Ядвига Войцеховская - Крестики-Нолики Страница 48

Она не назвала времени, но ломиться вслед было уже выше моих сил, потому что больше всего на свете я боялась, что она передумает. Хотя бы потому, что увидит мою рожу уже не при жужжащей коридорной лампочке, забранной в металлическую сетку. Я тешила себя надеждой, что она будет пребывать во власти иллюзий хотя бы до вечера — а о том, что будет тогда, я собиралась подумать ближе к делу. Прямо передо мной была эта дверь, из-за неё даже доносились какие-то звуки, но вламываться туда было чем-то вроде того, как если бы посреди мессы я встала и во всё горло запела тупой шлягер.

Лампочка под потолком замигала и приготовилась погаснуть. В моём мире постоянно происходили неприятности: люди пороли косяки, серьёзные и не очень, и даже вещи норовили отмочить финт ушами. "Нет уж, дудки, теперь извини, подвинься", — подумала я, полная решимости караулить Эли в сраном коридоре хоть до второго пришествия, но не упустить момент, когда начнётся волшебство под чарующим названием "Сегодняшний Вечер".

Но лампочка помигала и принялась исправно жужжать дальше. Где-то там, далеко было солнце в зените, и Старый город с его раскалёнными крышами, брусчаткой и пухом.

Помоечная кошка теперь хотя бы знала, где находится Дверь В Лето.

— Слюни подбери, — грубо сказала Берц и уставилась в окно.

Едрить твою налево, мне надоело, как горькая редька, то, что Берц всё время оказывалась на коне! С самого начала дежурным дурачком была только я, а она была права, периодически втирая мне все эти задрочки про секс.

Я вспомнила, как выводила на коленке "здравствуйте, госпожа доктор"… Сидя на унитазе в том же самом холодном туалете, в котором я до посинения тренировалась грамотно подваливать к девушкам… ЭТО — это было другое, другого цвета, вкуса, запаха. И мой экспериментальный "привет" сильно отличался от "здравствуйте, Адель" — прямо скажем, он не выдерживал никакой конкуренции. Зато он просто обязан был закончиться чем-то совершенно особенным, и прямо сегодня. Я поймала себя на мысли, что только тем и занимаюсь, что по-всякому склоняю слово "кончиться".

Эти прогулки в туалет волоклись за мной, словно карма. Впрочем, в мире, ограниченном периметром части с непременными КПП, КТП и шлагбаумами, туалет был чем-то вроде общественной гостиной.

Кстати, подобрать слюни — это было самое то. Я по-прежнему не хотела, чтобы кто-нибудь оказался таким же телепатом, как Берц, и начал доставать меня расспросами.

Я по-быстрому отбарабанила какую-то фразу из серии "госпожа-Берц-разрешите-идти" и со всей возможной скоростью ломанулась к заветной двери, а потом несколько часов гуляла в самом дальнем конце коридора, чтобы не столкнуться с Эли нос к носу — тогда бы она моментом догнала, как мне неймётся.

Наконец, вожделенная дверь открылась. Я была начеку, словно охраняла государственную границу и готовилась задержать диверсанта. Берц удавилась бы от злости, если бы видела, что я способна быть бдительной, как рота особистов. Я уже взяла низкий старт, чтобы в нужный момент снова вывернуть из-за угла, как ни в чём не бывало. Для первого штурма у меня был заготовлен целый букет "приветов" на любой вкус и цвет: — и "привет, жизнь прекрасна", и даже "привет, не хочешь потратить кучу бабла?"

Потрогав карман с наличкой в качестве талисмана, я приготовилась к лобовой атаке.

Эли уже шла мне навстречу, как вдруг остановилась и глянула через плечо. Так смотришь, когда на подошву прилипла жвачка или ботинки сообщили, что просят каши. Она согнула ногу в коленке и пальцами тронула свою лодочку из эрзац-кожи.

В этот момент мне показалось, что я сегодня и впрямь напринималась какой-то дряни. На самом деле, предпочтительнее оказалось бы старое доброе ЛСД, чем этот глюк, который вынул из меня душу — да и засунул её тут же обратно ногами вверх.

Грёбаный коридор и жужжащая лампочка отодвинулись куда-то на задний план, словно я была за кулисами театра, и на мою беду там как раз меняли декорации. От лампочки остался только свет, грязно-жёлтый, как моча. Эли держалась пальцами за серую стену и балансировала на одной ноге, проверяя каблук на прочность. Джуд любила такие каблуки — невысокие и похожие на стакан: в них удобно было подолгу стоять на улице или убегать, если выпадала непруха…

И ещё эрзац-кожа была дешёвой. Хотя такие туфли — да и Джуд тоже — не любили дождь.

На Эли, наверное, был халатик, но я видела лёгкое пальто, похожее на кленовый лист.

