водорослей щекотал ноздри. До конца жизни она будет помнить, как мать шла все дальше на глубину, словно собиралась утопиться. Элла заплакала, стараясь не всхлипывать. Кто теперь позаботится о ней?

Вода простиралась до серого горизонта. В небе собирались тучи, темные грозовые тучи. Солнце скрылось, волны стали выше, их рокот усилился. Это из-за них мама заболела!

Не хочу тебя видеть, море! Ненавижу тебя!

Глава 60

Селеста стояла на вокзале. Из Ливерпуля они ехали довольно долго, так что она успела привыкнуть к забытым английским голосам, которые сейчас доносились с платформы. В воздухе густо пахло хмелем – от соседней пивоварни, железными опилками и сажей, а восточный ветер резво трепал полы ее пальто.

– Смотри, – показала она Родди, – вон шпили собора.

– Не очень высокие, – только и ответил мальчик.

– Сделаем дедушке сюрприз, – предложила Селеста и наткнулась на озадаченный взгляд сына.

– Дедушка не здесь, он в Америке. – От усталости Родди плохо соображал.

– Тебе повезло, у тебя целых два дедушки. Ну, давай погрузим вещи в такси.

Транспортное средство не вызвало у Родди восторга.

– Это всего лишь экипаж с лошадью, а где же автомобили?

Они путешествовали почти налегке, только с ручной кладью. Немногое удалось скопить за десять лет жизни за границей, подумала Селеста; впрочем, сейчас это не имеет значения. Каждый метр дороги домой она связывала с прошлым, вспоминая прежние дни. Какие магазины и лавки еще остались? Вот здесь, где теперь синематограф, стоял старый театр… Вот башня с часами, отель «Лебедь», музей, библиотека, соборный пруд – надо же, совсем не изменились! Экипаж миновал старинную арку и въехал в Соборный двор, где Селеста и Родди сошли. Она непроизвольно улыбалась. Какой приятный сюрприз для семьи!

Почти волоча за собой Родди по узкому проходу, Селеста вновь чувствовала себя маленькой девочкой. От всей души надеясь, что отец окажется дома, она потянула за шнурок звонка у дома номер четыре.

Сгорбленный старик открыл дверь и воззрился на нее в радостном изумлении.

– Ах ты, господи, ну, входи же, входи скорей. Мэй говорила, что ты скоро приедешь, только вот… А этот молодой человек, видимо, Родерик. Много о вас наслышан, юноша.

Селеста вошла в крохотный домик. Кругом громоздились стопки книг и бумаг. В нос ударил запах табака и пригоревшей еды.

– Вижу, Мэй не прибиралась у тебя уже несколько дней, – засмеялась Селеста.

Каноник Форестер замялся.

– А, ты ведь не знаешь… Бедняжка Мэй в больнице.

– Что? – Селеста встала как вкопанная. Нет, все должно быть не так! – Я понятия не имела, что Мэй заболела.

– Боюсь, эту молодую женщину терзают тайные муки. Мы тоже ничего не подозревали. Селвин ужасно огорчен. М-да… Я очень рад, что ты вернулась к нам после всех своих… трудностей. Как нельзя вовремя. Столько всего произошло… Присаживайся, присаживайся, я сейчас поставлю чайник, он где-то здесь.

– Придется нам засучить рукава и навести порядок, папа, – заявила Селеста. – Ох, ты даже не представляешь, как я мечтала о возвращении. – Она умолкла, заметив, что отец пристально смотрит на внука сквозь стекла полукруглых очков.

– Он так похож на Берти, правда? – тихо промолвил каноник, переведя взгляд на фото в серебряной рамке, на котором был изображен Бертрам в военной форме. – До сих пор не верится, что он уже не приедет домой. Хорошо, что твоя мама об этом не узнает. Все, все. Вы приехали, и славно. Погодите, скоро придет Селвин. Правда, должен предупредить, он не такой, каким ты его помнишь. Селвин тоже был очень болен, но он поправится, дай только время, как и Мэй.

– Что стряслось с Мэй?

– Я разве не сказал? Она в больнице Святого Матфея.

– В психиатрической лечебнице? – Селеста испытала шок. – Как так?

– Она немного не в себе, там ей помогают.

Услыхав дурную новость, Селеста тяжело вздохнула. Действительно, вовремя она вернулась. Она нужна здесь, и здесь ей рады. Наконец-то она с сыном дома.

