Ясуси Иноуэ - Сны о России Страница 48

Двадцать седьмого июля состоялась третья встреча Адама Лаксмана с представителями Японии. На этот раз Исикава Сёгэн подтвердил, что он понял и принял во внимание содержание правительственного послания, которое разъяснил на предыдущей встрече Туголуков, а также уяснил себе, что российская императрица специально направила сюда Адама Лаксмана, желая установить отношения с Японией.

— Но, — продолжал Исикава, — как мы уже неоднократно указывали, нашим законом запрещено где-либо, кроме Нагасаки, вести переговоры об установлении дипломатических и торговых отношений. У меня есть разрешение для вас на посещение Нагасаки. Пользуясь данными нам полномочиями, мы хотели бы вручить вам этот документ. Если у вас появится желание вести переговоры, можете им воспользоваться.

Вслед за тем один из чиновников вручил Адаму Лаксману разрешение на право захода в Нагасаки. Хотел Лаксман того или нет, но он был вынужден этим удовлетвориться. Во всяком случае, этот документ в какой-то степени оправдывал его приезд в Японию — своего рода лицензия на торговые переговоры в будущем. Итак, третья встреча принесла важные результаты. По крайней мере, так считал Лаксман.

После кратковременного отдыха все снова собрались в зале. Адам Лаксман с прояснившимся лицом приветствовал японцев, которые на этот раз дружелюбно улыбались. Встреча была последней — и приветственная речь Лаксмана как-то сама собой превратилась в прощальную.

Последние дни перед отъездом Адам Лаксман был занят вручением подарков. Дело это оказалось не простым. Подарки от Екатерины сёгуну или императору принимались безоговорочно, но чиновники категорически отказывались принимать личные подарки. Не удалось также обменять на японские товары все то, что захватили с собой для обмена иркутские купцы Влас Бабиков и Иван Полномощный.

Тридцатого июля миссия Адама Лаксмана отбыла из Мацумаэ, а восемнадцатого августа покинула порт Хакодатэ. Во время пребывания в Хакодатэ произошел один инцидент: двое японских чиновников обратились к Туголукову с просьбой тайно передать им копию правительственного послания, которое японская сторона отказывалась принять официально. Узнав об этом, Лаксман приказал сделать копию и вручить японцам, поскольку считал, что лучше передать копию, чем не передать ничего. Чиновники переписали копию и в тот же день вернули документ Туголукову.

В день отплытия море разбушевалось, и «Екатерина» вновь была вынуждена бросить якорь близ японских островов. Лишь двадцать третьего августа корабль покинул воды Японии. Капитан Ловцов приказал дать прощальный орудийный залп. Японцами это было понято неправильно, и вскоре «Екатерину» нагнало небольшое судно с княжескими чиновниками, которые потребовали объяснений. Когда им сообщили, что залп — принятое в России приветствие остающимся на берегу, судно тут же удалилось. Однако вплоть до двадцать седьмого августа, пока «Екатерина» не достигла двадцать первого Курильского острова, в поле зрения экипажа находились два следовавших за ними на почтительном расстоянии японских судна.

Утром двадцатого сентября после длительного плавания «Екатерина» бросила якорь в гавани Охотска.

В связи с успешным завершением миссии императрица наградила Адама Лаксмана орденом Святого Владимира четвертой степени. Золотая медаль, которую в Петербурге вручили Кодаю, считалась значительно более высокой наградой, чем этот орден. Видимо, Екатерина связывала с Кодаю и другими японцами, потерпевшими кораблекрушение, самые серьезные планы.

Правительство сочло, что миссия Адама Лаксмана завершилась вполне успешно. Разрешение на заход в порт Нагасаки было аккуратно положено в правительственный сейф. Чтобы получить возможность эффективно использовать этот документ, надо было терпеливо ожидать появления в России новых потерпевших кораблекрушение японцев. А пока правительство России, готовясь к грядущему установлению торговых отношений с Японией, старалось активизировать работу школы японского языка. Значительную роль в этом должны были сыграть оставшиеся в Иркутске, и принявшие российское подданство Синдзо. и Сёдзо…

В августе 1794 года Кодаю и Исокити препроводили в Эдо. Не успели они отдохнуть, как прибыли чиновники Накагава и Мамия и учинили им форменный допрос о том, что они видели и слышали во время многолетних скитаний.

На допросах присутствовал еще один человек по имени Синомото, которому правительство поручило записать все, что расскажут Кодаю и Исокити.

