Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение Страница 48

Глядя на негодующего Вульфа, Хольт казался себе святотатцем, осквернителем храма.

— Какой же круг вы имеете в виду? — спросил он.

— Круг людей образованных, — отозвался Вульф с неопределенным жестом, не то включавшим, не то выключавшим присутствующих.

— А кого вы считаете образованными людьми? — допытывался Хольт.

— Ну, таких, как здесь вот, — сказал Вульф с тем же загадочным жестом.

— Вот как! — рассердился Хольт. — Так неужто и невесту? Она непроходимо глупа, разве вы не заметили? Вы и ее причисляете к избранным?

Вульф со страхом огляделся, не слышал ли кто. Зато сестра его, до сих пор не проронившая ни звука, так обрадовалась, что даже похорошела.

— Оставим этот разговор, — сказал Хольт примирительно. — Во всяком случае, ваш Рильке меня не удовлетворил. Читая Шторма или Гёте, я могу сказать, что я чувствую, а Рильке меня сбивает с толку. Я только и слышу, что звяканье колокольчика и запах ладана. Не люблю, когда чувством подменяют разум.

— Но уж свои стихи я вам ни за что не покажу, — сказал Вульф не то со злобой, не то надменно. — Вам их тем более не понять!

Хольт все еще не оставил надежду смягчить Вульфа.

— Попытка не пытка, — заметил он со всем возможным дружелюбием. — Я вполне понимаю того, кто от полноты чувства ударяется в поэзию. — И с улыбкой: — Я и сам, когда влюблен, готов писать стихи.

Но Вульфа это вдвойне разозлило.

— Такие чувства, как любовь, мне абсолютно чужды, — бросил он презрительно.

— Могу себе представить, — отозвался Хольт.

Иронии Вульф не воспринимал.

— Что могут значить какие-то субъективные эмоции для поэта-мыслителя? Ведь речь идет о чувстве заброшенности и одиночества в мире… когда тщишься осознать наше время… Не правда ли? То, что я чувствую, это полнейшее пресыщение, великая безысходность жизни…

— Пресыщение… — повторил за ним Хольт. — Чудак-человек! — воскликнул он внезапно. — Что вы смыслите в жизни и в нашем времени? Да выйдите на улицу и оглянитесь! Жизнь — головоломная штука, согласен, но за вашими сонмами ангелов, вашим пресыщением, обреченностью всего живущего и тому подобной чепухой вы не замечаете настоящих, жгучих вопросов современности.

Вольф укрылся за презрительной гримасой.

— Представляю, что это за жгучие вопросы!

Тут обозлился и Хольт.

— Две мировые войны, пятьдесят миллионов убитых, а вы даже не задаетесь вопросом, что же это за мир, в котором такое возможно!

На что Вульф с пренебрежительным жестом:

— Есть люди, пригвожденные к миру явлений, несказа́нное лишено для них смысла… Я же стремлюсь проникнуть в суть явлений, хочу познать мир в его сущности!

— Отлично, превосходно! — воскликнул Хольт, уже еле сдерживаясь. — Мир в его сущности… Давайте же познавать мир в его сущности, ну, хотя бы начиная с этого дома! — Он указал на прилегающие покои и буквально впился в испуганного Вульфа. — Да не оглядывайтесь с таким страхом! То, что я вам скажу, предназначено для любых ушей. Итак, начнем с невесты! Вы знаете не хуже меня: она до того глупа, что мне от души жаль человека, осужденного жить с ней рядом. Почему же он женился на такой дуре? Что это, любовь? — Хольт рассмеялся. — Нет, мой милый, эта пара едва ли когда-нибудь зазвучит в унисон, подобно струнам под прикосновением смычка. Какова же сущность этого брака? Приданое! И разве вы не видите, как тридцать человек притворяются, будто верят болтовне о том, что муж и жена одна плоть и что вдвоем они создадут единое… тогда как на самом деле всякий знает, да и вы в том числе, что здесь проныра-лис подцепил глупую гусыню. Вот вам и проникновение в суть явлений! — язвил Хольт. — Вот вам и наглядный пример сущности мира!

Вульф сидел ни жив ни мертв. Он был бледен, даже уши у него побелели. Но Хольт уже не владел собой, настал час, когда все, что накипело на душе, вырвалось наружу.

