Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть Страница 49

Маргарет сидела, задумавшись. Она взвешивала рассказанную историю, пытаясь высчитать ее последствия.

— А твоя мать нашла счастье с этим человеком? — спросила она.

Лэндон немного подумал.

— Трудно сказать. Без некоторого разочарования, думаю, не обошлось. Ее Голливуд закончился киношкой для автомобилистов — Чарли там работает киномехаником. В Анахиме. Какая уж тут романтика! Но к матери Чарли относится прекрасно. Настоящий любящий муж. Она знает, что вернуться не может, вот, наверное, и притерпелась, как большинство людей, — живи и радуйся тому, что есть. И дела, кстати говоря, у них идут совсем не плохо. Живут они в доме на колесах, у них там лагерь автоприцепов.

— Так ты был у них в гостях?

— Да. Один раз. Много лет назад, когда начал разваливаться мой собственный брак. Н-да… развалился… рухнул — это, пожалуй, более подходящее слово. В общем, хотелось куда-нибудь сорваться, все обдумать — я взял на работе несколько дней и катнул в Калифорнию. — Он замолчал и показал на небо. — Посмотри, Маргарет… Похоже, снежок пойдет…

Это действительно было так, но ему просто хотелось отвлечь ее внимание. Он не горел желанием рассказывать об этой поездке в Калифорнию. Она надломила его дух. Может быть, виной тому были его собственные неприятности, но тогда он впервые подумал: неужели он терпит жизненный крах?

— Сколько неудачных браков. И распавшихся семей.

Маргарет сказала это почти про себя. Возможно, ей вспомнилось собственное прошлое. Одинокая жизнь, но по крайней мере она никому не причинила зла. У Лэндона вдруг возникла потребность защитить мать.

— Она и сейчас старается не терять со мной связь. Иногда черкнет письмецо, под рождество обязательно открытка. Джинни она обожает — та к ней ездила несколько раз. По-моему, они друг с другом чувствуют себя легко. Ведь, по сути, Джинни — единственная внучка у мамы. Сестра не желает ее знать. Раньше мама посылала детям Эллен рождественские подарки. Всякие калифорнийские безделки, трикотажные майки с шутливыми изречениями, говорящие резиновые шарики — в общем, всевозможные пустяковины, которые так любят дети. Но Эллен все отсылала назад, бывало, не распечатывая, и вскоре мама намек поняла… Ты посмотри. Сейчас нам будет весело…

Солнце уже исчезло за облаками, и «де-сото», как корабль, вонзающийся в густой туман, вдруг погрузился в другой мир — на лобовое стекло накинулись снежинки, и тотчас за работу принялись длинные «дворники». Похоже на их первую совместную поездку в этой машине. Тогда они чуть не попали в аварию на Куинс-Парк-Креснт. Еще этот скотина инспектор. Но это всего лишь шквал — через несколько минут пройдет. Видимость, однако же, была нулевая, и Лэндон сбросил скорость, протер запотевшее стекло платком. Он понятия не имел, где расположен выключатель обогрева стекла, а шарить сейчас по панели — лучше не надо. Слева мимо него на той же безумной скорости проносились маньяки, когда они притормаживали за теми, кто ехал медленнее, ярко вспыхивали хвостовые огни. «Де-сото» уже был на верхнем участке дороги, начинался долгий спуск в долину. Маленький ураган скоро остался позади, но в полях снег продолжал идти. Лимонное солнце тщилось пронзить облака, и сквозь падающий снег струился диковинный желтый свет. Подальше небо было голубое — там солнцу удалось-таки протаранить облака, и по полям лупили длинные столбы света. Густо-черная земля, припорошенная снежком, дымилась под солнцем. Сидевшая рядом Маргарет были поражена красотой этой шальной погоды. Природа создавала день на скорую руку, не могла толком решить, что с ним делать. И все же была в нем своя причудливая, даже вдохновляющая красота, и это зрелище земли и неба заворожило Маргарет — так восторгаться баловством погоды может только горожанин.

— Какая прелесть, Фредерик. А небо… я такого уже сколько лет не видела.

— Да. Последний залп старушки зимы. Дальше будет помягче. Это тебе говорит деревенский житель со стажем.

Он засмеялся. Над головой облака набирали скорость, неслись вперед на всех парусах, там и сям рваными полосками мелькала голубизна. А за облаками огромным обручем катилось солнце, иногда оно проскальзывало наружу и яростно сияло.

Сияло оно и двенадцать лет назад, в тот день, когда он приземлился в аэропорту Лос-Анджелеса. Собственно говоря, оно сияло ровно столько, сколько он там пробыл. Безжалостный огненный котел обдал его светом и жаром, едва он сошел с самолета на раскаленную калифорнийскую сковородку. Он и так был не в лучшей форме — утомленный, захлестнутый бурей чувств, сбежавший от одного несчастливого брака, дабы посидеть у развалин другого. В здании аэропорта, где работали кондиционеры, капли пота на шее и лбу превратились в льдинки — он обнял мать, которую не видел уже много лет. Боже, как она изменилась! Поправилась фунтов, наверное, на пятьдесят, высокий стожок волос изрядно выбелен сединой. В спортивных туфлях и свитере-безрукавке (дряблые, отяжелевшие руки) она была похожа на стареющую жизнелюбку. Таких женщин встретишь в дискотеках, они готовы осваивать каждый новый танец, изо всех сил стараясь держаться на уровне. Посмотрел бы на нее ее первый муж! Чарли тоже приехал его встретить — все еще красивый, фонтанирующий, загорелый, животик сдерживали брюки на резинке, торс обтягивала пестрая рубашка. Лэндону они показались двумя великовозрастными детьми — возможно, таковыми они и были. Может, в их придуманном мире нужно играть именно эту роль?

