Наталья Рубанова - Коллекция нефункциональных мужчин: Предъявы Страница 48

Майор Похренушко долго изучал графу «Место жительства» и, напрягши мозг, догадался: Анфиса не из местных.

— Почему прописана не на Дерибасовской? — он вытаращил на Анфису мутно-поносные глаза.

— ?!.

— Прописаны в другом городе, а по Дерибасовской расхаживаете, как по дому родному! Платите штраф.

— Но за что? — Анфиса обалдела от такого идиотизма.

— За то, что не зарегистрировались.

— Но я только приехала…

— Короче: или штраф, или вечером на сеновал, ясно?

— Не очень, — Анфиса разозлилась не на шутку и крепко выругалась.

— Ах так?! — разъярился Похренушко. — Взять ее!

Откуда ни возьмись, появилось еще несколько легавых: Анфису затолкали в «воронок» к трем фа-мажорным путанкам.

— За что? — тихо поинтересовалась у самой себя в воронке Анфиса, а тощенькая, с малиновой, размазавшейся на губах помадой, объяснила:

— За что, за что. За «Титаник», известно. Ди Каприо, Роуз с топором… Вот и торчи в ментовке теперь, москвачка хренова.

— Дура, — сказала Анфиса и отвернулась. — Ты хоть «Муму» успела в школе прочитать?

Майор Похренушко не дал возможности расставить точки над шедевром классики и, залезая в «воронок», наклонился к Анфисе: она почуяла, как противно несет от него луком, потом, политинформацией и хоровым дирижированием.

— Так как — «туда» или на сеновал?

Анфиса в секундном размышлении «сказать-несказать гадость?» ужаснулась, до какой же степени она глупа, если материализует постоянно какое-нибудь г. вместо «большой и чистой». Вот и сейчас: проститутки, офигевший мент, жара; до моря — рукой подать, а ее везут в ментовку…

— Я твой самый знаменательный числитель, — продолжал распинаться Похренушко, — Из первого ряда.

— А я тебя на ноль разделю, — осенило вдруг Анфису, и внезапно исчезло все: Похренушко с запахом изо рта, глупые путанки, душный «черный ворон», не списанный с 1937-го, и даже сама Дерибасовская. Жаль было только море…

Вместо всего этого Анфиса увидела саму себя, стоящую неподалеку от грязноватого пятачка, у магазина «Продукты» с игривой вывеской «ООО Содом, Гоморра и K°». На тяжелой железной двери висела ксеранутая реклама «Йохимбе — и вы настоящий пацан», а несколько пока не очень настоящих пацанов внимательно, по складам, читали одинокую бумажку. Автобус, отправляющийся от станции «Куево-Кукуево», ходил раз в полтора часа.

В Куево-Кукуеве к этому привыкли; автобус раз в полтора часа мало кого трогал. Анфиса тоже попыталась сделать так, чтобы ее это мало трогало, и это почти получилось, если б кто-то не сказал, будто автобус пойдет только до Куякова, а не до Города.

— А из Куякова до Города когда? — поинтересовалась осторожно Анфиса.

— А из Куякова, мадам, сегодня ничего не пойдет. Отменили.

— Как же тогда до Города добраться? — спросила в воздух Анфиса.

— Ну, язык до Города доведет, — ободрили Анфису куево-кукуевцы и встали в длинную очередь к прибывшему транспорту с табличкой «До Куякова» на лобовом стекле. Автобус напоминал ма-шинку фирмы «Ритуал», но внутри было весело — народец оказался не злобным, а смешливым. Особенно долго смеялись потом карманники, собирающие собственный НДС.

— Почем билет? — спрашивал кто-то, никогда не живший больше, чем на одну зарплату.

— Немерено, — отвечали в другом конце автобуса, вызывая всеобщий смех.

Анфису же смяли с пяти сторон: дышать свободно не было никакой возможности, и она закрыла глаза, представляя, что спит. Вдруг ее так тряхнуло и сдавило, что все кастанедовские сказки потеряли актуальность, и Анфиса грустно вжалась грудью в воображаемый поручень, а через сорок минут оказалась в Куякове с ощущением брезгливости и тоски одновременно.

— Что я делаю здесь? — снова, в который раз, спросила саму себя Анфиса. — И делаю ли здесь «это» — Я? Где то самое «здесь»? Сейчас ли — оно?!

Она пошла по длинной тенистой аллейке в направлении хоть какой-нибудь гостиницы. Смеркалось…

Куяковская аллейка оказалась еще и узкой, так что двоим на ней никак было не разойтись. Анфиса, заметив издали гормонально-озабоченного юнца, подвинулась к проезжей части. Но гормонально-озабоченный юнец вовсе не собирался обходить ее стороной, даже наоборот: широко улыбаясь, шел навстречу Анфисе, вспоминая мыслительно-двигательное действие, позволяющее лазить за словами в карман.

