Игорь Рыбинский - Время карликов Страница 48

– Где Лена? – пронеслась мысль.

Лифт поднял его наверх, и он долго держал палец на кнопке звонка. Слышно было, как в квартире звенела электронная мелодия популярной песенки, а больше из-за двери не доносилось никаких звуков.

Постепенно Подрезов приходил в себя. Он спустился вниз, вышел во двор и подошел к тому месту, где оставил автомобиль. Обломки его сейчас были сложены в кучу на газоне, истоптанном десятками ног. Просто кучка металла с останками сгоревших кожаных кресел. Проемы окон на первом этаже были занавешены одеялами, вокруг валялись осколки, Виктор поднял было голову, чтобы взглянуть на балкон квартиры, в которую было вошел недавно, но зачем-то побежал вниз за ключами от «мерседеса».

– Высоковский, – подумал Виктор и усмехнулся распухшими губами, – Вовка-поганец, а больше некому.

На часах было пять утра. Надо было куда-то идти, оставаться здесь не было никакого смысла. Подрезов осмотрел себя и удивился тому, что еще дышит и может передвигаться. Пальто изрезано в клочья, брюки тоже иссечены стеклом. На затылке запекшаяся рана, голова трещит так, что можно не сомневаться – сотрясение мозга присутствует, и, наверное, тяжелое; дышать трудно, и руки поднимаются с трудом, и боль отдает в груди – пара ребер сломаны.

Виктор шел по направлению к узкой речке Смоленке, до моста через нее – не более полукилометра, но каждый шаг отнимал силы. Наконец, Подрезов вступил на мост и, уже окончательно ослабев, облокотился на гранитный парапет. Внизу застыла темная вода, в которой отражался свет фонарей автомобильной стоянки на берегу.

– Что, не можешь до дома добраться? – раздался голос.

Виктор обернулся и увидел в трех шагах от себя мужчину, чья внешность не вызывала никаких сомнений в его образе жизни: ободранная джинсовая куртка, помятое лицо и синяк под заплывшим глазом.

– Ого, как тебя обработали! – восторженно выдохнул прохожий. – Ограбили?

– Вроде того, – кивнул Подрезов и тут же попросил: – помоги такси поймать.

– Да кто тебя такого повезет?! – улыбнулся незнакомец. – Давай-ка лучше я тебя к себе отведу. Отойдешь, умоешься и на метро домой доберешься. Где хоть живешь?

Подрезов хотел назвать адрес, но, уже открыв рот, промолчал. На квартиру лучше сейчас не возвращаться.

– Что, забыл, где живешь? – обрадовался ханыга. – Ну ты молодец! Сколько же вчера выпил?

Он подошел к Виктору и обхватил его за талию:

– Пойдем, здесь недалеко. Я в переулке Каховского живу. Был такой ненормальный декабрист. Хотел царя убить, а застрелил всенародно любимого генерала Милорадовича.

Они шли минут двадцать. Потом спутник остановился и объяснил, что живет не один: он только комнатенку снимает, но в квартире еще человек пять и у всех трубы горят.

– Я понял, – выдохнул Подрезов и, достав из кармана пиджака бумажник, протянул его своему спутнику.

– Да ты богач! – восхитился тот. – Сейчас возьмем пару пузырей водки.

И тут же объяснил:

– Тебе же надо раны промыть.

В темном дворе светился ларек, круглосуточно торгующий пивом и сигаретами. Новый знакомый отошел от него с полиэтиленовым пакетом, переполненным бутылками водки и дешевого вина.

– Сейчас примешь, и боль сразу пройдет.

На темной лестнице не было ни одной лампочки. Дверь квартиры была не заперта, но, войдя внутрь, Виктор увидел, что это самый настоящий притон. На полу при входе спал тощий немолодой мужчина без брюк. Их он положил вместо подушки себе под голову, а голые ноги пытался подогнуть к животу и натянуть на них полы драного пиджака. В коридоре и на кухне был полумрак. Возле плиты в задумчивости сидел на табурете еще один человек без брюк. Он держал в руке давно погасшую сигарету и смотрел с ненавистью на своего товарища, который спал, положив голову на стол, где стояли пустые бутылки и банки дешевых рыбных консервов, тоже опустошенные.

– Сейчас посидим немного, – предложил спутник, – а потом можешь и прилечь.

– Я лучше сразу лягу.

Его отвели в какую-то грязную комнату, где на древнем диване с прожженной во многих местах обивкой разметалась во сне неопрятная женщина. Человек, минуту назад бодрствовавший у кухонной плиты, пнул ее ногой:

– Ну, чего разлеглась? Подымайся и дай другим поспать.

– Да пошел ты… – огрызнулась было женщина.

Но тут же увидев в руках говорившего бутылку водки, поднялась и, оглядев мутными глазами Подрезова, сказала ему:

– Ложись! Только, смотри, не заблюй ничего. Здесь приличные люди живут.