Вел допрос Накагава. Время от времени ему помогал Мамия. На вопросы отвечал в основном Кодаю, Исокити иногда дополнял его ответы.

— Говорите, что попали в тайфун и восемь месяцев вас носило по морю? Расскажите об этом подробно и о месте, где вы впервые высадились на берег.

Кодаю и Исокити должны были вновь повторять то, о чем неоднократно уже рассказывали в гостиных богатых иркутских купцов. В отличие от иркутян, те, кто на этот раз задавал вопросы, не имели ни малейшего представления о заморских странах, и Кодаю пришлось немало потрудиться, чтобы пояснения его были доходчивыми.

Особенно трудно было рассказывать о России и русских. Расскажи Кодаю все так, как он хотел, это неизбежно вылилось бы в восхваление России, и кто знает, как восприняли бы это японцы. Всякий раз, когда начинал говорить Исокити, Кодаю испытывал страх. Но Исокити, по-видимому, понимал, в каком щекотливом положении они оказались, и, говоря что-либо лестное о России, не забывал похвалить и Японию.

— В России, по вашим рассказам, ружья используются не только в военных целях. Из ружей палят во время праздников и чтобы дать сигнал к чему-либо. Русские, должно быть, хорошо владеют оружием?

— Русские стреляют на удивление метко, — отвечал Исокити, — могут подстрелить птицу на лету, причем почти каждый, у кого есть ружье. Но в этом нет ничего особенного, ведь они заряжают по сорок-пятьдесят дробинок, которые при выстреле дают большую россыпь, и несколько дробинок обязательно попадают в цель.

— Вот как? Значит, из ружья у них вылетает сразу по сорок-пятьдесят пуль?

— По пути из Мацумаэ в Нэмуро я был свидетелем того, как самурай зарядил в ружье всего одну пулю и прицелился в птицу, — продолжал Исокити. — Видевшие это русские рассмеялись, но, когда самурай с первого выстрела убил птицу, удивление их было беспредельным. А ведь это обычное явление в Японии. Можно сказать с полным правом, что русским до японцев далеко. — И добавил: — В общем, и в той, и в другой стране есть свои слабые и сильные стороны.

Кодаю понравился ответ, и он подумал, что Исокити стал очень сообразительным. По пути из Хакодатэ в Эдо Кодаю невольно сравнивал его с окружавшими их японцами его возраста, и сравнение всегда было в пользу Исокити. Выражение спокойной уверенности на лице Исокити говорило о том, что он многое повидал в жизни.

— Во время переездов из якутской и иркутской префектур в другие префектуры вас сопровождали чиновники. Сколько их было и каких рангов? — последовал новый вопрос.

— Двое, — ответил Кодаю. — Один чиновник десятой степени, капитан, другой — шестнадцатой, капрал. Сопровождали нас не с целью слежки. Просто в России такой обычай. В Иркутске можно было получить официальное разрешение на свободное передвижение по стране. В России иноземцы не чувствуют никаких неудобств. За ними никто не наблюдает — они могут ездить куда хотят.

Кодаю подумал было, что так говорить не следовало бы, но уж очень ему захотелось именно в этом случае сказать правду. Ведь миссия Адама Лаксмана не имела возможности свободно передвигаться ни в Хакодатэ, ни в Мацумаэ. Правда, можно предположить, что хозяева старались оберегать официальную миссию от возможных инцидентов. Но как тогда объяснить, что даже матросам с «Екатерины» не разрешили сойти на берег?! Конечно, на этот счет с давних пор существует закон, но как неукоснительно, как жестко его применяют, думал Кодаю.

— Не приходилось ли вам видеть солдат, направляемых куда-либо из столицы или из префектур? Не приходилось ли слышать, что Россия ведет войну?

Какое-то мгновение Кодаю колебался. Однажды вместе с Синдзо он видел в петербургской гавани проводы солдат, отправлявшихся на воину с Турцией, ликование восторженной толпы…

— Не думаю, чтобы Россия где-либо вела войну, — ответил он после некоторого раздумья. — Не слышал и о том, чтобы она собиралась воевать в ближайшие годы. Насколько я заметил, русские по характеру мирные люди и воевать не настроены.

— Откровенно говоря, — добавил Исокити, — это народ медлительный, любит привольную, спокойную жизнь и не способен, воспользовавшись моментом, напасть на другую страну. Да и к тому же Россия не готовится к войне.

— Говорят, некий русский прибыл в Японию на голландском судне. Слышали вы что-либо об этом?