— Здрасьть, а вас как звать?

Анфиса подумала, что материализовала опять какого-то козла, и, нащупав в кармане дамский кастет, отозвалась:

— Неточка Незванова.

— А… — юнец призадумался и снова полез в карман за словом. — А меня Вова. Я в ПТУ учусь, знаю три слова и хочу телку. Пошли, Неточка, а то у меня на проститутку не хватит.

Анфиса улыбнулась и, обняв Вову за квадратную талию, даже прошла с ним несколько метров, а около указателя «Бредятино» вспомнила о ловкости рук и достаточно профессионально врезала Вове изящным, но тяжелым дамским кастетом. Получилось стильно: Вова медленно сполз в лужу, а Анфиса, переведя дух, нащупала Вове пульс: его стук показался ей похожим на бой кремлевских курантов.

«Шла-шла и никого не встретила, — шагая, взбадривала себя Анфиса. — Да и должно же где-нибудь здесь быть море?»

Она явно слышала какой-то шум и решила идти на него.

Это было нескончаемо долго. Анфиса еле переставляла ноги и ни о чем не думала — думать сил не осталось, как не осталось сил и хотеть есть. Ветер трепал волосы, а прохладный воздух успокаивал тем, что кожа дольше сохранится в таких условиях, и Анфиса верила ветру и воздуху на дуновение.

Вдруг она увидела море: оно оказалось именно таким, какое показывают по телевизору, только большое, красивое и с запахом. Море пахло морем: криками чаек, соленой водой, мокрой прибрежной галькой, темным небом с полумесяцем, так похожим на рождественский леденец… Анфиса расслабилась и, сняв одежду, легла в самое начало моря; оно погладило ее тело и, зашуршав волнами, пообещало не топить. Тогда Анфиса поплыла в самую середину моря; море снова погладило ее тело и, зашуршав волнами, промолчало про главное; тогда Анфиса поплыла далеко-далеко, а когда поняла, что берегов не видать ни с одной стороны, внезапно увидела себя лежащей в огромной луже в черном купальнике с полинявшей надписью Sorry, ту love на груди.

— Тьфу ты, опять фантомные боли, да и море ненастоящее… — Анфиса стала выжимать волосы, вспоминая почему-то Небезызвестного, хотя, с точки зрения Анфисы, он этих воспоминаний не заслуживал в данной ситуации, когда пора настала вылезать из любых влажных мест сухой, стрессоустойчивой и не смущенной портретом Кун-фу.

Анфиса оделась и, подняв глаза вверх, заметила Солнце. «Утро, что ли?», — мелькнуло у нее, но начало мысли тут же оборвалось двумя очень знакомыми голосами, доносящимися из бредятинского репродуктора, от звуков которого Анфису чуть не стошнило прямо на мельтешащих жителей Бредятина, спешащих на праздник Урожая.

— Дорогие бредятинки, бредятинцы и бредятки! Сегодня мы собрались здесь, чтобы… — ради чего все собрались, Анфиса слушать не стала, уловив в репродукторских голосах Точизну и майора Похренушко, а опознав, окончательно увидела такую картину: вместо моря (хоть и искусственного, но все-таки — моря) образовалась площадь виленина Бредятинского уезда и все вытекающее.

Между Домом культуры с облупившейся краской и памятником вождю пролов и проловчанок, выкрашенным довольно неаккуратно серебрянкой вчера вечером (на асфальте можно было заметить капельки засохшей краски), стоял столб с намертво прикрепленным громкоговорителем:

— А теперь поговорим о подскоках, — пел голос Точизны. — Встаньте, товарищи, дружно в ряды — к виленину передом, к Дому культуры задом.

Анфиса притаилась за кустом крыжовника, ощущая себя бледнолицей на заселенном дикарями необитаемом острове, подглядывающей за их ритуальными танцами. «Интересно, а жертвоприношение у них будет, или — так?» — подумала Анфиса, но спохватилась и, собрав в ладонь волю, прекратила ход мыслей.

Бредятинцы встали в ряды, как велели и, вслушиваясь в слова репродуктора, претворяли их в жизнь (она же — действие):

— На счет «р-раз» сделаем небольшой шаг вперед правой ногой, а левую, слегка согнутую в колене с оттянутым вниз носком, чуть приподнимем вверх, — взволнованно говорила Точизна. — На счет «и», товарищи, легко подпрыгнем на носке правой ноги и продвинемся вперед, а потом сделаем все то же самое с левой ноги.

Особенно хорошие подскоки получались у бредятинцев, стоящих ближе к виленину; те же, кто стоял рядом с Домом культуры, работали в полноги, но, в целом, атмосфера была еще та.

— Подскок, товарищи, можно чередовать с обычной ходьбой! — встрял майор Похренушко. — А сейчас выучим «Ковырялочку». Встаньте, товарищи, в исходное положение.