Джойс Кэри - Из первых рук Страница 48

И конечно, ни мать, ни я так и не получили обратно своих денег. Даже когда Рэнкин стал хорошо зарабатывать. Он не платил долгов. Он считал, что никто и ничто не может вознаградить его за причиненную когда-то несправедливость. И все, что получал, тратил на новые модели. А мы продолжали давать Дженни деньги. Она была преданная жена. И мы плясали под дудку Рэнкина, потому что Дженни была преданная жена.

От этих воспоминаний я так распалился, что стал сам не свой. И заорал на Носатика:

—Что тебе здесь надо? Разве я не сказал тебе — марш домой?

—Д-да, д-да, — сказал Носатик, дрожа. — Я сам во всем виноват.

—Разве не говорил я тебе сто раз — не ходи сюда, не лезь ко мне? Оставь меня в покое и займись своим делом.

—Г-говорили, — сказал Носатик с таким видом, словно искал, в какую бы щель ему поскорее забиться.

—Разве не говорил я тебе, что тебя утопить мало, если ты сейчас же не добьешься стипендии?

—Г-говорили, — сказал насмерть перепуганный Барбон. Он словно уменьшился наполовину, а нос удвоился — набряк от переживаний.

—Ну так п-пошел вон! — загремел я. — Чтоб духу твоего здесь не было до будущего года!

—А в-вы, в-вы не пойдете со мной к маме? — сказал Носатик.

Собственно говоря, я уже понял, что допустил ошибку. Носатик, конечно, совсем оробел. Настолько, что даже в лице переменился. Но характер у него не переменился. Каким он, Барбон, был, таким и остался. Преданный до гроба. Упрямый как осел. Даже еще упрямее. Такого бить — только дурь вколачивать.

—Видите ли, — сказал он в страшном волнении, — если бы вы поговорили с ними обо мне, это звучало бы совсем иначе. Мама знает, что вы знаменитый художник.

—Что-то не то она знает. Откуда у нее такие сведения?

—От меня.

—А у тебя откуда?

—От мистера Планта.

—Если ты не добьешься стипендии... На месте твоих родителей я выгнал бы тебя из дому. После всего, что они для тебя сделали! Такого дурака расстрелять мало. Дурак хуже убийцы! Всего еще каких-то четыре года повозиться с книжками — и тебе на всю жизнь обеспечено тепленькое местечко на государственной службе. Четыре года каких-то жалких усилий в обмен на пятьдесят или шестьдесят лет полного безделья при регулярном жалованье, а потом и пенсии. Обеспечен до конца дней. Никаких забот, никаких хлопот.

—Но я не могу идти на государственную службу—я хочу быть художником.

—Получи место, а потом уж делай что хочешь. Но сначала обеспечь себя службой. Без денег нельзя быть художником. Вот, посмотри на меня. Я занимаюсь живописью уже пятьдесят лет, а сейчас у меня нет даже кистей и красок. Какое может быть искусство без постоянного дохода. Искусство — все равно что розы. Оно требует богатой подкормки.

Я долго и с блеском развивал эту мысль. Но когда я кончил, передо мной стоял Носатик с покрасневшими от слез глазами. Его некрасивое лицо было таким некрасивым, озабоченным и несчастным, выражало столько преданности и упрямства, что я сдался и позволил ему увести себя к ним домой.

Аккуратный стандартный домик. Перед входом садик. Пятнадцать футов на десять. Четыре клумбы. Каждая со сковородку. Выложенная цветными кирпичами площадка. На одного.

У Носатика был ключ, и он провел меня в дом. Гостиная. Мебель в ситцевых чехлах. Добротный стол красного дерева. Книжный шкаф, набитый Диккенсом и Теккереем. На камине две французские бронзовые статуэтки. Позолоченные часы. Латунная решетка. Семейные портреты — увеличенные фотографии. Гибель Нельсона. Билет члена профсоюза со всяческими эмблемами. Вошел мистер Барбон. Обыкновенный морж. Рост средний. Лицо чуть скошено. Голова как головка чедерского сыра. Незабудковые глаза в двух синичьих гнездах. Сутуловат. Синий костюм с узкими рукавами. Модель 1912 года. Руки как ковши.

—Здравствуйте, сэр. Как любезно с вашей стороны зайти к нам.

—Ну что вы...

—Я знаю, как драгоценно ваше время.

—Ничуть.

—Такой знаменитый человек, как вы, сэр.

—Уж не такой знаменитый.

—Вы по поводу нашего сына? Моя Минни несколько обеспокоена его поведением. Мать, знаете. Гарри у нас младший.

—Знаю, знаю. У меня у самого их две штуки.

—Да-да, — кивнул он, не слыша, что я сказал. — Да, матерям нелегко с сыновьями. Старший пошел в авиацию и погиб. Несчастный случай.

—Сейчас только и слышишь о несчастных случаях. То младенец кипятком обварится, то мальчишка под грузовик попадет.

—Да, сэр, не мы одни. Тут и вправду грех жаловаться. Но вы же знаете, что такое мать.