Глава 61

Мэй проснулась и сперва не поняла, где находится. Напрягая затуманенный взор, она обвела глазами помещение. Больничная палата с высоким потолком, железные кровати вдоль стен, запах лизола…

Мэй показалось, будто она спала долгим сном: отяжелевшие руки и ноги затекли, язык распух, во рту пересохло. Пальцы нащупали тонкую ночную сорочку, которая задралась и едва ее прикрывала. Она попыталась приподнять голову, и в затылке запульсировала боль. Что она тут делает?

Во власти страха, она обессиленно опустилась на подушку. Какая разница, где она, ведь она так устала… Голову словно набили мягкой ватой. Мэй пока не могла вспомнить, как попала сюда, и только на краю сознания, одурманенного тяжелым сном, мелькали обрывки длинного путешествия. В горле саднило.

В палате помимо нее были и другие женщины. Шаркая по комнате, они с любопытством поглядывали на Мэй, но быстро шмыгнули по своим местам, когда вошла сестра в жестком накрахмаленном колпаке. Увидев, что Мэй открыла глаза, сестра улыбнулась.

– Ну вот, миссис Смит, наконец-то вы пришли в себя, – удовлетворенно произнесла она.

– Где я?

– В больнице Святого Матфея, дорогая. Здесь вы как следует отдохнете и выспитесь.

Мэй не поняла. Она что, в дурдоме, где держат сумасшедших?

– Где я? – повторила она вопрос.

– Я ведь уже сказала, в больнице.

– В какой?

Память по кусочкам возвращалась. Поезд, толпа детей, море… О боже, море!

– Где Элла, моя дочь?

Мэй резко села, собираясь встать с постели, но перед глазами все поплыло, и она едва не потеряла сознание.

– Ложитесь, ложитесь, миссис Смит. О вашей дочери хорошо заботятся, не волнуйтесь.

– Мы приехали в Колвин-Бэй… на поезде. Я в Уэльсе?

Почему ее губы не шевелятся, когда она хочет что-то произнести? Каждое слово дается с трудом.

– Разве я говорю на валлийском? Вы в Бернтвуде, в больнице Святого Матфея, уже больше недели. Пожалуйста, не надо волноваться, вам необходим покой. И прошу, не беспокойте других пациентов. Я скажу доктору Спенсу, что вы пришли в себя. Он наверняка захочет поговорить с вами.

Что же я такого сделала, что меня упекли сюда? – недоумевала Мэй. Она мысленно порылась в памяти, и острые осколки больно укололи ее: она вспомнила, как била руками по воде и кричала. Но почему? И где Элла? Странно, что она не ощущает тревоги, и внутри все словно онемело.

– Я должна идти домой. Нечего разлеживаться, меня ждет работа и домашнее хозяйство.

– Если вы не успокоитесь, мы опять уколем вам снотворное, – предупредила сестра и склонилась над Мэй, чтобы поправить простыни. – Необходимо, чтобы ваш рассудок отдыхал, а не возбуждался. У вас сильное нервное истощение.

– Когда я смогу увидеть Эллу?

– Детей сюда не пускают, но к вам уже приходили ваши знакомые. Они передадут дочери все новости.

– Какие знакомые?

– О вас справлялась дама из собора. Дважды заходила и приносила цветы. Видите эти прекрасные гладиолусы? – Сестра указала в сторону, на вазу, в которой стоял большой букет остроконечных цветов самых разных оттенков.

Неужели заходила жена директора колледжа? Весьма любезно с ее стороны.

– Простите, что доставила беспокойство, но мне нужно домой.

– Нет, моя дорогая, это никак невозможно, по крайней мере, пока вы не поправитесь. Вы ведь пытались утопиться.

– Я… что? – Мэй съежилась под простынями.

– Вы забежали в море, вас пришлось уводить на берег силой. Напугали людей своими причудами. Согласитесь, подобные вещи нельзя допускать.

От слов сестры голова у Мэй пошла кругом. Если бы только она могла вспомнить! Однако в памяти все сливалось в одно цветное расплывчатое пятно, а отдельные картинки, едва только Мэй пыталась вглядеться в них пристальнее, распадались на мелкие кусочки. Да, там было море… гладкое и блестящее, как серебряное зеркало, которое показывало Мэй ее же собственные грехи. Ей хотелось разбить это зеркало. Оно возвращало те картины, которые больше никогда не хотелось видеть: волны, смыкающиеся над головами, корабль, уходящий под воду, в коварную океанскую глубину… Мэй почувствовала, что сейчас заплачет, но слез не было – глаза оставались сухими, в них щипало. Почему я здесь? Что я натворила? И где малютка, которую вытащил из воды капитан?