Карл-Йоганн Вальгрен - Ясновидец: Страница 48

Под нарастающий ропот толпы Киппенберга вели к эшафоту. Начальник тюрьмы предложил ему выпить, но тот, казалось, уже не замечал, что происходит вокруг. Он вдруг осел на землю, и последние метры его пришлось тащить к плахе. Он плакал и пытался противиться неизбежному, нанося удары в воздух ногами и руками. Его силой прижали к плахе, сорвали шарф. Кандалы не сняли. Палач тактично смотрел в сторону.

— Мальчик! — закричал Киппенберг. — Он смеется… и над вами тоже, господин судья! Вы следующий на очереди!

Последующие события только подтвердили всю мерзость этого тошнотворного дня. Палач был, по-видимому, пьян. Первый удар пришелся на плечо осужденного, слышно было, как хрустнула кость. Киппенберг не издал ни звука. Глаза его закатились так, что видны были только белки. Палач вновь занес топор. На этот раз он попал в спину. Толпа засвистела, послышались ругательства, какая-то женщина упала в обморок. Лишь с третьего раза, когда Киппенберг уже потерял сознание, палачу удалось обезглавить его, но удар пришелся не на шею, а отделил верхнюю часть головы от нижней, так что нижняя челюсть осталась на шее, виднелась идеальная подкова зубов. Из артерий хлестала кровь. Фон Кизинген отвернулся. Начальник тюрьмы перегнулся через перила — его рвало прямо на толпу. Студент-медик, напротив, как ни в чем не бывало держал в руках отрубленные пол головы. Судья почему-то вспомнил Гамлета, глядя, как студент трясет окровавленный череп в надежде, что тот ему подмигнет…

С точки зрения бродячего кота сад был всего лишь безымянной частью безымянной природы. Его не интересовали ни дом, ни люди в нем. Вот уже час он караулил нору мыши-полевки на невысоком, поросшем травой откосе, отделявшем сад от леса. В последнее время им, без его на то согласия, управляла некая темная сила, подавившая его волю и превратившая его в послушный инструмент. Его словно взяли в плен изнутри, его тело позаимствовал кто-то другой, не спрашивая на то согласия. И сейчас он был вынужден отложить свои охотничьи планы и направился в сад.

Он полз в кустах, с презрением поглядывая на силки — садовник повесил их на дереве несколько часов назад — и наблюдая за людьми, этими странными созданиями, недавно пытавшимися прогнать его безумными криками. Прижавшись к земле, кот спустился в канаву и внезапно остановился, вглядываясь в лес. Там, почти невидимый в тени листвы, сидел на развилке дерева очень низкорослый человек — может быть, он спит? Лицо его было закрыто маской. Листья и хвоя покрывали одежду, он сидел настолько неподвижно, что паук начал плести паутину между его ног… Но коту, чьи действия были, хотя и не по его воле, строго целеустремленными, скоро надоело удивляться, и он, прячась за фонтаном, побежал к дому, и несколько мгновений спустя уже стоял перед приоткрытой форточкой в подвал дома.

Он почувствовал запах плесени, чуть-чуть толкнул створку лапой, пролез в образовавшуюся щель и одним прыжком спрыгнул на пол. Несколько мгновений он стоял неподвижно, не понимая, что привело его в этот враждебный дом, населенный его врагами, недавно только гонявшимися за ним и даже хотевшими его пристрелить. Но чужая воля вновь взяла верх. Тот, кто приказывал ему, не терпел возражений. Здесь стояли бочки с пивом, селедкой, солониной; с потолка свисали разнообразнейшие ветчины и колбасы. Бедный бродяга вовсе не был избалован такими деликатесами, и его пасть наполнилась слюной. Но, как ему ни хотелось остаться и заняться всем этим великолепием, ноги сами понесли его дальше. Если бы не короткая кошачья память, требующая непрерывного чувственного стимула, чтобы не пропасть в этом строго детерминированном мире — удары сердца перепуганной жертвы, к примеру, или мышиный писк в полуметре под землей, — если бы не этот недостаток, органически присущий его памяти, он бы наверняка взбунтовался против высшей силы, приказывающей ему продолжить путь.

Осторожно, припадая к полу, словно бы охотясь, он побежал вверх по лестнице.

Кто-то, наверное, служанка, забыл плотно закрыть дверь — видна была полоска света. Кот просунул лапу в щель — она поддалась.

Теперь он находился в огромном освещенном холле. Бесконечный коридор шел через весь дом, и в него открывались двери по сторонам. Никого нет, ни малейших признаков жизни.