Виктор лег на пропахший пылью и чужим потом диван и закрыл глаза. Слышно было, как будили людей в других комнатах, раздавались чьи-то голоса и звенели стаканы. Голова кружилась, переворачивались стены, потолок, весь мир. В разбитое стекло окна дул ветер и залетали капли начавшегося дождя. Мутным было начавшееся утро, муторно было на душе Подре-зова, мутило все его существо. Он поднялся и шатаясь вышел в коридор. Из кухни приплывали клубы едкого табачного дыма. Виктор вдохнул, задыхаясь, и опустился на пол в углу коридора. Тут же его вырвало.

Проходящая мимо женщина громко сказала:

– Ты что себе позволяешь, урод?

Она ударила его ладонью по затылку и крикнула сидящим на кухне мужчинам:

– Я убирать не буду. Пусть тот, кто привел этого алкаша, подтирает.

Но все это доносилось издалека, и когда Подрезова подхватили под мышки и потащили на ободранный диван, он, чувствуя, как волочатся по полу его ноги, как ботинки задевают плинтуса, подумал, как о каком-то постороннем и незнакомом ему человеке: «Куда несут этого несчастного?».

Проснулся он от прикосновения к плечу чьей-то руки; открыл глаза и увидел человека с синяком под глазом.

– Ты пить будешь? – спросил он.

Подрезов покачал головой, а в мозгу прозвучал колокол.

– Ну, тогда тебе точно нужен врач, – сделал вывод человек.

Он вышел из комнаты, вскоре вернулся и привел с собой женщину, которая накануне била Виктора по затылку. От нее пахло молдавским портвейном и килькой в томате. Сдернув с Подрезова покрывающее его тело искромсанное пальто, женщина приказала:

– Снимай с себя все! Только поживее.

Человек с фингалом помог Виктору снять пиджак и рубашку, при этом шепнув на ухо, да так, что услышали все находящиеся в квартире:

– Это Галина. Она – врач! Вмиг тебя на ноги поставит.

Алкоголичка смотрела Виктору в глаза, водила перед его носом пальцем, затем ощупала грудь, вынимая заодно воткнувшиеся в кожу мелкие осколки стекла.

– С какого этажа тебя в окно выбросили, парень?

Человек с подбитым глазом уже сбегал на кухню и вернулся со стаканом водки. Следом вошли и другие люди. Всем было интересно.

– Слышь, Галя, – спросил кто-то из вновь прибывших, – мы его лечить будем или как – сразу на кладбище?

Женщина давила пальцами на подрезовский живот.

– Печень не увеличена, – сказала она. – Ты что, вообще непьющий?

– Иногда могу.

– А я всегда могу! – похвастался обладатель фингала.

– Ребра сломаны, сотрясение мозга, треснула черепная кость, многочисленные гематомы и порезы на теле, – объявила Галина.

Но Виктору было все равно: очень хотелось спать, а еще больше хотелось уйти куда-нибудь отсюда, желательно далеко-далеко, туда, где на берегу реки стоит африканская деревня, где дети, купающиеся в реке, хватают за хвост крокодилов, где старики лечат раны лесной паутиной и неизвестными науке травами, где мотыльки кружатся вокруг фонаря и лижет пятки преданный Тугрик.

– Смотри, какие шрамы!

– Ножом саданули.

– Каким ножом? Штыком!

Действительность проплывала мимо по туманной реке, пролетали над головой стаи розовых фламинго, кто-то приколачивал фанерку, закрывая дырку в оконном стекле, и какая-то женщина поила Виктора бульоном из куриных кубиков, смешанных с настоем из горьких трав, мускулистые африканцы в солнечных очках грузили в вертолет калейбасы с золотыми самородками, Тугрик лаял на крокодила, Ван Хейден сидел на громадном балконе, курил трубку и смотрел на остывающий океан, духовой оркестр выдувал плаксивую мелодию, хрипел, умирая, Мокеле Мбембе, на коленях в грязи стояла Лена, и мексиканцы в сомбреро, ежась под дождем, прижимая к себе гитары, косились на девушку в черном платке и заглядывали в открытую могилу, на трибуне Мавзолея стояли карлики и приветствовали руками пьяную толпу. Нескончаемым потоком шли гайки и болты, а сверху на них глядели наряженные в одинаковые барашковые правительственные шапки гаечные ключи. Ночь обнимала единственную в мире планету, и ритмично пульсировало равнодушное сердце Вселенной.

4

Леша Боброк вернулся домой веселый, и не только оттого, что был чрезмерно пьян. Как раз наоборот, хотя и не трезвее обычного. Улыбаясь, он выгружал из сумки бутылки с водкой, вином, пивом, закусками – банки рыбных консервов и нарезанную дешевую колбасу.

– Что ты вечно такой хмурый? – спросил Алексей своего нового друга.