—Знаю, знаю. У меня у самого их было две штуки.

—Да, конечно, — согласился он, не слыша ни слова из того, что я сказал. — Да, конечно. Но Гарри у нас младший, и он всегда был таким хорошим мальчиком. Умным. Учителя им нахвалиться не могли. Они были уверены, что он получит стипендию. На будущий год в сентябре. И поступит в Оксфорд. Мальчику было бы обеспечено будущее.

Он все говорил и говорил, какой милый, умный, добрый мальчик его Гарри. И каким утешением он был для матери. Но сейчас она очень обеспокоена. Очень. Я же знаю, каковы женщины.

Кто-то вошел через парадную. Мистер Барбон круто повернулся на стуле, как кран на поворотном круге, и двинулся за дверь. Руки длиннющие-предлиннющие. Все время подымаются, опускаются. Пальцы смыкаются, размыкаются. Как зубья у ковша. Дверная ручка медленно исчезла из виду, но потом появилась снова. Негромкое бормотание за дверью. Словно там работала старинная паровая лебедка. Женский голос несколько раз повторил: «Ни за что». Вошла миссис Барбон. Маленькая, пухленькая. Аккуратный носик. Гладкие седые волосы. Когда-то, должно быть, была ничего. Правда, шея коротковата. Посмотрела на меня так, словно готова была отравить.

—Это мистер Джимсон, мамочка, — сказал мистер Барбон и слегка подтолкнул ее ко мне, принуждая выполнить долг вежливости.

Она подалась назад и, бросив: «Да, слышала», продолжала сверлить меня глазами. Барбон двинул одним из своих ковшей и сгреб ее за рукав.

—Мистер Джимсон — друг нашего Гарри, мамочка. Тот самый знаменитый художник.

—Слышала, Том, слышала. Отстань от меня.

—Может, сядем, — предложил мистер Барбон.

—Не хочу я сидеть, — сказала миссис Барбон и обернулась ко мне.— Мне кажется, вы могли бы оставить моего сына в покое и не портить ему будущее.

—Простите, миссис Барбон.

—Ну, конечно, вам-то что. Заманили мальчика и вертите им, как хотите. Губите его жизнь и разрываете сердце его отцу.

—Но, миссис Барбон, я и не...

—И еще я вам скажу. Я считаю, что есть много таких художников, которых надо запретить. Правительству давно уже пора принять меры.

Мне от души было жаль бедняжку. Видеть, как единственный сын — ее гордость и опора на склоне лет — вдруг катится в тартарары... Ужасно! Вот и будь после этого матерью.

—Вполне согласен, миссис Барбон, — сказал я. — Никчемное это дело.

—Зачем же вы им занимаетесь?

—Мамочка! — сказал Барбон-старший.

—Нет, дай мне сказать, Том. Не перебивай меня на каждом слове. Стыдно вам, мистер Джонсон, — или как вас там? Порядочный человек постыдился бы ездить на таком мальчике, как Гарри. Ведь и слепому ясно, что он еще совсем ребенок и глуп для своих лет. Вы гоняете его туда-сюда, когда мальчику надо делом заниматься, готовить себя к честному труду и достойной жизни.

—Совершенно верно, миссис Барбон, я...

—А ваше занятие, да будет вам известно, я не считаю достойным человека, который уважает себя и стремится заслужить уважение других.

—Совершенно справедливо, миссис Барбон. Я не раз советовал Гарри...

—Это вообще не работа. Просто грязное надувательство, которым промышляют всякие лоботрясы и бездельники.

—Я не раз говорил Гарри, — вставил я, — что ему нужно хорошо учиться и стараться получить стипендию.

—Что он заработает как художник?

—Ничего, — сказал я. — Вообще, по-моему, у Гарри нет таланта.

—Ах, вот как! Много же вы о нем знаете! — возмутилась миссис Барбон. — Только в прошлом году он получил приз за свои рисунки. И Общество художников дважды присуждало ему бронзовую медаль, — сказала она, обрушиваясь на меня за слепоту к гениальным задаткам Носатика.

—Даже и в этом случае, миссис Барбон, карьера художника — штука ненадежная. Мальчику куда лучше добиваться стипендии.

—Зачем же вы тогда все это время отвлекали его от занятий? Учителя говорят, что он целыми днями топчется около вашей мастерской или бегает по картинным галереям и пялится на картины.

—Я не знал...

—А прошлой ночью... он вообще не явился домой.

—Мне было очень плохо, и он...

—Так вот! Если он вам нужен, забирайте его совсем, — сказала миссис Барбон, вся дрожа. — Я не желаю иметь в доме сына, который водится с людьми вроде вас и разрывает сердце родному отцу.

—Но, мамочка... — сказал Барбон-старший.

—Может, ты помолчишь, Том? Я знаю, тебе бы все замазывать и заглаживать, будто все это так, ничего. А я говорю тебе — чего. Наш мальчик губит свою жизнь и превращается в грязного побирушку и бездельника, разрывая нам сердце после всего, что мы для него сделали.