Василий Белов - Час шестый Страница 48

Евграфу не хотелось даже оглядываться на свое новое пристанище, на избенку, доставшуюся ему после тюрьмы. Недавно ворота избенки мазнули дегтем! Опять поставили метку!.. Второй уж раз… И за что только Господь наказывает? Летом Палагия опять с кем-то сгуляла. Бабенки-то все видят, что надо и что не надо. Народ бает, что сблудил Микуленок, когда была матросская сварьба. Ревит девка, а не говорит, с кем. Что толку, если и скажет? Будет все равно второй выблядок… Замуж не выйти. Стегал, стегал по заднице, изувечил бы в горячке, не заступись Марья, жена. Потатчица! Обе ревели в голос. Да ведь и самому жалко… Родная кровь…

Евграф угрюмо пошел в контору, вернее, в свою же зимовку. На воротах конторы все еще был заметен поставленный кем-то дегтярный крест. Чем только не смывала Палашка эти черные дегтярные знаки! И с дресвой-то шаркала, и с теплым щелоком… Скоблила и вострым лучевником, все зря. «Один выход, ворота навесить другие… — подумал Евграф. — Предрика бы и заставить… Пусть бы он, блядун, и навешивал. Подали на него в суд, ладно и сделали».

Так рассуждал председатель «Первой пятилетки» Евграф Миронов. Бабы, молотившие на гумне ржаные снопы, не ждали и первого звона, они давно скидали снопы на долонь роговского гумна и сейчас молотили. Дело там было надежное. Гуря погонил коров в поскотину, тоже дело надежное.

А что не надежное? У Евграфа болела душа за плотников, рубивших коровник для МТФ, то бишь для молочно-товарной фермы. Запланирована была и КТФ — коневодческая товарная, но какая она товарная? Ведь кобыл не доят. Только не Евграфу менять колхозные всякие названия.

Плотники раньше восьми не соберутся. Правда, бригадиром у них поставлен Ванюха Нечаев, этот курить по часу и лясы точить не даст. Ежели размашутся, то и на обед не остановить.

Другое важное дело было у Евграфа насчет медведя… Еще не сошли коросты на клюшинской телушке, а зверюга до смерти задрал зыринскую. От этой остались в поскотине, считай, рожки да ножки. Вот почему на завтрашний день Евграф всем миром наметил поход в поскотину, чтобы выгнать зверя подальше в лес. Володя Зырин сходит даже за ружьем в Ольховицу к Митьке Усову. Заодно и волка турнуть, если завелся.

На лавочке около конторы сидели Киндя и Савватей Климов. Судейкин курил цигарку, а Савва ругал его за это:

— И чего ты, Киндя, эдак небо коптишь? Дым да сажа! То ли дело, когда понюхаешь да чихнешь.

— Больно сопель много от твоего нюханья. Я соплюном сроду не был.

Евграф не стал отпирать ворота с дегтярным крестом и пристроился около двух рановставов.

— Ты, Анфимович, слыхал ли новость? — заговорил Климов. — Митькина матка сказывала, за жеребцом вечор приехал нарочный, который, бывало, плясал у Кеши еще в старой избе.

— Пускай хоть сейчас обратывает.

— Нет, сейчас-то он пока спит. Чур меня, чур, пробудилися! Оба с Митькой… Идут!

Подоспевшие Фокич с Куземкиным за руку поздоровались со всеми подряд. Евграф отпер замок на воротах, пропустил уполномоченного в контору. Мужики не посмели заходить в помещение, и сам председатель побыл там всего ничего. Выскочил, как из угарной бани:

— Скажи, Савватей, счетоводу-то, как проспится, чтобы сразу запряг уполномоченную кобылу в тарантас! Пусть перегонит ее в Ольховицу и тамотка сдаст следователю! Лыткина направь к здешнему, ежели увидишь… А ты, Акиндин Ливодорович, пойдем-ко со мной.

— Куда ты меня повел?

— Не я тебя, а ты меня! Пока Смирнов полномоченный баб вызывает, веди к жеребенку. Поглядим, можно ли его посылать Ворошилову…

— Пойдем! Для Ворошилова я не жеребца, а и свою коровенку отдам. Опять, паскуда, не обгулялась! Не знаю, чево с ней и делать…

Председатель и Киндя Судейкин отправились глядеть жеребца. За ними увязался рано поднявшийся Алешка Пачин. Вчера они с Серегой Роговым боронили зябь и Алешка потерял зуб от бороны «зигзаг». Этот зигзаг и во сне всю ночь мучил Алешку. Вера Ивановна не знала, чем подсобить. Сама ходила искать, да разве найдешь? На дороге нет. Он, может, отвинтился в земле, когда боронили полосы. Ищи — свищи! Председатель посылал Алешку искать второй раз и заявил: «Пока не найдешь, в деревню не приходи!»

Алешка Пачин, неразлучный с Серегой, искал зуб дотемна, а сегодня ходил по пятам Евграфа. Ходил и канючил:

— Божат, мы не наши! Божатко, нам удить идти! Я больше не буду зубья терять! Я не виноват, что он был худо привинчен…

— Кыш! Пусть Серега без тебя на омут идет. А ты ищи зуб! Где потерял, там и ищи!

