Вячеслав Пьецух - Плагиат. Повести и рассказы Страница 49

— Про отца это ты хватил, отца нам твоего не надо, да и жив ли он, нет ли — это еще вопрос. А ты вот каким мероприятием вдарь по классовому врагу: ты им устрой двадцатичасовой рабочий день, как при императоре Веспасиане. И не забывай про генеральную линию — покуда у хлебороба есть еще что-то кроме цепей, в лучезарное завтра он нам с тобой не попутчик…

В результате перестройки хозяйственной жизни бывшей Болотной слободы город Глупов действительно завалился различными продуктами растительного и животного происхождения, из-за чего личный авторитет председателя Милославского взлетел на беспрецедентную высоту. Потом еще Лев Александрович взял за правило первого числа каждого месяца понижать на копейку цены, благо слободской продукт не стоил практически ничего, и тем довел глуповцев до такого градуса обожания, что они задумали преподнести ему титул Отца Родного.

И вдруг на тебе — опять голод… День нет в городе хлеба, второй день нет в городе хлеба — на третий день Милославский звонит по военно-полевому телефону в бывшую Болотную слободу.

— Слушай, —  говорит он районному уполномоченному, —  что там у тебя происходит?! Организационные недоработки или запланированный саботаж?! Западная Европа, понимаешь, с ирландской картофельной трагедии не знает, что такое повальный голод, а у нас с этим делом постоянно не слава богу!.. Почему это такое?

— Я и сам не пойму, —  отвечает районный уполномоченный. —  Наверное, эти недобитки в аграрном секторе никак не подладятся под фасон артельного производства. То у них происходит массовый падеж мелкого рогатого скота, потому что, видите ли, очень буйствует молочай, то у них вместо ржи вырастает индийская конопля…

— Ваше решение? —  потребовал Милославский, переходя на зловеще-деловой тон.

После трепетной паузы районный уполномоченный отвечал:

— Может быть, взять всю эту вредную сволочь и по старинке перепороть?..

Милославский ничего не сказал на это, а немедленно командировал на место массового политического преступления Проломленного-Голованова, наказав ему привести село в надлежащий вид. Невозможно сейчас сказать, какие меры строгости и меры кротости им были употреблены, летописец умалчивает на сей счет, но с тех пор сельскохозяйственные продукты поступали в город бесперебойно — не исключено, что он и вправду мужиков по старинке перепорол. Понятное дело, что районный уполномоченный был арестован за организацию партии вольных хлебопашцев и вскоре умер в губернской тюрьме от цирроза печени, хотя спиртного на дух не выносил.

Из прочих достопримечательностей эры председателя Милославского следует остановиться на познавательной экспедиции в окрестные глухие, заболоченные леса. Ни с того ни с сего Льву Александровичу пришло на мысль, что в жизни города героики не хватает, что трудовые будни хорошо было бы тронуть романтическими цветами. То есть и красильная фабрика работает исправно на германском оборудовании, купленном за кованую кладбищенскую ограду, выдавая запланированный метраж сатинового кумача, и продовольствием город снабжается бесперебойно, и кое-что из культурных товаров, если исхитриться, можно приобрести, например парусиновые тапочки объединения «Скороход», и народ заласкан проникновенными речами до такой степени, что уже верит в песни, как астрономы в гелиоцентрическую систему, и, если в песне поется, что город может спать спокойно, город, точно зачарованный, спит спокойно, —  а вот героики, этакого горения на почве головокружения от успехов сильно недостает. Тут-то Лев Александрович и надумал снарядить познавательную экспедицию под водительством учителя черчения Ленского Василия Лукича. Никакой практической цели эта экспедиция не имела да и иметь не могла, поскольку, конечно же, нечем было поживиться в глухих лесах, а отправилась она так… как сообщал «Красный патриот», для расширения географического кругозора. Экспедиция плутала в лесах около полугода, потеряла примерно треть своего состава, утопила в болотах все снаряжение — словом, претерпела многие испытания. В начале седьмого месяца голубиная почта принесла в Глупов известие, что исследователи находятся на краю гибели, и Милославский был вынужден снарядить новую, спасательную экспедицию. По злой иронии судьбы как раз спасательная экспедиция и пропала, а познавательная спаслась, тем самым доказав всем благожелательно настроенным кругам, что человеку новой формации, у которого, как в песне поется, «вместо сердца пламенный мотор», никакие испытания не страшны. Город устроил первопроходцам головокружительную встречу, «Красный патриот» провозгласил их героями текущего исторического момента, а председатель Милославский подарил каждому по габардиновому отрезу.