Они сели в желтую «дайнафлоу» Чарли с опущенным верхом — во время движения на них со всех сторон набрасывался теплый, подгнивший воздух. Волосы Лэндона, в которых гулял ветер, стояли дыбом. Мириады переплетавшихся автострад были тиглями, в которых плавились, поблескивая горячим металлом, легковые и грузовые машины. Воздух прокоптился выхлопными газами, и казалось, что горячий суховей разносит дурные вести. И, это злодейское сияющее солнце! Оно поражало все, бросало на этот изломанный пейзаж жесткий отсвет, отскакивало от розовой штукатурки домиков с фасадами в мавританском стиле, от бесконечных вывесок и указателей мотелей и бензоколонок. Нужно время, чтобы к этому привыкнуть. Разумеется, все в темных очках, прячут глаза от этого дьявольского света. Но и в солнечных очках Лэндон никак не мог освоиться — прошла неделя, а этот край оставался для него чужим. Даже растительность и та озадачивала. Шероховатые столбы бурых пальм, несуразные гинкго[78] и араукарии[79] со странными трубчатыми плодами. И такое впечатление, что все растет прямо из бетона. А может быть, они — синтетические? Кто-то говорил ему, что сейчас вдоль некоторых дорог ставят искусственные деревья.

В игрушечной кухоньке их автофургона Чарли с ловкостью официанта разлил по стаканчикам апельсиновый сок и джин «Гордонз». Даже мать Лэндона, всегда как будто отличавшаяся неуклюжестью, двигалась с удивительной легкостью. Было забавно наблюдать за этими двумя бегемотами, которые сновали мимо друг друга и умудрялись не сталкиваться. Но Лэндону жилище доставляло неприятности — забывая наклониться, он часто стукался головой о стенные шкафы и притолоки. В крохотном дворике, огороженном низким проволочным забором, они сидели в складных алюминиевых креслах. Мать разводила цветы, герань и посевную чину[80], ежедневно их поливала, склонялась над ними, уперев руку в широкое бедро, и помахивала зеленой пластиковой лейкой. С обеих сторон тянулась ряды этих домов на колесах, в резком свете поблескивала сталь телевизионных антенн. Воздух, казалось, был насыщен электричеством — все время погромыхивает музыка из приемников, гудят телевизоры, — часто в нем плавал едкий запах жарящегося мяса. И о стольком надо было переговорить, что разговор не клеился. Никто не знал, с чего начать, что сказать. Слишком много воды утекло, и Лэндон, как только прибыл на место, сразу понял: этот его приезд — ошибка. Его присутствие только напоминало им о другой жизни на другом конце континента. Он привез с собой память прошлого, следы их прежнего образа жизни.

В кинотеатре для автомобилистов «Звездные россыпи» Чарли работал заполночь, поэтому вставали они поздно, включали телевизор и под утреннюю развлекательную программу выпивали по стакану фруктового сока. Лэндон — добропорядочный гость — подстроился под них. Собственно, ничего другого ему не оставалось. Пешая прогулка исключалась — никаких дорожек здесь не было. А садиться за руль у него не хватало смелости, хотя Чарли предлагал ему свою «дайнафлоу». Примерно в полдень мать разливала первую за день порцию джина, смешивала его с апельсиновым соком или «Тэбом»[81]. Днем они втроем устраивались перед телевизором, потягивали напитки и смотрели телевикторины. Лэндон, слегка «прибалдевший» от подслащенного джина, наблюдал за участниками: мужчины в рубашках спортивного покроя ерзали и улыбались во весь рот, их бойкие женушки флиртовали с ведущим, а в итоге уволакивали домой мебельные гарнитуры и поездки на Аляску. Ужинали они рано, мать накладывала полные тарелки спагетти и рагу либо жареной на вертеле грудинки с острой приправой; все это запивалось красным вином, которое Чарли притаскивал домой в пластиковых бочонках. Поначалу этот непрекращающийся выпивон приводил мать в смущение. Каждый раз, когда в стакан со звяканьем падали кубики льда, она извинялась. «Мы ведь не пьем так всегда, правда, Чарли? — говорила она. — Но твой приезд, милый, — это случай особый, должны же мы его отпраздновать. Тут не грех немного и расслабиться». Лэндон понимал, как все обстоит на самом деле, но предпочитал не высказываться. Зачем лезть в чужую жизнь? А поскольку он терпеть не мог, когда кто-то из-за него чувствовал себя неловко, он пил вместе с ними, но частенько выплескивал содержимое своего стакана в туалет или на грядку с геранью.