Она была, как танцовщица, вырезанная из чёрной бумаги, чью фигурку торговец силуэтами выставил на витрину своей лавки вместе с другими тенями.

Чёрно-жёлтый мир продавил реальность. Или я продавила её обратно, в чёрно-жёлтый мир — чтобы попытаться вернуть ту весну, пусть даже вместе с насморком и пустыми карманами. Я хотела вернуть себе Джуд…

— Привет, — оказалось, что Эли была уже рядом.

Всей моей конспирации настала хана.

— Ага, — сказала я, и тут же мне захотелось провалиться сквозь пол и лететь до самого подвала.

Да уж, стоило тренироваться до посинения, чтобы из всего словарного запаса выудить слово из трёх букв! Хуже могло быть только, если бы этим словом оказалось что-то поядрёнее.

— Ага — это значит: "привет и тебе, о бледнолицый брат мой"? — она засмеялась и ещё раз покачалась на каблуке, сосредоточенно глядя в потолок.

— Да. Прости, — я не поняла ни черта, что она хотела сказать — отупение принимало какой-то угрожающий размах. Можно было радоваться только тому, что общение с Аделью не прошло даром.

— Так идём? — спросила Эли — и сама взяла меня под руку.

Я мечтала, чтоб чёртова лампочка в сетке, наконец, перегорела — и исчез бы свет, который ощутимо пах старыми газетами. Я хотела любой ценой вырваться из этого мира ветхой чёрно-жёлтой фотографии — только на этот раз вырваться оттуда вдвоём.

Чёрно-желтый мир не мог закончиться чем-то приятным. Он по определению был всего лишь помойкой. Но мы с ней шли вперёд, туда, к брусчатке и крышам, к городу, где существовало что-то иное.

Когда-то я никого не пускала в свою жизнь. Кроме Джуд.

Если бы она захотела в неё войти.

Сейчас я загнала бы её туда пинками. Джуд была где-то далеко — но я не собиралась снова тянуть кота за яйца и отказываться от второго шанса.

КПП мы миновали под молчаливое одобрение наряда. Всё, теперь можно было гарантированно сказать, что по возвращении меня ожидает куча вопросов, головомойка, промывка мозгов и, как закономерный итог, расстрел на месте.

С вопросами не подвалит только ленивый, головомойка под кодовым названием "волшебный пендель" прилетит от Берц, промывку верхней чакры возьмут на себя особисты. А потом на сцене по всем законам жанра просто обязан появиться полковник Вудстоун собственной персоной. За неимением всей этой череды событий я с полной уверенностью имела право считать, что это дурацкий сон.

На улице вечерело. Старый город остывал — медленно, как чайник, накрытый ватной куклой. Тепло волнами шло от стен домов, от мостовой, оно затаилось в узких улицах и надеялось прятаться там до рассвета.

Навстречу нам изредка попадались горожане, которые шли приятно провести вечерок в пивной. Эли по-прежнему держалась за мой локоть. Я чуяла её тонкую руку — и чуяла, что все до единого встречные видели, как она держится за мой локоть. Заходящее солнце золотило шпили, кое-где ещё летели какие-то остатки пуха, а я шла по главной улице Старого города, и под руку меня держала самая красивая девушка на свете…

— Куда мы идём? — с любопытством спросила она. — В эту твою кофейню?

— Думаю, да, — конечно, для начала я хотела погулять с ней, и погулять как можно дольше, но, раз уж она упомянула про кофейню, не оставалось ничего другого, как согласиться.

— Может, расскажешь что-нибудь? — сказала Эли.

Вся моя бравада испарилась за пару секунд. Кажется, я даже слегка пригнулась, словно надеялась стать менее заметной, — потому что я понятия не имела, что ей можно рассказать.

Чёрт подери, я не умела травить нормальные человеческие байки и не помнила ни одного анекдота. И ещё я до смерти боялась облажаться.

— Например? — осторожно спросила я.

— Даже не знаю, — она задумчиво навертела на палец прядь волос и сунула кончик в рот. — Что-нибудь интересное, Ева. Полагаю, уж у тебя-то в жизни должно быть полным-полно интересного.

Я похолодела. По ходу пьесы, разговор выруливал как раз туда, куда я больше всего боялась — и о чём меня и предупреждала Берц со своей грёбаной прозорливостью.

— Да брось, — мрачно сказала я. — Что у меня может быть интересного.

— Ну, — Эли задумалась. — Что-то ведь побудило тебя попасть туда, куда ты попала?

Я помолчала. То, что побудило меня попасть сюда, носило имя "господин Шэдоу", — правда, ей не обязательно было об этом знать.

— Например, патриотизм, — продолжала она, как ни в чём не бывало. — Ведь это прекрасно! Не важно, что именно ты делаешь — важно, что ты делаешь это для блага государства в целом и национал-монархизма в частности.