Только сразу после закрытия торжественного митинга учитель Ленский попросил у Милославского аудиенции и вот что ему поведал: дескать, блуждая в глухих лесах, экспедиция набрела на самовольное поселение, которое не знает никакого начальства, не имеет понятия как о строительстве, так и об очищении рядов от чуждого элемента, и тем не менее прекрасно существует в согласии и довольстве. Это сообщение решительно вывело Милославского из себя: Ленскому он велел держать язык за зубами под страхом причисления к правым оппортунистам, а Проломленному-Голованову устроил жестокую нахлобучку за благодушие, близорукость и халатное незнание обстановки. Немедленно была сформирована третья, уже карательная экспедиция, которую возглавил Проломленный-Голованов, и учитель Ленский навел ее на самовольное поселение. Как оказалось, поселенцы жили на болоте примитивной коммуной, говорили на смеси офеньского и чисто литературного языков, вплоть до употребления таких книжных оборотов, как «прискорбный факт» и «отрадное обстоятельство», питались преимущественно ягодами да грибами, обходились без соли, но зато и вправду не знали никакого начальства; такой осуществленный идеализм был настолько противен запросам дня, что Проломленный-Голованов дотла сжег деревню, а идеалистов отконвоировал в город Глупов и заселил ими территорию бывшей Стрелецкой слободы, где в градоначальничество Василия Ивановича Лычкина был разбит плац для воинских упражнений; новоприбывшие повырыли себе землянки, и как только они хоть сколько-то обустроились, председатель Милославский моментально подключил их к строительству и борьбе, то есть, с одной стороны, бросил переселенцев на лесозаготовки, а с другой стороны, обязал их самостоятельно выявить недовольных, которых, по его расчетам, должно было обнаружиться не менее половины, однако новоприбывшие выказали стопроцентное недовольство, и поэтому Милославский их тронуть поостерегся. Впрочем, переселенцы и лес исправно заготовляли, кстати сказать, гнивший без дела вплоть до зимы сорок второго года, когда им начали топить печи, и в общественной жизни были тише воды, ниже травы.

Последнего подвига Милославского город снести не смог, ибо целый прозябавший народец Отец Родной умудрился приобщить к пролетарской цивилизации, и в тридцать девятом году соорудил ему прижизненный памятник, который был установлен посредине площади имени товарища Стрункина, ликом на восток, а задом к собору Петра и Павла. Такая признательность подданных пришлась Милославскому по душе, да и сам памятник был хорош; время от времени Лев Александрович распоряжался оцепить площадь, становился рядом со своим бронзовым двойником, принимал монументальную позу и спрашивал Проломленного-Голованова:

— Похож?

— Ну как две капли воды! —  изумлялся Проломленный-Голованов.

Как-то вышли они на площадь для очередного свидания с памятником, а вокруг такая пустынность, такая пришибленная тишина, что Милославский задумался и сказал:

— По-моему, социализм самое время провозглашать.

— А не рано? —  засомневался Проломленный-Голованов.

— Не рано, не поздно, а в самый аккурат. Ведь что такое социализм?..

Проломленный-Голованов почему-то виновато пожал плечами.

— Социализм — это когда тебе некому с ненавистью смотреть в спину.

И в тот же день он провозгласил социализм в передовице «Красного патриота».

Это была последняя акция председателя Милославского — вскоре он погорел, и причиной тому были его германофильские настроения. Правда, Гитлера он не жаловал, но вообще в благожелательных тонах отзывался о немецкой подтянутости, спортивном духе, военной активности на внешнеполитической арене и красном цвете имперского флага, который ему, видимо, что-то тайное навевал. Дошло до того, что, когда учитель Ленский, надо заметить, тронувшийся в результате двух экспедиций, осмелился в частной беседе ошельмовать третий рейх в геноциде и покушении на мировое господство, Лев Александрович отдал его под суд за антигерманскую пропаганду, и бедный учитель просидел в лагерях вплоть до победы под Сталинградом. Так вот, 29 июня сорок первого злосчастного года, когда уже пал Минск, председателя Милославского заманили в район и безо всяких расстреляли в тюремном дворе за целенаправленное уничтожение лучших людей, переписку с врагом народа Николаем Бухариным и капитулянтство перед лицом фашистской чумы. Уже взятый на мушку, Лев Александрович попросил позволения пропеть «Привет семнадцатому полку».