— Продолжим же наш обзор сущностей! Докажите, что вы доступны голосу несказанного! Моя матушка разрешила мне спать с нашей горничной, как вы это находите? Лишь бы все было шито-крыто, она всецело полагается на меня! А теперь вообразите — надеюсь, у вас достаточно фантазии, чтобы вообразить нечто подобное, хоть вы и поэт-мыслитель, — вообразите, что я прихожу сюда с этой девушкой и говорю: «Сударыня, разрешите представить вам нашу горничную Бригитту!..» Здорово бы это получилось! И заметьте, что Бригитта в десять раз умнее невесты, она прилежная, дельная, красивая девушка! Все дело в том, что у ее отца нет ни фабрики, ни торговой фирмы, ни достоуважаемого дядюшки, вроде моего. Вот я и спрашиваю: чего же в сущности стоит общество, в котором любой кретин, заполучивший в приданое недвижимость, любой лицемер, перед чьим именем красуется слово «фирма», любой рифмач, чей отец владеет импортной конторой «Вульф», значит больше, нежели приличный человек, живущий своим трудом? Такое общество, как бы вы ни морщились, не стоит той дубинки, которой его следовало бы разнести в мелкие щепки!

Вульф вышел из оцепенения; он, словно защищаясь, вытянул руки и вскочил, но Хольт был начеку.

— Ни с места! — заорал он и заставил Вульфа снова сесть.

— По злобе… — бормотал Вульф что-то нечленораздельное. Но Хольт его не слушал. Из глубины забвения возникли слова:

— А как вы смотрите на то, что Крупп в двадцатые годы продавал пушки русским, иначе говоря — большевикам, хотя они якобы уже тогда представляли для нас смертельную опасность? — Он наклонился к Вульфу. — А как вы смотрите на моего бременского дядю Карла? Каждый затонувший матрос подводной лодки приносил ему огромные барыши.

Но Вульф уже пришел в себя.

— По злобе… — каркнул он, — единственно по злобе вы тщитесь поколебать основы миропорядка!

— Основы миропорядка? — повторил за ним Хольт. — Дерьмовые же это порядки!

Он замолчал. Слишком много слов брошено на ветер! Зря он дал Вульфу себя спровоцировать. Разве такого Вульфа можно принимать всерьез?

— А теперь катись! — крикнул он, внутренне на себя негодуя. — Видеть больше не могу твою пакостную рожу! — И опустился в кресло.

Вульф в смертельной обиде вылетел из кабинета. И только тут Хольт заметил его сестру. Маленькая и словно пришибленная, она сидела в своем небесно-голубом платье на краешке кресла и хлопала глазами.

-. Вы и на меня… сердитесь? — пролепетала она с видом побитой собачки.

— Простите! — сказал Хольт. — Я ничего против вас не имею. Ничего не имею и против вашего брата. Я совсем не его подразумевал. — Хольт осекся. Он думал о словах, невзначай у него вырвавшихся. — В сущности я даже благодарен Вульфу. Да, в самом деле! Ваш брат точно разбудил меня. Он напомнил мне о многом, что я в сутолоке последних дней едва не потерял из виду.

— Я поговорю с Гизбертом. Я все между вами улажу! — обещала Аннероза.

Хольт ее не слушал. Человеческое целеустремление, думал он… Он чуть не забыл свое решение не мириться с тем, что есть, искать неустанно. Ведь и дом тети Марианны, и эта вилла, и выстроившиеся перед ней машины, а также шлейф, фата и миртовый венок, и эти господа во фраках, заводчики, церковный советник — все это не та жизнь, которую он искал. Опять он запутался!

Внезапно ему стало ясно, что делать. Он только что начистоту объяснился с Вульфом, но он так же готов объясниться со всей этой компанией — с Хеннингом, Штефенхаузом, с дядей Францем и с тетей Марианной, с дядей Карлом и своей матерью. Плевал он на всю эту публику! Он снова уйдет скитаться. Куда? Он еще не знал. Но он уйдет!

Хольт встал. Он кивнул Аннерозе — любезно, но рассеянно. Теперь все предстало перед ним как бы в новом свете. Чувство освобождения охватило его. Он на много голов выше этих людей, глубоко ему безразличных. Из всех здесь он единственный может себе позволить ни с кем не считаться. И он больше не станет ни с кем считаться. А сейчас он отыщет малышку Тредеборн и посмотрит, что она за человек!

В холле ему попались Штефенхауз и Хеннинг, оба с рюмками в руках.

— Еще коньяку! — крикнул Штефенхауз в догонку горничной. И продолжал злословить: — Посмотрите, Хольт, — зашептал он. — Вот там… это тетушка Бергманов с отцовской стороны, у нее и без того лошадиный круп… да она еще напялила узкую юбку…

— При всем при том она принесла мужу триста тысяч золотых марок, тут не посмотришь и на круп, — заметил Хеннинг.

— Ну а невеста? — спросил Хольт, пригубив коньяк. — Как вам нравится невеста?

Хеннинг прищурил глаза.

— Будем снисходительны! Чем меньше мы об этом скажем, тем лучше. Мне хорошо известна эта грязная сделка… Рольф два года командовал батареей в Париже и натешился там вдосталь — на всю жизнь.

— Посмотрите налево, — шепнул Штефенхауз Хольту. — Это кузина Крегера. Вечернее платье для нее — спасение, у нее ноги штопором.