— Пусти ты их, Анфимович, на слободу-то, — вступился за ребят Киндя. — Явен грех малу вину творит. У меня в подвале вроде есть какой-то зуб. Я тебе принесу!

— Божатко, отпусти рыбу удить… — хныкал ободренный Киндей Алешка.

Председатель смягчился, когда подошли к березе с плужным отвалом:

— Ладно, дам вам зуб взаймы! Идите на реку оба. — Евграф отзвонил на отвале вторую побудку старым, без гайки, зубом и не стал класть железяку в березовое дупло. Подал ее Алешке. — Снеси покамест домой! Потом привинтим. Бегите удить!

Ребятишки схватили зуб и нечередом понеслись в баню за удами.

— Вишь, мужики будут, добытчики! А мои девки спят. И женка только что печь затапливает. Ты, Анфимович, постой тут, я скоро…

Киндя Судейкин ушел в дом, изнутри открыл двор с Уркагановым стойлом. Жеребец, привязанный к железному крюку, сдержанно заржал, заперетаптывался.

— Стой, стой по-людски! Не пляши. — Киндя бросил в ясли охапку завядшего клевера и разнуздал жеребца. — Как бы язык не куснул… А что, Евграф Анфимович, за жеребенка-то колхозу дадут? Ведь он нам и самим нужон! Посулил Ворошилов чего или шиш с маслом? Может, медаль, а то целый трактор пришел из Москвы-то. Тамо железа-то много.

Евграф подумал про «шиш с маслом» и промолчал. Он все еще дивился, откуда появилось такое жеребячье имечко — Уркаган и кто виноват, что жеребца вытребовали в Москву. Микуленок, что ли? Гордость за родную деревню Шибаниху пересилила в душе Евграфа все остальные чувства.

Судьба жеребца решалась еще до Евграфа при Митьке Куземкине. Когда ожеребилась новожиловская кобыла, никто не думал, как бы назвать жеребенка. Теперь на всех взрослых лошадей в колхозе были заведены паспорта. Нарком Ворошилов приказал поставить на учет каждую лошадь. Из района приезжала спецкомиссия. Всех коней осматривали как новобранцев, мерили рост по холке, проверяли зубы, отмечали болячки, клички и выписывали на каждую паспорт. Потому Куземкин долго и думал, как назвать жеребчика от новожиловской лошади. Где он слыхал это слово: уркаган? Бог весть! Кличку надо было давать по первой букве материнского имени, но на ту букву ничего Митьке не подвернулось. «Давай, записывай по отцу! — приказал председатель конюху Савватею Климову. — Отец Ундер, пусть и этот будет на букву «у»!»

Так появился в Шибанихе жеребец по имени Уркаган. Будучи завсельхозотделом, Микулин вздумал подарить шибановского жеребца Красной Армии. Пришла ему в голову такая мысль во сне, нежданно-негаданно. Куземкин в «Первой пятилетке» тоже недолго думал. Письмо из района ушло в Москву, хотя вначале никто не рассчитывал на то, что оно дойдет до наркома. Все, в том числе и сам предрик Микулин, забыли про ту бумагу. Вдруг приходит ответ из Москвы, да еще от самого Ворошилова!

Пускать Уркагана в поскотину со всеми лошадьми стало уже нельзя, приходилось держать отдельно. А где? Только двор в доме Кинди Судейкина был приспособлен для такого верзилы, как Уркаган. И Киндя вспомнил былые дни, когда он ходил за Ундером. Судейкину установили за уход пятнадцать трудодней в месяц. Савватею Климову, конюху, Зырин вписывал в книжку и за всех лошадей двадцать трудодней в месяц, а Кинде за одного жеребца полтрудодня в сутки. Но Савватей сам отказался от Уркагана, а Киндя сумел его даже объездить…

— Вот так имечко дали! — сказал Евграф Кинде, когда после тюрьмы заходил к Судейкину и глядел на жеребца в первый раз. — Ты, Акиндин, хоть знаешь ли, что такая кличка значит?

— Знаю! — сказал тогда Киндя. — Уркаган — это когда буря и наводненье.

— Когда буря — это называется ураган, — поправил Евграф. — А уркаган значит начальник шпаны.

— Вот оно что! Разве у шпаны бывают начальники?

— Бывают… — вздохнул Евграф. — У всех бывают.

На том тогда и остановились, пока не выбрали Миронова в председатели. Евграфу в ту пору было не до колхоза, одна у него была дума, где ночевать со всем бабьим семейством. Нынче Евграф сам стал начальником, а за жеребцом приехал уполномоченный Фокич. И стало Евграфу жалко отдавать жеребца в чужие руки. Такого красавца… Куда его погонят, сердешного, неужто опять будет война?

На Уркагане был отцовский, то бишь ундеровский, недоуздок с двумя железными кольцами. Сквозь кольца продернут Киндей толстый канат, пропущенный в большое кольцо в стене. Киндя один выводил жеребца на улицу. Правда, объезжали Уркагана втроем с Володей Зыриным и Ванюхой Нечаевым. Порвал жеребец шлею и вдребезги распазгал копытами две или три телеги… Лягался, лягался да и успокоился после соленой хлебной горбушки. Пошел в упряжке спокойно, сперва в галоп, потом и рысью.