Припадая к полу он побежал дальше, принюхиваясь, прислушиваясь, еще не зная, что он должен делать. Из какой-то комнаты послышался смех, в кухне загремела посуда. Снова запахло едой, но неумолимая воля, управляющая его поступками, не позволяла ему остановиться — только вперед, еще одна лестница, покрытая толстым восточным ковром, на второй этаж этого чуждого ему дома, где обычно никаких бродячих котов не было и духу.

По невидимому и неслышимому сигналу он остановился. Теперь он находился в темном фойе на верхнем этаже. Какой-то звук заставил его скользнуть под комод. Он ждал новых указаний.

Когда судья вернулся домой, он услышал возбужденные голоса. Среди гомона собравшейся в салоне прислуги он различил голос жены. Он отвел ее в сторону и спросил, что случилось. Проклятый кот выцарапал садовнику глаз, объяснила она, волнуясь. Тот же самый, что напал утром на судью: он наверняка бешеный.

Садовник лежал на полу с повязкой на лице. Над беднягой склонился врач.

— Вряд ли он будет видеть этим глазом, — вздохнул доктор. — Боюсь, что ничем не смогу ему помочь…

Жена рассказала ему подробно, как развивались события. Выполняя распоряжение судьи, садовник поставил силки с приманкой, но кот не обратил на нее никакого внимания. Тогда он попытался выгнать его из сада, но животное не слушалось. Вся прислуга включилась в охоту на кота, даже она сама, но упрямый зверь обманывал их раз за разом, прячась то в кустах, то на деревьях, то где-либо еще. Наконец, садовник принес дробовик. Два часа он лежал на крыше, ожидая, когда же кот соизволит появиться вновь. Он даже сделал два выстрела, но не попал. Кот, зашипев, исчез в лесу, граничившем с их участком. Все возвратились к своим занятиям, надеясь, что на этот-то раз он испугался.

Но когда их дочки-подростки вышли в сад после обеда, кот вновь был там. На этот раз он был настолько раздражен, что из пасти шла пена, «прямо, как у собаки», как выразилась жена. Он бросился на девочек, и они еле успели скрыться в доме, одна поцарапала колено, а младшая, Мария, подвернула ногу и к тому же потеряла серебряный брелок. И снова садовник вышел с ружьем, но кот словно догадывался о его намерениях — он словно под землю провалился. Часом позже, рассказала жена, он появился опять, но теперь уже в доме! Никто не может объяснить, как он туда попал. Что-то есть жутковатое в этом звере, он словно умеет становиться невидимым.

Раздраженный этим интермеццо, испортившим ему день, судья последовал за женой наверх.

В курительной комнате был чудовищный беспорядок, на полу валялись осколки стекла и фарфора, некоторые картины были порваны, два кресла перевернуты. На ковре кровавые пятна. Комната напоминала поле битвы.

Зверя обнаружила одна из служанок, пояснила жена. Она пошла наверх взять обеденную скатерть, и увидела, что кот нахально уселся на книжную полку. Когда он зашипел на нее, перепуганная девушка побежала за садовником, и тот, вооружившись палкой, поднялся в курительную.

Дойдя до этой части повествования, Розалинда начала тихо всхлипывать. Кот словно сошел с ума, он выгибал спину и шипел так, что брызгала слюна. Садовник начал гоняться за ним по комнате, перевернутая мебель и разбитая посуда — результат этой погони. Когда он загнал кота в угол, тот внезапно гигантским, почти неестественным прыжком бросился на него и выцарапал глаз. Садовник осел на пол, крича, что ничего не видит. Кот в суматохе исчез.

— Где он теперь? — спросил судья. — Где-то в доме, — ответила жена. — Служанка слышала, как он возится на чердаке, но подняться не решилась, зверь совершенно безумен.

Они спустились в салон. Прислуга вернулась к работе. Садовник сидел теперь на стуле, врач щупал у него пульс. Судья спросил, где ружье — там, где и всегда, в сарае для садового инвентаря.

Через несколько мгновений судья был на чердаке. Слабый свет из чердачных окошек позволял ему кое-как ориентироваться в темноте. Тем не менее он все же споткнулся о старый дорожный сундук и громко выругался, ударившись рукой о потолочную балку. Исцарапанная рука снова заболела, и он вздрогнул, вспомнив о словах жены — у кота могло быть бешенство.

Все было тихо. До него доносились только приглушенные голоса снизу — начали накрывать к ужину. Кот, наверное, уже удрал, подумал он. Надо будет завтра вызвать егеря.

Несколько мгновений он постоял с закрытыми глазами, представляя себе, как он будет развлекаться с девочкой-служанкой. Она не будет протестовать, что бы он с ней ни делал — слишком молода, слишком напугана и беспомощна. Он мог бы даже убить ее.